Хольм молча указал на маленькую фигурку, сгорбившуюся в центре светло-желтой мерцающей полусферы у бивачного костерка; Раскелл застыл в изумлении.

Фигура была, мягко говоря, странная. В первый момент Раскелл подумал, что перед ним ребенок, но тотчас понял, что ошибся. Вообще, рост сидящего человека оценить трудно, однако этот, без сомнения, и стоя был бы Раскеллу едва по грудь. Он сидел к ним спиной, и лица его они не видели, но это был не ребенок. И не лилипут. Поза его была не детской, а пропорции тела убеждали в том, что это не карлик. Он сутулился у огня, поджав под себя ноги и попыхивая время от времени трубкой, которую держал в правой руке. На голове его была высокая остроконечная шляпа с непомерно широкими, печально обвисшими полями, края которых казались обгрызанными и растрепанными, а с плеч свисал широкий плащ уже неопределенного цвета. В такую одежду, с удивлением подумал Раскелл, обычно наряжают магов и волшебников в детских книжках.

Хольм резко поднял руку, это значило: «Тихо!» Долгие секунды они неподвижно и молча стояли в кустах, казалось, растворившись в тени леса.

— Подходите же ближе, господа, — неожиданно сказал, не оборачиваясь к ним, незнакомец. — Садитесь к огню. Ночь холодная.

Раскелл удивленно переглянулся с Хольмом, смущенно кашлянул и затем нерешительно вышел на поляну. Хольм последовал за ним, молчаливый как всегда, но ощутимо напрягшийся. Они медленно подходили к огню, и вновь рука Раскелла, скользнув к ружью, остановилась на полдороге, ибо, хотя сутулая фигура перед ними производила какое угодно, только не нормальное впечатление, он тем не менее чувствовал, что ничего угрожающего в ней нет.

— Садитесь, господа, — повторил незнакомец, сделав приглашающий жест. — Ночи стали долгими и одинокими, человека в лесу редко встретишь. Надеюсь, у вас найдется время немного поболтать.

Раскелл нерешительно присел около костра. Пламя было невысокое, но какого-то удивительно насыщенного желтого цвета, и хотя огонь горел не слишком интенсивно, тем не менее рядом с ним не чувствовалось ни влажной сырости, ни прохлады наступившего вечера. Раскелл расстегнул ремни, положил рюкзак и ружье справа и слева от себя на траву и стал с нескрываемым любопытством разглядывать этого странного хозяина стоянки. Прочая одежда вполне соответствовала его шляпе и плащу: кожаная куртка на ремнях, под ней белая блуза, штаны до колен с бесчисленным количеством карманов и открытые сандалии — собственно, только подметки с тонкими ремешками, перевитыми по икрам крест-накрест и завязанными под самыми коленями. На всяком другом такая упаковка выглядела бы смешно, но, всмотревшись в лицо незнакомца и встретив проницательный взгляд серых глаз, Раскелл неожиданно понял, что на самом деле все обстоит иначе и что это они выглядят смешно в своих подогнанных по фигуре комбинезонах для сафари и двухсотдолларовых туристских ботинках.

Незнакомец спокойно выдерживал разглядывание, даже слегка усмехался — при этом глаза его не улыбались, хотя и неприязни тоже не выражали, — и, поскольку любопытствующие взгляды его, похоже, не смущали, Раскелл продолжил свои наблюдения. У незнакомца были узкие жилистые руки, по-видимому в равной мере ловкие и сильные, и необычайно крупные ступни ног.

— Простите, — неожиданно сказал незнакомец, — я позабыл представиться. Но я так редко встречаю людей, что уже почти и забыл правила обхождения. Меня зовут Гарбо. А если точнее, Гарбо Сумкинс. Впрочем, достаточно и Гарбо. Меня все зовут просто Гарбо.

Звучание этого имени словно бы что-то напомнило Раскеллу, но он не смог вспомнить что.

— Раскелл, — поспешно сказал он. — Меня зовут Раскелл. А моего проводника — Хольм.

Гарбо несколько раз подряд кивнул, и на лице его появилось такое выражение, словно Раскелл открыл ему что-то необыкновенно важное. Он слегка откинул корпус назад, пыхнул своей трубкой и окинул пронизывающим взглядом сперва Раскелла, а потом Хольма.

— Значит, Раскелл и Хольм. Вы — охотники?

Раскелл почти испуганно опустил взгляд на свое ружье, но ответить не успел.

— В таком случае мы в некотором роде коллеги, — словоохотливо продолжал Гарбо. — То есть по крайней мере в настоящий момент. Я ведь охочусь только время от времени, для собственного удовольствия.

— О, я тоже! — воскликнул Раскелл, чувствуя какую-то абсурдную потребность оправдываться. — Обычно-то я сижу целый день в скучной конторе и суммирую колонки цифр. А охочусь только для разрядки. Так же, как и вы.

— А ваш друг? Он настоящий охотник?

Это не было вопросом, и тем не менее Раскелл испытывал потребность ответить.

— А Хольм…

— Да, я охотник, — перебил его Хольм. — И не только «время от времени», как мистер Раскелл.

Тон Хольма заставил Раскелла удивленно посмотреть на него. Поза проводника была напряженной, почти неестественной; он угрюмо смотрел на Гарбо. Раскелл даже не предполагал, что голос этого тихого, молчаливого человека может звучать так агрессивно, с откровенным вызовом.

— Я знаю, — кивнул Гарбо, никак не реагируя на интонации Хольма. — Я знал это с первого вашего шага, дружище Хольм. Когда проживешь в лесах столько лет, сколько я, узнаешь охотника в тот же миг, как он появляется перед тобой.

Он снова пыхнул трубкой, несколько секунд задумчиво смотрел в потрескивавший костер и затем наклонился к огню подбросить несколько веток.

— О-хо-хо, — вздохнул он. — Это сколько ж времени прошло с тех пор, как меня последний раз здесь навещали. Сюда теперь редко приходят.

— Эта долина так запрятана… — откликнулся Раскелл, не пытаясь что-то объяснить, но ощущая потребность что-то сказать. Этот Гарбо с каждой минутой все больше смущал его; Раскелл чувствовал, что между ними словно бы повисло что-то — даже не столько между ним и Гарбо, сколько между Гарбо и Хольмом, — неопределенное, незримое, трудно поддающееся описанию напряжение. У него вдруг появилось такое чувство, что Гарбо и Хольм только делают вид, будто они незнакомы, а на самом деле…

— Да что уж такого запрятанного, — возразил Гарбо. — Просто люди забыли сюда дорогу, вот и сбиваются. Как и со всех прочих забытых ими дорог.

— Со всех прочих? — озадаченно повторил Раскелл. — Должно ли это означать, что есть и еще такие долины?

— Разумеется, — кивнул Гарбо; глаза его насмешливо блеснули. — Такие, как эта, и даже больше. Это целые страны, дружище Раскелл. Только вот с дорогами беда, — вздохнул он, — дороги к ним большинство позабыло. Но, может быть, это и к лучшему, думаю я, когда вижу ваше оружие.

— А что, собственно, вы имеете против?.. Эта винтовка стоит две тысячи долларов.

— Она убивает, — ответил Гарбо.

Раскелл в недоумении заморгал.

— Естественно, — ответил он. — Это делают все винтовки. Уж вы-то как охотник должны это знать.

Перед тем как ответить Гарбо не спеша вынул изо рта трубку, выбил ее о камень и растер пепел большим и указательным пальцами.

— Может быть, я другого сорта охотник, не такой, как вы, — тихо сказал он. — Видите ли, дружище Раскелл, охотиться можно по-разному, и есть много такой дичины, которой не добыть с оружием вроде вашего.

— И какую же добываете вы? — неприязненно спросил Хольм.

— Не дичину вовсе, — отвечал Гарбо; он все еще улыбался, но во взгляде его сверкнула сталь; Раскелл вздрогнул. — А собрался я изловить фею. Не простое, знаете ли, дело; очень большого терпения требует. Они ведь пугливы и улетают от малейшего шороха.

— Изловить… фею? — ошарашенно повторил Раскелл.

Гарбо утвердительно кивнул.

— А что тут такого уж особенного? — спросил он. — Вы ведь тоже пришли сюда охотиться на необычную дичь, не так ли? Хольм пообещал вам что-то такое, что водится только здесь и больше нигде на белом свете, и вы ему поверили.

— Да, но… фея?

— Разумеется, это не совсем обычная охота, — продолжал Гарбо, усмехаясь. — Они — ранимые, хрупкие, быстро улетучивающиеся создания. С ними нужно быть осторожным.

Раскелл понемногу преодолевал изумление. В сущности, все объяснялось очень просто: одно из двух, либо этот Гарбо — сумасшедший, что, впрочем, маловероятно, либо он развлекается, мороча голову двум случайно встреченным чужакам. Так почему бы не поучаствовать в этом развлечении?