Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Почему? Потому что они с Якушевым были знакомы еще по Особому совещанию по обороне, гость во время Гражданской войны входил в антисоветское подполье.

«Много лет спустя, после моего ареста в Югославии, допрашивавший меня полковник-чекист Кин спросил, почему я с известного времени в эмиграции бросил политику.

— Потому что меня провели как дурака. Так оскандалившись, я решил, что больше уже не годен для политической деятельности.

Кин улыбнулся и сказал:

— И совершенно напрасно. Конечно, позже мы вошли в „Трест“ и его ликвидировали путем провокаций. Но когда вы разговаривали с Якушевым в Берлине, „Трест“ был „честная“ контра. И организация очень сильная и смелая. По-видимому, Якушев был связан не только с поляками, но и с англичанами, точнее, с „Интеллидженс сервис“.

Насчет англичан — это было предположение полковника Кина, но участие в нем английского разведчика Сиднея Рейли лишь подтверждает подобное предположение. Что безусловно верно — это связи Якушева с польской разведкой. Он даже обменялся с каким-то офицером из польской разведки револьверами с серебряными вензелями»[454].

Поверив Якушеву, Шульгин задумался о судьбе Вениамина (Ляли) и рискнул спросить, возможно ли организовать поездку в СССР для поисков сына. Оказывалось, что вполне возможно.

В 1925 году евразийцы начали активно привлекать военных к сотрудничеству. Сувчинский встречается с начальником Корниловской дивизии Скоблиным и так пишет о нем: «Он всецело сочувствует нефти (конспиративное обозначение евразийства. — Авт.), готов способствовать самой энергичной пропаганде в галлиполийских организациях Франции, Бельгии и Болгарии и предоставляет своих лучших людей для отправки на Восток».

В марте Сувчинский пишет Савицкому: «Сегодня выехал к Вам в Прагу Твердов (Скоблин. — С. Р.), на которого мы возлагаем большие надежды. Он освоился идейно с евразийством».

Савицкий отвечает: «Военно-корпоративное начало есть начало ценнейшее. Но если его сделать самодовлеющим, то вместо евразийства и евразийской секции получится ухудшенное издание белого движения. Последнее погибло между прочим из-за этой корпоративности… Сопряжение гражданского начала, как общего, и военного, специального, которое осуществили коммунисты, есть единственное правильное. Вне осуществления этого сопряжения нет евразийства»[455].

Да, белые генералы должны были рано или поздно попасть в круг интересов евразийцев. Появление Скоблина здесь не случайно. Однако для евразийцев генералы менее ценны, чем среднее офицерство. Генералы вряд ли откажутся от догм Белой борьбы. И Савицкий отмечает: «Ведь в настоящее время нами заинтересовались люди вполне определенной формации. Это промежуточный командный слой, который внутренне наиболее близок к аналогичным контингентам с другой (выделено мной. — С. Р.) стороны».

Вот где глубинное объяснение, почему Шульгин предпринял путешествие в Россию. Поиск сына? Конечно. Но не только…

Еще в сентябре 1923 года племянница Кутепова Мария Захарченко-Шульц (33-летняя отважная женщина, два георгиевских креста и две георгиевские медали за Первую мировую войну) и ее муж галлиполиец, штабс-капитан Георгий Радкевич перешли российско-эстонскую границу и вскоре прибыли в Москву, чтобы установить связи с «Трестом». Шульгин пока еще не трогался с места.

Но не случайно в заметках Савицкого есть открытое противопоставление евразийства и Кутепова. Кутепов с его непримиримостью уже не воспринимается. Поэтому понятно, почему в «Секретной переписке» Совета евразийства о людях Кутепова говорится отрицательно: «Решительно не понимаю, на что они нам нужны… Все, кто видел г-жу Шульц при первом ее появлении вместе с Федоровым (Якушевым. — С. Р.)… единогласно охарактеризовали ее самым нелестным образом… Если же мы наберем себе окружение из господ вроде племянников (конспиративное имя четы Шульц. — Авт.), то это окружение станет для нас обузой и свяжет нас так, что мы скоро и рта не сможем открыть…»[456]

В начале 1925 года чета Шульц была использована советскими контрразведчиками для заманивания на территорию СССР английского разведчика Сиднея Рейли. Косвенно в этом принимал участие и Кутепов, с которым Рейли встречался в Париже. К возможностям эмиграции англичанин был настроен критически, зато силы «Треста» казались ему значительными.

Основная задача МОЦР заключалась в том, чтобы получать информацию о планах белых и удерживать их от диверсионных действий. И МОЦР ее выполняла. В ее объятиях сгинули многие белогвардейцы, были захвачены и погибли такие асы террора и шпионажа, как Борис Савинков и Сидней Рейли.

Смерть последних, как бы она правдоподобно ни легендировалась, вызвала определенные подозрения в отношении «монархистов». Тогда на Лубянке вспомнили о Шульгине и решили содействовать его путешествию в Советы для укрепления авторитета МОЦР.

К тому времени он перебрался в Югославию, где находились тысячи русских белогвардейцев, в город Сремски Карловцы, расположенный между двумя холмами Фрушка-Горы на правом берегу Дуная, неподалеку от резиденции Верховного главнокомандующего Русской армией генерала П. Н. Врангеля. С разрешения короля Александра I в городе разместилось более двух тысяч русских. Среди них были члены штаба Врангеля во главе с генерал-лейтенантом Архангельским, конный эскадрон, пехотная охранная рота и тыловые службы. Ни один русский эмигрант «без достаточных рекомендаций» не мог проникнуть в Сремски Карловцы.

Город был центром сербской церковной и культурной жизни, здесь размещалась резиденция сербского митрополита. С 1921 года он стал духовным центром и русского зарубежья. По приглашению сербского патриарха Димитрия из Константинополя сюда прибыло Высшее временное русское церковное управление за границей (в 1922 году преобразованное в Синод Русской православной церкви за границей) во главе с митрополитом Антонием (Храповицким). Как подробность быта отметим, что русские привезли с собой огромное количество книг, что привело в изумление местных обывателей.

Вообще в Королевстве сербов, хорватов и словенцев (СХС), европейской окраине, к русским относились очень тепло. Здесь Василий Витальевич чувствовал себя почти как дома. В Белграде жили его сестра Павлина Витальевна Могилевская, мать расстрелянного в Одесской ЧК «Эфема», и отец Марии, генерал-майор Дмитрий Михайлович Седельников, инженер по образованию, служивший в техническом отделе Военного министерства королевства; в словенской Любляне жила сестра Василия Витальевича Алла с мужем профессором местного университета Александром Дмитриевичем Билимовичем. В сентябре 1924 года все родственники собрались по случаю венчания нашего героя с Марией Седельниковой. Ей было 25 лет, ему на 22 года больше.

История с венчанием была непростой. Шульгин все же испытывал чувство вины и угрызения совести. В его воспоминаниях это явственно ощущается. «Плывя по Дунаю, я осмысливал это путешествие. Мы ехали с тем, чтобы оформить наши отношения, обвенчавшись в Югославии. Развод мне дал с согласия Екатерины Григорьевны митрополит Евлогий в Париже. Она захотела только остаться Шульгиной, что и было исполнено. Конечно, не было никакой абсолютной необходимости в этом разводе. Все же им я причинял некоторые неприятности Екатерине Григорьевне и сыну Дмитрию. Да и Мария Дмитриевна не очень этого желала.

Отношения наши сложились удивительным образом. В Константинополе она пошла напролом, хотя я сказал ей и даже написал, что люблю ту, что умерла, и должен жить один. Она не обратила на это внимания и решила, что та забудется, и что хуже — ее возненавидела. Но мертвые сильнее живых, потому что они не могут себя защищать. Эта ревность к покойной поставила между нами тяжелую преграду. И много-много лет прошло, и надо было претерпеть многие испытания, чтобы Мария Дмитриевна, наконец, сказала мне:

вернуться

454

Там же. С. 361.

вернуться

455

ГА РФ. Ф. 5783. Оп. 1. Ед. хр. 362. Л. 140.

вернуться

456

Там же. Ед. хр. 485. Л. 12.

121
{"b":"263383","o":1}