Несколько секунд чиновник молчал, наблюдая за собравшимися на пристани людьми, не прекращающими кричать, но потом сказал мне кое-что еще.

— Вы должны знать, сеньор, — произнес он со всей серьезностью, — что Мельхор де Осуна на свободе.

Я кивнула.

— Вполне справедливо, сеньор.

— Хорошо. Вижу, что вы человек совестливый. Мельхора выпустили из тюрьмы, как только узнали, что ваш отец жив.

— А как отец выбрался из его дома в тот день, сеньор, могу я поинтересоваться?

— Ваш батюшка заявил, что когда он пересекал двор, чтобы присоединиться к вам, то получил сильный удар по голове и потерял сознание, а после этого ничего не помнит. Можно лишь предположить, воспользовавшись логикой, что Мануэль Ангола, управляющий Мельхора де Осуны, устроил во вторник спектакль, поскольку после выхода из дворца он исчез, и хотя тогда все решили, что сделал он это из страха, теперь можно предположить, что он был человеком Доминго Бьохо, работал на него в городе, и что тот расплатился с ним за эту услугу, приютив в одном из своих поселений. В общем, сеньор Мартин, управляющий защищал самого себя, когда заявлял о том, что ваш отец не покидал дома Мельхора.

Чиновник бросил на меня задумчивый взгляд.

— Мануэль Ангола, видимо, по-тихому оттащил вашего бездыханного отца в укромное место, а потом отдал его беглым рабам Доминго.

Я закрыла глаза и вздохнула. И тут услышала громкие раскаты смеха, доносившиеся со стороны команды и друзей с рынка.

— Не хочу даже думать о том, что пережил отец в эти кошмарные недели, сеньор. Теперь он расскажет нам об этом, не сомневаюсь, потому что, судя по словам вашей милости об ударе по голове в первый день и о ранах, с которыми его нашли индейцы, должно быть, он побывал в настоящем аду. 
Я решила, что пора распрощаться с чиновником и присоединиться к радостному кружку вокруг отца. 
— Благодарю вас, сеньор, за то, что добрались до корабля и сообщили мне обо всем. Передайте от моего имени дону Альфонсо и губернатору, что я в долгу перед ними за неоценимую помощь и всё то добро, которое они нам сделали.

— Я передам.

— Скажите им также, что как только я высажусь на берег, то немедленно засвидетельствую им свое почтение лично.

— Вы можете сделать это нынче же вечером, сеньор, — заявил он. — Учитывая интерес и симпатии к вашему отцу всего города, дон Херонимо Суасо решил устроить сегодня, в субботу, и завтра, в воскресенье, народные гулянья, где будут танцевать, устраивать поединки, читать стихи и метать кольца.

— Дон Херонимо умеет всё устроить, — улыбнулась я.

— Это точно, сеньор Мартин, — согласился чиновник, отвесив горделивый поклон на прощанье. — Об этом уже оповестили весь город.

Я ответила на поклон и проводила его до борта корабля, чтобы помочь спуститься по трапу. Как только он оказался в шлюпке, я повернулась к отцу и прислушалась к его словам.

— ... и тогда дон Херонимо сказал: «Сеньор Эстебан, вы выказали мужество, достойное не просто испанского идальго, а испанского кабальеро», а я ответил: «Это точно, дон Херонимо, потому что я сильно сомневаюсь, что какой-нибудь другой человек моего возраста мог бы выдержать такое, ведь эти проклятые изгои били и хлестали меня кнутом каждый день». «Вы получите компенсацию, сеньор Эстебан», — заверил губернатор и велел принести подушек для моего кресла, на что я ответил: «В этом нет необходимости, дон Херонимо, с меня хватит и того, что я выбрался из этого мрачного и грязного поселка живым, потому что, когда меня не пытали, то кусали крысы и змеи».

Я сдержала улыбку, хотя не переставала думать о том, как отец страдал эти две недели в поселении Бенкоса, питаясь как король, наслаждаясь праздниками и африканскими танцами и отдыхая на удобном ложе в сухом и комфортном жилище, при неустанной заботе какой-нибудь молодой и благодарной беглой рабыни, выученной прислуживать в главной усадьбе. Безусловно, он тяжко страдал.

— И что сказал губернатор, когда вы вручили ему послание главаря беглых рабов? — спросил заинтригованный Кристобаль Агилера.

— Ты что, не понял, дружище? — разозлился отец. — Я ничего не вручал дону Херонимо. Я же сказал, что меня заставили выучить его наизусть кнутом и ударами.

— Хорошо, пусть так, — согласился тот. — И что он сказал?

— Ничего. Он молчал. Но хотя он молчал, в голове дона Херонимо несомненно роились мысли. Он лишь попросил, чтобы я повторил это длинное послание, и писцы могли записать его на бумаге своим четким почерком.

— Наверняка сейчас эту бумагу изучают все власти, — заметил Родриго.

— Это уж точно, — отозвался отец, — потому что послание касается важных вещей.

— Не знаю, как такое может быть, Эстебан, — возразил его друг Хуан де Куба. — О каких таких важных вещах может сообщить губернатору Картахены беглый преступник? Насколько я понял, губернатор немедленно собрал отряд солдат, чтобы атаковать поселения беглых рабов, поскольку ты предоставил им новые сведения.

— Замолчи, приятель, — рявкнул отец, — ты что, повредился в уме? О каких еще сведениях ты говоришь? Я что, разве четко и ясно не сказал, что в тот день, когда меня похитили, мне так дали по голове, что я потерял сознание, а очнулся уже в поселке? Разве я не объяснил, что после очередного избиения меня бесчувственного взвалили на мула индейцы и отвезли в больницу? Какие сведения я мог дать дону Херонимо?

— Сам заткнись, шельмец! — улыбнулся Хуан де Куба. — Помолчи и устыдись своих слов! Ты что, еще не понял? Разве ты не видишь, что означают твои слова? Что поселение этого проклятого беглого раба, этого дьявола во плоти, находится в нескольких часах от Картахены, еще до реки Магдалены, и губернатор уж точно это заметил и не замедлит выехать с солдатами, чтобы снова прочесать окрестности.

Именно на это мы и рассчитывали — чтобы солдаты отправились как можно дальше от того места, где на самом деле находилось поселение.

— И в чем же заключалось это длинное послание, отец, которое велел передать Доминго губернатору? — осведомилась я.

— Ах, Мартин, сынок, иди сюда! — воскликнул он, распахнув объятья. — Как же я тобой горжусь, мальчик мой! Как ты обо всем позаботился!

Он взял меня за плечи и крепко обнял. Несомненно, две недели в поселении пошли ему на пользу.

— Хочешь знать, что содержалось в послании этого мерзкого беглеца? — спросил он с широкой улыбкой.

— Да, отец, — ответила я, напустив на себя непонимающий вид, хотя я лично составляла это послание в Санта-Марте, накануне отплытия в Картахену.

— Ну так слушай внимательно, я повторю его целиком только для тебя.

— Нет, капитан, Бога ради, только не целиком!

— Мой сын имеет право его услышать! — рявкнул отец, получающий удовольствие от окружающего его внимания.

— В этом нет необходимости, — сказала я. По правде говоря, это был длинный текст, содержащий несколько петиций и договор. — Ваша милость может рассказать вкратце.

— Ладно, — согласился он, насмешливо глядя на меня. — Я сокращу до главного. Слушай внимательно. В послании Доминго Бьохо губернатору говорилось, что, поскольку он нанес поражение всем посланным для его поимки солдатам, и раз эти поражения будут происходить и в дальнейшем, он считает, что настало время предложить властям сесть за стол переговоров. Этот бандит попросил у дона Херонимо документы об освобождении для всех живущих в его поселениях, без каких-либо обязательств бывшим хозяевам и с правом беспрепятственно входить и выходить из городов. Он попросил, чтобы его поселения были признаны законными, и войска больше на них не нападали, но белые люди не смогут в них жить, они будут управляться по африканским традициям, если те не противоречат испанским законам.

— Кем он себя возомнил? — негодующе воскликнул Франсиско Сердан, еще один старый друг отца.

— Следующая петиция...

— Следующая петиция? — удивленно воскликнула я. Я не помнила, чтобы добавляла другие петиции. Только договор.

— Да, сынок, — сказал отец, сделав нетерпеливый жест. — Проклятый Доминго хочет иметь право одеваться, как испанский кабальеро, носить шпагу и кинжал, и чтобы солдаты его за это не арестовали. Он также требует от испанских властей, чтобы с ним обращались, как с королем.