Я направился к анализатору, на первом же шаге уходя в бросок, принимая уже в правую ладонь «карандаш». Левой я чуть хлопнул себя по бедру. Это был знак для спутников – приготовиться к действиям.

Обстоятельства вынуждали меня свернуть операцию: генный анализ, мать его, рубил меня просто под корень. Хочешь не хочешь – придется уходить. Но я еще вернусь, будьте уверены. И очень скоро.

План действий на данный момент в моей голове сложился такой: с криком «Назад!» (для спутников) гашу на перекате «карандашом» передний дезинтегратор, потом тоже рву назад, и мы втроем оказываемся у ворот, в мертвой зоне. «Интенс» прямо над нами, но нас ему не достать. Зато мы его можем. Я срезаю лучевиком держатели, пушка падает вниз. Мы ее подбираем, проделываем с ее помощью дыру в воротах – это три–четыре разряда в упор – и быстро уходим восвояси. На операцию у нас максимум минут пять – до прибытия сюда «Антитеррора». Может, и успеем. Если останемся живы.

Но тогда я вас, гады, все равно достану. Вы от меня так просто не отделаетесь. И на шпионский рейд по–тихому больше не надейтесь. С вашим «Интенсом» я вам весь Купол издырявлю и тепленьким возьму! И его, и ваше дерьмовое Управление Внутренних Дел. И если ее там не окажется…

Ладно, об этом позже. А пока к делу.

На миг акция предстает передо мной единой вспышкой – что–то вроде готовой программы, до запуска которой остается всего один шаг, когда…

Когда ситуация неожиданно меняется. В нашу ли пользу – пока неясно. Динамик спрашивает совершенно другим голосом, низким и слегка тревожным, но в большей мере покровительственным:

– Коля, что у вас случилось?

Я останавливаюсь, не сразу соображая, что вопрос относится ко мне: я же сейчас Николай Юрьев. Коля то есть. Значит, в дежурке появился знакомый моего «прототипа», пока не догадывающийся о подмене. Если не просечет и дальше, то есть надежда проскочить без анализов. Зато, если поймет, что я не Коля, может сразу открыть огонь. Без предупреждения.

Организм уже взведен и настроен, он уже в броске. Да обломись! Не затем ты сюда пришел, чтобы сразу драпать.

Я с усилием переключаюсь в обычное состояние – мгновенный перепад напряжения, отмена программы, которая вот–вот уже пошла – не лучшие, скажу вам, ощущения, – и пытаюсь отвечать по возможности неэмоционально, этаким среднестатистическим баритоном. Баритон получается немного усталым – сказывается экстренный выход из броска:

– Осуществляли патрулирование. На Качалова нас сбили, машина вдребезги, связь оборвалась. Не успели выбраться, со всех сторон навалилась голь. Еле отбились. В общем, сделали их. – Тут я позволил себе слабую нотку торжества. Кивнул на Ежа: – Но сержанта ранили. Один их убитый стал оживать, мы его взяли. Думаем – бессмертный. – Говорю, а сам не отрываю глаз от дезинтегратора: кажется, что дуло смотрит точно мне в лоб. Ничего игрушка, у меня такой еще никогда не было: дорогущие же эти раздолбища, словно льют их из платины! Нет, скорее всего, в грудь – так наверняка, к тому же есть шанс (при очень слабом разряде) сохранить голову жертвы. То есть в данном случае – мою. Для сканирования.

Несколько долгих секунд мы стоим в оглушающей тишине – я в двух шагах от стены, ребята неподвижно замерли в центре коридора, готовые, я это знаю, молниеносно выполнить любой мой приказ. Хорошо держатся мои бойцы, хотя неизбежно должны чувствовать себя беспомощными в подобной ситуации: это не их «поле боя», они привыкли бороться с реальной опасностью и выяснять отношения с живыми людьми, а не стоя в пустом коридоре под дулами дезинтеграторов.

Сверху мне на переносицу падает капля. Вода. Просто вода. В то же мгновение тишину, заставляя нас вздрогнуть, нарушает гудящий автоматический звук – впереди неподалеку от меня в стене открывается дверь. Через пару секунд оттуда выходит человек. Он в гражданском и без оружия.

Я осторожно перевожу дух: все – считай, прошли. И анализы, похоже, побоку.

Человек сразу же направляется ко мне, на ходу протягивая руку. Я, конечно, подаю в ответ свою. Он хватает ее, поначалу сердечно жмет, потом на мгновение замирает и хмурится, заглядывая мне в глаза. Я не отвожу взгляда. Внезапно он приобнимает меня за плечи, даже похлопывает по спине. Отстраняясь, с чувством произносит:

– Ну, молодец, Коля! Молодец! И впрямь, что ли, бессмертного взял, а? – Он оборачивается на пленного.

Отвечаю скромно:

– Ага. Сто процентов.

– Проверим, – говорит он, отпуская наконец мою руку. – Если не врешь, готовься к повышению!

Пока мы обнимались, из дежурки появился второй – этот уже в форме и с бластером у бедра. Замер у двери, молча наблюдая за нами. И на анализатор, между прочим, косится, паскуда недоверчивая. Чтобы отвлечь его от мыслей о генном анализе, который мы так и не прошли, я говорю ему доброжелательно–командным тоном:

– Ну, чего пялишься? Бессмертного никогда не видел? Вызывай машину из Управления! – И объясняю штатскому: – Нам бы поскорее его сдать. Сами понимаете…

– Не надо машины, Андрей, – бросает через плечо штатский. – Я сейчас как раз еду в Управление, сразу их туда и закину. Прибуду, так сказать, с добычей. – И руки потирает. Или вытирает?..

Андрей открывает рот – хочет напомнить про анализ, гнида, нутром чую. Но в этот момент из дежурки выныривает третий, отпихивает плечом второго и направляется прямиком к нашему пленному.

Похоже, у нас проблемы. Я тоже иду к Хирургу, подбирая по пути свою «беретту». Что еще задумал этот халдей?

Остановившись напротив Васи, он спрашивает с сомнением, непонятно у нас или у него:

– Бессмертный?..

Хирург, понятно, молчит, как акула.

– Ну? – говорю я, опасаясь, что у Васи кончится терпение и он покажет зубы. – И что?

Тогда этот третий выдает плотоядным тоном, подбираясь одновременно рукой к своей кобуре:

– Может, прям щас его и проверим?.. На бессмертие? А, Пал Палыч?.. – И оборачивается к моему штатскому с сокровенной надеждой во взгляде.

Я слегка расслабляюсь – нет, не сомневается в нас этот халдей, как мне вначале показалось. Он, похоже, полностью доверяет в этом вопросе Пал Палычу. Ему, дурачку, просто до ужаса хочется увидеть своими глазами пресловутый эффект ускоренной регенерации. Штатский отвечает сухим тоном:

– Никакой самодеятельности, лейтенант! Где надо его проверят. Дело государственной важности, еще не полностью рассекречено. Мало ли что… – И он смотрит на охранника так, что тот начинает жалеть, что вообще показался из дежурки. – Подгони–ка лучше сюда мою машину, – говорит штатский уже мягче, доставая из кармана ключи. Охранник ловит их на лету. – Андрей, давай! – Штатский показывает жестом, чтобы тот открывал внутренние ворота.

– Позвонить в Управление, Павел Павлович? – услужливо интересуется охранник, прежде чем скрыться в дежурке. Ни о каком генном анализе он уже и не заикается.

– Спасибо, Андрей, не надо. Я сам свяжусь, по дороге.

Когда сработала пневматика, надежно блокируя дверь за спиной, Гор оглядел отсек – чисто и пусто, как в приемном покое морга. Голые стены, вот только положенного по традиции стола с мраморной крышкой нет. Нет, понимаешь, что и обидно. Зато прозрачность намека Гор оценил. И вздохнул. Пока все указывало на то, что с ним начали вести вербовочную работу. Если это, конечно, попытка вербовки, а не последние процедуры перед помещением в тюремную капсулу. Так вот, работа с ним ведется по уровню банального уголовника, а не бывшего важняка Администрации. А это говорит о том, что занимаются этим делом не профи старой закалки, а кто–то из новых. И нетрудно догадаться – кто. Естественно, наследничек. Грязный, мать его, Гарри. Ну–ну.

«Интересно, чего от меня хотят? – подумал Гор, изучая помещение. – Все материалы, которые мне удалось собрать, уже должны были попасть в руки бастарда. Зря я ничего не запрятал на черный день. Хоть и противна такая мысль, но можно было бы поторговаться. Хотя нет, я бы торговаться не стал».