Ураган, который, как я предположил выше, происходит от фамилии Дороти (Гейл), изображало собой муслиновое полотнище, натянутое на проволочный каркас. Когда шили муслиновую воронку, одному из реквизиторов пришлось забраться внутрь, чтобы продергивать иголки. «Особенно тесно и неудобно было в узком конце», — признавался он впоследствии. Однако терпел реквизитор не зря, потому что ураган, уносящий домишко Дороти, сделался еще подлинно мифическим образом «Волшебника страны Оз»: он воплотил в себе архетип передвижного дома.
В том переходном эпизоде фильма, где нереальная реальность Канзаса уступает место реалистическому сюрреализму волшебного мира, как и подобает отправному моменту, многое завязано на окна и двери. Во-первых, работники фермы открывают дверь ураганного погреба, и дядя Генри, как всегда являя собой образец храбрости, убеждает тетю Эм, что нет никакой возможности ждать Дороти. Во-вторых, Дороти, которая вернулась после попытки бегства с Тотошкой, тщетно старается, борясь с ветром, открыть сетчатую дверь, которую тут же срывает с петель и уносит ураган. В-третьих, мы видим, как другие закрывают двери убежища. В-четвертых, Дороти в доме открывает и захлопывает двери комнат, пока отчаянно зовет тетю Эм. В-пятых, Дороти идет к убежищу, но натыкается на запертую дверь. В-шестых, Дороти возвращается в дом и продолжает звать тетю Эм, но теперь уже тихо и боязливо, и тут, следом за сетчатой дверью, срывается с петель одно из окон, задевает Дороти, и она теряет сознание. Дороти падает на кровать, и в силу вступает волшебство. Мы вышли за ворота — самые главные ворота фильма.
Эта уловка (нокаутирующий удар, полученный Дороти) является наиболее радикальным и во многих отношениях худшим изменением из всех, что были внесены в первоначальный замысел Фрэнка Баума. В книге реальность страны Оз не подвергается сомнению; в этом смысле страна Оз не отличается от Канзаса, хотя в иных аспектах они несхожи. Подобно мыльной опере «Даллас», фильм вносит в сказочное повествование элемент недобросовестности, допуская, что все происходящее впоследствии просто сон. Эта недобросовестность стоила «Далласу» зрителей и в конце концов прикончила его. «Волшебник страны Оз» избежал участи мыль ной оперы благодаря своей цельности, которая помогла фильму вырваться за пределы замшелых клише.
Пока домик, похожий издали на крохотную игрушку, летит по воздуху, Дороти «просыпается». То, что она видит в окне, похоже на кинофильм: окно уподобляется киноэкрану, рамке внутри другой рамки, и это подготавливает Дороти к новой кинореальности, куда ей предстоит попасть. Киноэффекты, технически сложные для своего времени, включают даму, которая вяжет в кресле-качалке, меж тем как мимо проносится ураган: корову, что мирно пасется посреди мертвого затишья в самом центре вихревой спирали, называемом «глазом бури»: двух гребцов, ведущих лодку сквозь завихрении воздуха; и, самое главное, мисс Галч на велосипеде, которая у нас на глазах превращается в Злую Колдунью Запада. Она летит на метле, за плечами развевается капюшон, пронзительный смех спорит с ревом бури.
Домик приземляется. Дороти с Тотошкой на руках выходит из спальни. С этого момента появляется цвет.
Первый цветной кадр, где Дороти удаляется от камеры, направляясь к входной двери, намеренно сделан тусклым, чтобы не было резкого перехода от предыдущих монохромных. Но едва дверь открывается, экран заливает цветом. В наши многокрасочные дни трудно вообразить себе время, когда цветные фильмы были в новинку. Вспоминая мое детство в Бомбее 1950-х годов и черно-белые индийские фильмы, я заново остро переживаю пришествие цветного кинематографа. В эпической саге про Великого Могола, шаха Акбара, озаглавленной «Великий Могол», в цвете снят лить один отрывок, где легендарная Анаркали танцует при дворе. Но одного этого хватило, чтобы обеспечить фильму успех и привлечь миллионные толпы зрителей.
Создатели «Волшебника страны Оз» явно решили расцветить свой цветной фильм как можно ярче, как поступил позднее режиссер совершенно иного плана, Микеланджело Антониони, в своем первом цветном фильме «Красная пустыня». Антониони использует цвет для создания преувеличенных, зачастую сюрреалистических эффектов. Авторы «Волшебника страны Оз» также предпочитают смелые, экспрессивные мазки: желтый цвет дороги из кирпича, красный — макового поля, зеленый — Изумрудного города и колдуний. Столь поразительны эти цвета, что, посмотрев в детстве фильм, я стал видеть во сне зеленокожих ведьм. Спустя годы, начисто забыв, откуда взялись эти сны, я приписал их рассказчику «Детей полуночи»: «Только зеленое и черное, других цветов нет стены зеленые небо черное… Вдова зеленая, но волосы у нее чернее ночи». В этих снах, выстроенных как поток сознания, образ Индиры Ганди сливается с еще одним порождением кошмара — Маргарет Хэмилтон[10]; — сходятся Злые Колдуньи Востока и Запада.
Когда Дороти (никакая не принцесса, а обычная хорошая девочка из американского простонародья, похожая в этот момент на Белоснежку в голубой дымке) вступает в царство цвета, обрамленное причудливой листвой, с кучкой крохотных коттеджей позади, она явно удивляется тому, что здесь нет привычных серых тонов. Сдается мне. Тотошка, мы уже не в Канзасе. Эта классическая строчка сошла с экрана и сделалась известнейшим американским афоризмом, который бесконечно повторяется на все лады; Томас Пинчон даже использовал ее как эпиграф к своей гигантской параноидальной фантазии о Второй мировой войне «Радуга земного тяготения», где судьба персонажей лежит не «за луной, за дождем», а «за нулем» сознания, в земле не менее странной, чем страна Оз.
Дороти не просто шагнула из серости в цветное кино. Она обездомлена, и ее бездомность подчеркивается тем, что после переходного эпизода с его игрой дверями она до самого Изумрудного города не войдет ни в один дом. От урагана и до Оза Дороти будет лишена крыши над головой.
На открытом воздухе, в окружении гигантских цветков шток-розы, похожих на граммофонную трубу марки «Хиз мастерс войс»; уязвимая и беззащитная в открытом пространстве, хотя оно ничем не напоминает прерию, Дороти собирается с разгромным счетом побить Белоснежку. Легко можно вообразить себе, как руководители студии «Метро-Голдвин-Майер» сговариваются отодвинуть в тень диснеевский хит, причем не только за счет повторения вживе всех мультипликационных чудес, созданных художниками Диснея, но также благодаря маленькому народцу. Если у Белоснежки было семь гномов, то у Дороти Гейл со звезды Канзас их должно быть триста пятьдесят. Рассказы о том, как в Голливуд было доставлено и принято на работу столько Жевунов, расходятся. Согласно официальной версии, их нашел импресарио Лео Сингер. Джон Лар в биографии своего отца, Берта, рассказывает иную историю, которая нравится мне больше первой, по причинам, понятным Кролику Роджеру: она смешная. Лар цитирует режиссера, отвечавшего за подбор актеров, Билла Гейди:
Лео [Сингер] обеспечил мне только 150. Иду к одному актеру-исполнителю скетчей, лилипуту, которого называли Майор Дойл… Говорю, что у меня есть 150 от Сингера. «Если вы связались с этим сукиным сыном, от меня не получите ни одного». «Что же мне делать?» — спрашиваю. «Я вам дам все 350»… Ну, я звоню Лео и объясняю ситуацию… Когда я сказал Майору, что отказался от услуг Лео, он пустился в пляс прямо посреди улицы перед рестораном «Динти Мурз».
Майор доставил мне карликов… Я привез их с Запада на автобусах… Майор Дойл подгоняет автобусы (первые три) прямиком к дому Лео Сингера. «Позвоните Лео Сингеру и попросите, пусть выглянет в окно», — говорит он швейцару. Ждать пришлось минут десять. Наконец Лео Сингер выглянул из своего окна на пятом этаже. И видит: перед домом автобусы, а в них карлики показывают ему в окошки голые задницы.
Этот случай приобрел известность как «месть Майора Дойла»[11].
