– Мисс Роза, вы, наверное, уже догадываетесь, что я собираюсь вам сказать…

– Догадки – это опасный путь, мистер Стюард. Я вас слушаю…

– Я буду говорить о своих чувствах. Вы, без сомнения, сможете меня понять. Сразу хочу заявить, что мои намерения неукоснительно серьезны…

– Я и не ожидала ничего иного от человека, подобного вам. Как вам кажется, эти чувства взаимны?

– Только вы сумеете дать на это ответ, – пробормотал молодой офицер.

Они застыли, глядя друг на друга: она – выжидательно подняв брови, он – чувствуя, что потолок вот-вот рухнет ему на голову. Решившись действовать прежде, чем развеется магия этого мгновения, Стюард взял даму за плечи и приблизил голову для поцелуя. Оцепеневшая от изумления мисс Роза не могла пошевелиться. Она почувствовала на своих губах влажные губы и мягкие усы офицера, до сих пор не понимая, что пошло не так, а когда наконец к Розе вернулась способность управлять своим телом, она резко оттолкнула кавалера.

– Как вы смеете! Разве вы не видите, что я гораздо старше вас! – воскликнула она, вытирая рот тыльной стороной ладони.

– Но при чем тут возраст? – мямлил растерявшийся офицер; вообще-то, по его подсчетам выходило, что мисс Розе никак не больше двадцати семи.

– Как вы посмели? Вы сошли с ума!

– Но вы… вы мне дали понять… Я же не мог так ошибаться! – Стыд мешал Стюарду рассуждать яснее.

– Вы нужны мне для Элизы, а не для меня! – крикнула перепуганная мисс Роза.

Она скрылась бегством в своей комнате, а незадачливый ухажер уже просил плащ и шляпу; он ушел, ни с кем не простившись, чтобы никогда больше не возвращаться в этот дом.

Элиза спряталась в углу коридора и слышала всю сцену через приоткрытую дверь в комнату для рукоделия. Девушка тоже неверно истолковала внимание, которым мисс Роза окружила флотского офицера. Приемная мать всегда была настолько холодна с кавалерами, что Элиза привыкла считать ее старухой. Только в последние месяцы, видя, как Роза душой и телом отдается науке соблазнения, девушка обратила внимание на ее женственную стать и сияющую кожу. Элиза была уверена, что приемная мать безумно влюбилась в Майкла Стюарда; ей даже в голову не приходило, что все эти буколические пикники под японскими зонтами и сливочное печенье для скрашивания флотской службы – лишь уловка, чтобы пленить офицера и поднести его на блюдечке приемной дочери. Для Элизы это открытие было как удар кулаком в грудь, и у нее перехватило дыхание: последнее, чего она желала для себя в этом мире, был брак, устроенный у нее за спиной. Элиза была подхвачена вихрем первой любви и решительно, бесповоротно поклялась, что никогда не выйдет за другого.

Элиза Соммерс впервые увидела Хоакина Андьету в майскую пятницу 1848 года, когда он подъехал к дому на запряженной мулами повозке, на которой громоздились ящики Британской компании по импорту и экспорту. В них лежали персидские ковры, хрустальные люстры и коллекция фигурок из слоновой кости – заказ Фелисиано Родригеса де Санта-Крус для украшения его нового северного особняка; этот драгоценный груз было небезопасно держать в порту, до отправки по месту назначения надежнее было хранить весь заказ в доме Соммерсов. Если последний отрезок пути проходил по суше, Джереми нанимал вооруженных охранников, но в данном случае груз должна была доставить чилийская шхуна, отплывающая через неделю. Хоакин Андьета был одет в свой единственный костюм, давно вышедший из моды, тесный и потрепанный, при нем не было ни зонта, ни шляпы. Его похоронная бледность контрастировала с пламенем в глазах, а черные волосы блестели после одного из первых осенних ливней. Мисс Роза вышла встретить служащего, а няня Фресия, хранившая на поясе связку ключей, провела юношу в самый дальний двор, где размещался склад. Андьета выстроил грузчиков в цепочку, ящики передавали из рук в руки по извилистому пути с узкими лесенками, надстроенными площадками и бессмысленными балконами. Пока юноша что-то подсчитывал, отмечал и записывал в своей тетради, Элиза воспользовалась своим даром невидимости и рассматривала его в свое удовольствие. Два месяца назад девушке исполнилось шестнадцать, и она была готова к любви. Увидев руки Хоакина Андьеты с длинными пальцами в чернильных пятнах и услышав его голос – глубокий, но чистый и ясный, как гул реки (Андьета раздавал команды грузчикам), Элиза затрепетала всем телом, и необоримое желание приблизиться к нему и обнюхать заставило девушку выйти из своего убежища за пальмами и большим цветочным горшком. Няня Фресия, возмущенная тем, что мулы перепачкали передний двор, и занятая своей связкой ключей, ничего не заметила, зато мисс Роза краешком глаза разглядела, как Элиза заливается краской. Роза не придала этому значения, служащий ее брата показался ей бедолагой, не стоящим внимания, лишь одной тенью среди многих теней того сумрачного дня. Элиза проскользнула на кухню и через несколько минут вернулась со стаканами и кувшином апельсинового сока, подслащенного медом. Впервые в жизни эта девушка, годами носившая на голове книгу, не понимая, зачем это нужно, сознательно следила за своими шагами, за покачиванием бедер, за равновесием тела, за углом согнутых рук, за расстоянием между плечами и подбородком. Ей захотелось быть такой же красивой, какой была молодая и блистательная мисс Роза в тот момент, когда она наклонилась над Элизой, чтобы достать ее из колыбели, сделанной из коробки из-под марсельского мыла; захотелось петь соловьиным голосом – таким же, как мисс Аппельгрен исполняла свои шотландские баллады; захотелось танцевать с невозможной легкостью ее танцевального наставника; захотелось тут же умереть, сраженной этим чувством, несокрушимым и яростным, как меч, наполнявшим ее рот горячей кровью, – чувством, которое даже еще не имело названия, но уже давило на нее ужасным грузом безусловной любви. Много лет спустя, глядя на человеческую голову в банке с джином, Элиза вспомнит ту первую встречу с Хоакином Андьетой и снова почувствует необоримую силу того влечения. Много раз за многие годы Элиза будет спрашивать себя, могла ли она уклониться от этой пламенеющей страсти, которая перевернет ее жизнь, могла ли она в те краткие мгновения развернуться и спасти себя, но всякий раз, задавая себе этот вопрос, Элиза убеждалась, что судьба ее была предрешена с самого начала времен. И когда мудрый Тао Цянь рассказал ей о поэтичной возможности реинкарнации, Элиза поняла, что в каждой из ее жизней повторяется один и тот же сюжет: даже если она уже рождалась тысячу раз и родится еще тысячу раз в будущем, она все равно придет в мир с предназначением полюбить того же самого мужчину. Другого выхода нет. А потом Тао Цянь обучил Элизу магическим формулам, помогавшим развязать узлы кармы и освободиться от мучительной любовной неопределенности, что повторялась в каждом ее воплощении.

В тот майский день Элиза поставила поднос на скамью и для начала угостила холодным напитком рабочих, чтобы выиграть время. Девушка сражалась с негнущимися коленями, понукала себя, как упрямого мула; тело ее оцепенело настолько, что воздух перестал поступать в легкие, и вот наконец она передала стакан Хоакину Андьете, который был погружен в свою работу и лишь на секунду оторвал взгляд от тетради. Угощая юношу, Элиза подобралась к нему как можно ближе и вычислила направление ветра, чтобы к ней прилетел аромат мужчины, который, как уже было решено, был ее мужчиной. Полуприкрыв глаза, Элиза впитывала запах сырой одежды, простого мыла и свежего пота. Изнутри ее омывал поток кипящей лавы, кости размягчились, и в приступе паники Элизе показалось, что она по-настоящему умирает. Эти секунды были наполнены такой энергией, что тетрадь выпала из рук Хоакина Андьеты, как будто ее выхватила какая-то непостижимая сила: его тоже опалило нестерпимым отраженным жаром. Он посмотрел на Элизу невидящими глазами; лицо девушки было как бледное зеркало, в котором он смутно различил собственные черты. Хоакин получил лишь неясное представление о размерах ее тела и о черном ореоле волос, но только при второй встрече, которая произойдет несколько дней спустя, он наконец сможет погрузиться в пропасть ее черных глаз и в водную плавность ее движений. Они одновременно наклонились за тетрадью, столкнулись плечами, и жидкость из стакана пролилась на платье девушки.