Второй период эпидемии начался в семье богатого ветлянского казака Осипа Белова. Его сын Федор был женат на Марье Хритоновой. Минх не знал о существовании вторичных крысиных и о возможности развития домовых эпидемий чумы посредством инфицированных блох. Он считал, что именно от семейства Хритоновых произошел занос чумы в семейство Беловых. Однако к моменту заболевания первых Беловых легочной чумой их свояки уже были в значительной мере потрепаны бубонной чумой, с них она и началась в станице (Хритонов Агап). Всего у Хритоновых в первом периоде эпидемии было поражено бубонной чумой 9 человек, из которых четверо умерли, но ни один из них не страдал легочной формой болезни. В домах Беловых эпидемия проявляет себя сразу массой почти внезапных смертельных заболеваний (первыми погибли Федор и Марья) с почти полным отсутствием бубонных осложнений. Минх подчеркивал, что это обстоятельство могло бы «навести лиц, мало или совсем незнакомых с 1-м периодом ветлянской чумы, на мысль о какой-то другой, начавшейся только с Беловых, болезни».
Г.Н. Минх, писавший свой труд в добактериологический период эпидемиологии чумы, легко допускал перенос между семействами абстрактного «контагия». Сегодня же можно утверждать, что, так как у Хритоновых легочной чумы не было (как, впрочем, и в других станичных семействах в это время), то занос возбудителя болезни в семейство Беловых мог быть осуществлен только из крысиных очагов чумы блохами. Эти очаги могли быть как под домами Беловых, так и Хритоновых, которых «по-родственному» те посещали во время болезни. Тогда странным выглядит не типичная для данного способа заражения возбудителем чумы клиника поражения семей Беловых. Обратимся опять к работе Минха.
Исследуя отношение эпидемии по месту жительства пострадавших от болезни семейств, Минх обратил внимание на то, что чума хотя и держалась в первом периоде в северо-западном, Царицынском, конце станицы, но во втором периоде она довольно равномерно была рассеяна всюду. Если исходить из существующих сегодня представлений о контагиозности легочной чумы (некоторые исследователи даже рассуждают о каком-то «коэффициенте контагиозности» при этой форме болезни и даже определят его равным единице), то каждое пораженное эпидемией семейство должно было вовлекать в нее всех тех, кто находился с ними в контакте. Однако Минх констатировал тот факт, что близкое соседство, даже с наиболее пострадавшими от чумы семействами, не имело никакого влияния на распространение болезни по станице. Он отметил отсутствие заболевших во многих домах, расположенных вблизи тех, семейства которых поголовно вымерли («страшных приютов смерти», по его определению). Схема распространения чумы по Ветлянке приведена на рис. 14.
Просматривая метрические записи, он увидел в списке умерших все одни и те же фамилии: целые десятки Беловых, много Лобановых, Астаховых, Писаревых, Назаровых и т.д.
Вывод, который Минх сделал из этих наблюдений, состоял в том, что «только эти родословные могут досказать нам то, чего не могли открыть свидетели, что только они могли дать нам ясное представление о списке умерших, представляющемся нам, как мы сказали, без знания родословных, простым перечнем имен фамилий». Следовательно, можно предположить, что второй период ветлянской чумы — легочный, начался со случайного вовлечения в эпидемический процесс «критической массы» особых человеческих генотипов, у которых инфекционный процесс проявился вторично-легочной формой болезни. Относительная генетическая однородность многочисленных родов Беловых, и особенно членов семейства Белова Ивана, способствовала крайне упорному распространению вторично-легочной чумы по станице и отбору высоковирулентных штаммов ее возбудителя. После достижения «критической массы» из вторично-легочных случаев болезни, чума сформировала самостоятельные эпидемические цепочки (без участия эктопаразитов), состоящие уже из первично-легочных случаев («первичные заносы» — по определению Минха), это и привело к эпидемической катастрофе, названной в последствии «Ветлянской чумой».
В ночь с 5 на 6 декабря в Ветлянку вновь приехал доктор Депнер и одновременно с ним фельдшера Касикинской и Сероглазовской станиц Степанов и Анискин. По предложению Депнера было принято постановление станичного управления об открытии в Ветлянке больниц, им же была введена мера разделения станицы на 4 участка, из которых должны были сообщать врачам и фельдшерам сведения о больных. Сам же Депнер осмотрел больных только один раз (вместе с доктором Кохом). Причем он зашел в опустевший дом Осипа Белова. Видимо, «чумное побоище», произошедшее в этой семье, его потрясло и деморализовало. Депнер больше уже никуда не ходил, он заперся в отведенной ему избе и не пускал к себе даже фельдшеров. Те были вынуждены, принося ему свои рапортички, прикладывать их к стеклу окна, через которое Депнер их читал. 12 или 13 декабря Депнер уехал из Ветлянки в Енотаев-ку, мотивируя свой отъезд крайним нервным расстройством. Оттуда он послал рапорт наказному атаману, в котором писал, что с 27 ноября в Ветлянке распространилась возвратная горячка. В нем он отметил, что у некоторых больных развивается стеснение в груди, продолжительная рвота и кровохарканье. Если судить по его рапорту, с 27 ноября по 8 декабря включительно в Ветлянке заболело 110 человек, из них умерло 43, выздоровело 14, находятся на лечении 43 человека. Впоследствии Депнер пытался доказать, что он первым диагностировал чуму в Ветлянке, однако в его рапорте указаны и другие предполагаемые им диагнозы (см. ниже). Надо отдать должное доктору Депнеру: еще до правильного определения болезни, он потребовал введения карантина для Ветлянки (11 декабря).
Ниже мы приводим его рапорт наказному атаману Астраханского казачьего войска, написанный, видимо, в конце декабря 1878 г.
«Сначала появления эпидемии, в начале минувшего ноября 1878 г., у некоторых из жителей Ветлянской станицы появилась лихорадка, а после нескольких пароксизмов, через 7, 8 дней, стали развиваться опухоли лимфатических желез или в пахах, или под мышками. Узнав об этом, я прибыл в Ветлянку 18 ноября и нашел восемь больных в следующем состоянии: умеренное лихорадочное состояние типа послабляющего или перемежающегося; больные бодры, на ногах, аппетит хорош, сон нормален, равно и все отправления; вскрывшиеся абсцессы лимфатических желез или в пахах, или под мышками выделяли доброкачественный гной, длительность болезни уже 10–20 дней; все эти больные, как мне заявляли фельдшера, впоследствии выздоровели. Подобные болезненные явления были наблюдаемы мною в мае 1877 г. на Казачьем Бугре у 15 человек, на Форпосте у 40 человек и у нескольких человек в городе Астрахани, и всеми практикующими врачами, причем течение и исход были совершенно тождественны.
С 27 ноября 1878 г. в станице Ветлянке, как мне сообщили, появилась какая-то болезнь, которою заболевали многие, и некоторые даже умирали. В декабре я прибыл вторично в Ветлянку и нашел 23 больных со следующими припадками: жестокая головная боль во лбу, в висках, боль в членах, непродолжительный умеренный озноб, за которым следовал продолжительный, сильный, жгучий жар лица и глаз, живот туг, припухлость печени, селезенки, пульс 100–120; такое состояние продолжалось 2–3 дня, за которым в благоприятных, хотя немногих случаях, следовал пот и ослабление всех припадков, но большею частью через день или два пароксизмы возобновлялись в более тяжелой форме; являлся бред, бессонница, беспокойство, жар до 42°С, сухость бурого языка, непроизвольные, темно-бурые испражнения, необильная красноватая моча. Смерть следовала или после первого, или второго, реже после третьего пароксизма, при явлениях общих клинических судорог, в коматозном состоянии, при весьма быстром упадке сил. Трупы умерших скоро коченели, и трупные пятна появлялись через 12 и более часов. С 27 ноября до 9 декабря из 100 больных умерло 43, выздоровело 14. С 9 декабря характер болезни снова сталь ожесточаться. При общем, по-видимому, благоприятном состояние здоровья вновь заболевшего, вдруг у него появлялось сильнейшее сердцебиение, пульс становился неуловим, тошнота, головокружение, стеснение в груди, кровохарканье, кровавая рвота жидкой, не свертывающейся кровью, лицо бледно, выражение апатично, глаза тусклы, впалые, зрачки расширены; за этим приступом в продолжение 3–4 и более часов больной находился в состоянии крайнего изнеможения, и затем наступал сильный жар, спячка, легкий бред, отделение мочи приостановлено, запор. С 10 декабря ко всем этим явлениям присоединились в некоторых случаях пятна на теле, от просяного зерна до гривенника и более; больные издавали от себя какой-то особенный, меду подобный запах, и смерть следовала в спячке, при быстром упадке сил. Трупы не коченели, загнивали через 2–3 часа. С 9 декабря процент смертности, постепенно возрастая, достиг к 4 декабря до 100.
