Я швырнула салфетку на стол и резко встала, громыхнув стулом.

– Сядьте, а то они подумают, что мы ссоримся. Это лишнее.

– Андрей, знаете что? Это все же моя игра, и правила здесь придумываю я. Не лезьте поперед батьки в пекло! – С этим я изобразила самый страстный взгляд и поправила ему галстук. Когда я дотронулась до него кончиками пальцев, мое сердце запрыгало, как пьяный заяц.

– А почему это вы два дня со мной даже не здороваетесь? – Он ничуть не смутился и, неожиданно поднявшись, обнял за плечи и коснулся губами моей щеки. Если до этого я не знала, где у человека поджилки (такой вот пробел в анатомии), то теперь они все до одной задрожали. Век живи – век учись.

– А вы не переигрываете? – Мне ничего не оставалось, как прижаться к нему всем телом, и мне на секунду померещилось, что у него чересчур часто застучало в груди. Ну, может, не настолько часто, как у меня, но все-таки…

– Посмотрите вокруг, Лариса. Смотрите и ликуйте. Они сейчас передавятся всем скопом, и нам придется взрезать им трахеи по очереди.

Я обернулась и обвела столовую взглядом. Тридцать пар глаз в неподдельном страхе уставились на нас. Ради этого стоило помучиться.

– Я вас простила!

– Ну спасибо, кстати, хотел кое о чем вас спросить, не могли бы вы зайти сейчас ко мне на минутку?

Мы прошли к нему в кабинет, и, дав указания Ленке на предмет обслуживания меня кофе с коньяком, я уселась напротив Андрея. Ленка с вылупленными глазами притащила мне заказанное, после чего я, высокомерно указав Ленке, что в кофе было мало коньяку, вальяжно попросила оставить нас с Андреем наедине. Тот сидел в кресле и откровенно любовался моей наглостью.

– Я начинаю получать от этого определенное удовольствие, – сказал он, когда Ленка вышла. – Нет, правда, мне даже забавно, весело даже. Так почему два дня не здороваетесь? – Сеттер застал меня врасплох и хитро глядел в ожидании ответа.

– Кто-то говорил вам, что это будет скучно? – проигнорировала я его вопрос. – Так что вы от меня хотели?

– Лариса, не очень удобно об этом говорить, и все же нет выбора. У меня есть к вам встречная просьба. И примерно того же характера, что и ваше пари, – Андрей склонил голову набок, точно так, как это делают нашалившие породистые собачки.

– То есть? – Я не очень хорошо понимала, на что он намекает. Неужели тоже поспорил с кем-то. Но мои сомнения разрешились очень скоро.

– В общем, так, – продолжал он, – у меня, как и у всех нормальных, да и не вполне нормальных, – он многозначительно кивнул в мою сторону, – людей есть бабушка. И примерно так же, как и ваша, она невероятно обеспокоена устройством моей личной жизни. (Как это он за двадцать минут раскусил мою бабулю?) Сегодня вечером она устраивает мне свидание с одной из ее «милых и порядочных девушек», что мне, право, уже надоело. Месяца три назад она притащила домой эдакую «увядшую хризантему» с претензией на интеллект, а неделю назад устроила мне «случайную встречу» с девицей, у которой развитие затормозилось еще в роддоме. Эта девица умудрилась за весь вечер сказать всего два слова. Первым словом было «ой!», вторым «ой-ой», причем с первым «ойем» она поставила на стол эклеры собственного изготовления, а с «ой-ойем» она выплюнула их обратно на блюдце, откусив крохотный кусочек. А я-то из порядочности жевал уже второй эклер и из той же идиотской порядочности нахваливал. Сегодня мне предстоит очередное подстроенное бабушкой свидание, но что-то мне подсказывает, что выдержать этого я не смогу. Поэтому, Лариса, не согласились бы вы сыграть роль моей невесты, что не такая уж неправда, если принять во внимания последние события. Может, бабушка, поняв, что я определился с выбором, прекратит наконец сводничать.

– Значит, обмануть доверчивую старушку, облапошить бедняжку ни за что ни про что? Никогда! Когда это касается кучки самоуверенных балбесов, это одно, но вы поступаете просто непорядочно, – я отрицательно замахала головой, но если уж по правде, то мне явно светило сегодня похулиганить. А возможности похулиганить я еще никогда не упускала.

– Лариса, ну я вас очень прошу. Пожалуйста. Пожалуйста! – Он знал как модулировать свой, как мы уже выяснили, несказанно сексуальный голос, чтобы убедить и размягчить даже гранит. Но я-то была крепче стали.

– Нет, нет и нет!.. Хотя… – Я уже намеревалась сдаться, но тут, как всегда нежданно, меня озарила блестящая идея: – Хотя, если вас устроит не пятьдесят, а тридцать процентов от предполагаемого выигрыша, я могу и подумать. А подумав, могу и согласиться, – я хитро прищурилась и состроила мерзкую гримаску.

– Вы отвратительны в вашей жадности, Лариса. Но я согласен. Заеду за вами в восемь.

– Иду знакомиться с родней, – проинформировала я трепещущую аудиторию, выйдя из кабинета начальника.

– Врешь, типа! – Серега нехорошо пялился на меня, а Митрич крепко держал его за локоть. Видно, опасался мордобоя.

– Наверняка сама напросилась, поэтесса, – в одночасье позеленевшая лошадь Пржевальского все еще держалась за соломинку. (Кстати, вы никогда не задумывались, КАК офигенно должна смотреться зеленая лошадь Пржевальского в мини!)

Что меня радовало во всей этой истории, это то, что бабуля ушла в гости к соседскому дедку на чай с кренделями. Бусик у нас все-таки консервативен, и если мои «жинсы» она еще кое-как терпит, то сегодняшний мой прикид наверняка заставил бы бусика всю ночь читать надо мной молитвы и крестить мой лобик, в тщетных попытках избавить меня от влияния «врага нечистого» (так бабуля называла самого Сатану).

Поскольку мне предстоял бенефис, я тщательно подготовилась к этому визиту и выглядела как ангел, только очень падший. Не тот ангел, которого просто выгнали за «неуд» по поведению в Эдеме, а тот, который, перед тем как бухнуться, еще и бухнýл. Моя любимая в студенческие времена кожаная юбка и жилетик с заклепками удачно дополнялись зелено-малиновой гривой начесаных волос. Цветной лак с блестками, между прочим, обошелся в копеечку, так же как и черная помада. На лак для ногтей денег не хватило, но я мудро воспользовалась канцелярской замазкой.

– Вот это, мать, COOL! Подохнуть можно, – только это и смог сказать мой братец, отдавая мне свои высокие рыжие гриндерсы и красные носки. – Слышь, сунь в нос серьгу. Пирсинг нынче в моде.

Я послушалась братца, а вдобавок отчаянно перевела себе на плечико татуировку с детской жвачки «Бумер». Татуировка изображала крутого мускулистого парня с какой-то штучкой в руках. При наличии воображения, можно было додуматься до чего угодно. К восьми вечера я являла собой нечто абсолютно авангардное и среднему уму недоступное.

Стоило мне появиться у подъезда, бабулины подруги шепотом крякнули и забыли обо всем, что их еще не совсем разрушенный склерозом разум мог помнить.

– Это гламур, модерн, китч, абстракция? Это что, самый пищащий писк у тинейджеров? – Андрей неумело прикрывал меня спиной, чтобы бабушки, не дай бог, не бросились на защиту целомудрия и на уничтожение зла, воплощенного в моем размалеванном лице.

– Уж и не знаю, Андрей. Мой братец сказал, что «пищит» на кучу децибелов. Не уверена, но мне понравилась цветовая гамма. Очень нестандартно.

– Что-то сомневаюсь, что моя бабушка это выдержит. Хотя… – Он обошел меня раза три и вдруг спокойно заявил: – Лариса, вы, конечно, как всегда оригинальны, но вы прелесть! Это то, что нужно. После вас она уже точно никого не будет предлагать. Не найдет этому альтернативы.

– А не помрет невзначай? – забеспокоилась я, подумав, что за своего «бусика» я бы ни за что не поручилась.

– У нее железное здоровье и крепкая психика, не бойтесь, – Андрей расхохотался и распахнул передо мной дверцу машины.

Мы сидели за круглым столом в типичной профессорской квартире с книжными стеллажами, портретами и фотографиями в рамках на стенах. Беленькая сухощавая старушка с букольками, оказавшаяся той самой бабушкой, меня совершенно очаровала. Она была потрясающей рассказчицей и, отойдя после первого, и, кстати, недолгого шока от моего прикида, показывала пожелтевшие старые черно-белые фотографии, снабжая их интереснейшими комментариями. Было страшно интересно, но я старалась держаться. Я время от времени шебуршила ладонью малиновую челку и, дабы не выходить из образа Эллочки-людоедки, вставляла «мрак» или «жуть!». Конечно, хотелось бы быть пооригинальнее, но, кроме Эллочки, ни один типаж не подходил к случаю. Порой я заливалась бодрым ржанием и шмякала кулаком по столу, покрытому накрахмаленной белоснежной скатертью. Еще я пихала в рот пальцы, грызла на них ногти (эх и противная на вкус эта ваша канцелярская замазка!) и пошмыгивала носом. Андрей, взирая на все мои потуги, задыхался от то и дело подступавших приступов смеха.