Второго января Евдокия Павловна не выдержала. С утра она сняла бигуди, накрасила губы и направилась по адресу, который неизвестно зачем еще давным-давно вызнала у кадровички.

В квартире, которую много лет назад вне очереди получила заводская буфетчица, вкусно пахло жареной курицей.

– Ой!.. Стару… Евдокия Павловна, – статная седая женщина открыла дверь и посторонилась в радостном изумлении.

– Я не к вам. К вашему супругу. Он дома?

– А где ему еще быть? Фиалки свои поливает. Проходите же!

Буфетчица знала о былой связи своего мужа и про себя гордилась тем, что в свое время увела жениха у «образованной фифы». Впрочем, за давностью лет и гордость, и радость от обладания ценным трофеем стерлись, и осталась лишь бабья жалость к неудачливой сопернице.

Поэтому буфетчица молча собрала на стол каких-то новогодних салатиков и вышла из комнаты, оставив мужа наедине со старушенцией, пристроившись, однако, возле замочной скважины, «на всякий случай».

– Дуня? – Когда-то сухощавый амбициозный лейтенантик, а теперь подполковник в отставке удивленно развел руками и заулыбался радостно. – Какими судьбами?

– Есть вопрос, – тихо проговорила старушенция, мельком удивившись, как это она целый год сохла по этому пузатому лысому старику. – Могу я попросить сохранить нашу беседу в тайне?

– Лады!

– Видите… видишь ли, я недавно получила некое сообщение, – Евдокия Павловна непослушными пальцами нащупала твердый четырехугольник и медленно извлекла его наружу. – Это может быть опасно. Если за мной следят, а скорее всего за мной следят… Всё-таки я главный конструктор очень секретного завода.

– А ну иди отсюда! Провокаторша! – Буфетчица ворвалась в комнату растрепанной фурией. Набросилась на мужа: – Не вздумай в руки даже брать. Потом найдут отпечатки – не отмажешься! Только жить начали, как люди!

Буфетчица кричала громко, профессионально, будто торговала горячими беляшами по тридцать копеек штука.

– С Новым годом, Дунь, – успел сказать бывший лейтенантик, прежде чем дверь захлопнулась, и Евдокия Павловна осталась стоять на лестничной клетке, придерживая одной рукой пальто, а другой сапоги, которые ей даже не дали надеть.

Праздники были долгими. Евдокия Павловна и раньше плохо справлялась с десятидневным бездельем, а на этот раз оно оказалось невыносимым. Евдокия Павловна несколько раз порывалась уничтожить открытку, но снова прятала ее то под половичок, то во второй том энциклопедии. Спать Евдокия Павловна не могла – француз по имени (или фамилии?) Тефаль появлялся, стоило лишь закрыть глаза. Он то стрелял из пистолетика, то размахивал беретом с дурацкой пимпочкой, а то предлагал тысячу бесплатных творожных сырков за копию рабочего проекта номер шесть.

В первый рабочий день нового года старушенция проспала. Она появилась у проходной на полчаса позже обычного и, вместо того чтобы сразу подняться на второй этаж в бюро, направилась в кабинет главного.

– А мы вас разыскивали, – Степанько, уставший и какой то сморщенный, кивнул ей и обернулся к молодому розовощекому человеку в полосатом костюме. – Это наш главный конструктор. А это товарищи… это представители из министерства. Прибыли с инспекцией.

– Это хорошо, это даже замечательно, я считаю, – Евдокия Павловна сосредоточенно ковырялась в сумке. – Я как раз хотела сообщить.

– Вы присаживайтесь, – «полосатый» недоуменно смотрел, как взъерошенная старуха с неаккуратно накрашенными губами копошится в потертом ридикюле. – Мы хотели обсудить будущее вашего предприятия.

– Погодите! У меня важная информация! – Евдокия Павловна достала открытку и положила ее на стол. Краснощекий, немного потертый Дед Мороз подмигивал собравшимся. – Вот! Очевидная провокация или шпионаж. Всё-таки я – главный конструктор. Следует немедленно доложить в органы.

– Ээээ, – министерские переглянулись.

– Вы читайте. Читайте, – она совсем по-старушечьи закашлялась, и кто-то заботливо усадил ее на стул.

– «Здравствуйте, тетя Евдокия! С Новым вас годом! У нас всё хорошо. Скоро мы будем в вашем городе и обязательно вас навестим. Мы – это я и мой любимый Тефаль. Тефаль – чудо! Умный, заботливый и отличный помощник по дому. Вам он тоже понравится. Лена», – прочитал «полосатый» вслух. – И что?

– Вот, – Евдокия Павловна закивала, почувствовав вдруг, что не может говорить.

– И что? – непонимающе переспросил «полосатый». – Обычная реклама «Тефаля». Бытовая техника есть такая – «Тефаль». У меня жена по десять штук таких открыток ежедневно получает.

– А адрес? А имя? Это же… – Она попробовала вскочить, но ноги не удержали, и она обрушилась обратно на стул.

– Выяснили в справочной, – откровенно веселился «полосатый». – Здесь это, наверное, в новинку. Глушь и город закрытый. Ничего, скоро привыкнете.

Они еще посмеялись с полминуты и принялись обсуждать какие-то свои вопросы, изредка обращаясь к ней по имени-отчеству, но не дожидаясь ответа. Она не слышала. Думала про несуществующую Леночку и про француза в берете. Отчего-то берет не давал ей покоя.

– Такие вот дела. А вам, Евдокия Павловна, наверное, неинтересно здесь будет. Совсем не ваш профиль… – «Полосатый» участливо смотрел на старушенцию.

– Да. Нет… Да… Я давно уже размышляла об отдыхе.

Дома было не убрано. Она никогда не замечала, что дома не убрано. Все эти десятки лет и десятки проектов она не замечала, что на подоконниках пыль, что вода гудит в кранах и что соседи за стенкой всё время шумят и ссорятся.

На следующее утро она проснулась, как обычно, в семь, села на кровати и подумала, что торопиться некуда. Тогда она легла снова и подождала до девяти, чтобы встать, съесть творожный сырок, накрасить губы и… никуда не пойти.

Утром в подъезде баловались подростки. Кто-то вытряхнул рекламные проспекты на пол, и они шуршали под ногами, как листья…

– Смотри-ка, Ленк, и тут одна реклама. А ты боялась, что закрытый город – магазинов нет, пойти некуда, – молодой человек поднял с пола листовку, усмехнулся и сунул ее в карман. – Все тут есть.

– Слушай, а вдруг она открытку не получила? Все-таки надо было телеграмму отбить. Неудобно, – темноглазая девушка сверилась с запиской и потянулась к звонку.

Звонок выдернул Евдокию Павловну из полудремы. Она тяжело поднялась, нащупала тапочки и пошаркала к двери. Долго ковырялась с замками. Долго потом всматривалась в лица двух молодых людей – мужчины и женщины.

– Вы к кому?

– Тетя Евдокия? Вы? А я Лена. Внучка вашей сестры Гали. Я еще вам писала. Галя – моя бабушка. Оля – моя мама. А я – Лена.

– Лена?

– Ага, – она неловко улыбнулась. – А это муж мой – Женька. Евгений Николаевич Тефаль. Смешная фамилия, правда? Как у чайника… Его сюда работать перевели. Конструктором на завод. Представляете! Только нам пока жить негде. Это, конечно, нехорошо, что мы вам не писали – не писали, а когда вдруг понадобилось… Вы нас простите, ладно.

– Лена? Леночка?

– Ага. Вам бабушка тут письмо передала и варенья.

– А это, значит, Тефаль? – Евдокия Павловна разглядывала гостей пристально и недоверчиво. Потом помолчала, подумала что-то свое и скомандовала громко и молодо: – Ну проходите. Только давайте договоримся сразу: не топтать, не курить, не шуметь. И работать! Работать!