Пока не казались.

Она снова уснула. У нее было странное свойство — засыпать в его присутствии. Что это — защитная реакция? Вполне возможно. Ведь он приложил столько старания к тому, чтобы наводить ужас на окружающих. Его боялись все обитатели Соммерседж-Кип, и Элис не стала исключением. Только как-то странно проявляется ее страх: там, где другие стараются убежать, она просто засыпает. Саймон усмехнулся.

Одно дело, когда он напоил ее вином с подмешанной в него настойкой опия, но сегодня-то Саймон рассчитывал дать ей урок целительства, рассказать о свойствах трав и растений!

Она была такой общительной и оживленной за обедом, даже пыталась подшучивать над своим женихом. Немногие отваживались разговаривать с Саймоном легко и просто, и от этого Элис показалась ему еще привлекательнее и интереснее.

Однако когда они пришли в его комнату, Элис села на подушки, раскиданные по полу, немного послушала, а затем взгляд ее остановился. Еще минута, и веки Элис сомкнулись, и она крепко уснула, привалившись спиной к стене. Саймону оставалось лишь сидеть и молча смотреть за тем, как поднимается и опадает при каждом вздохе упругая грудь Элис, и он смотрел — завороженно, так, словно никогда не видел женской груди. Он даже перестал замечать, насколько уродливо платье, надетое на Элис.

Наконец Саймон поднялся и подошел к простому рабочему столу, стоявшему в углу комнаты. Здесь не имел права прибираться никто, за исключением одного человека — личного слуги Саймона по имени Годфри. Ему одному позволялось прикасаться к секретам мага, и то только потому, что у Годфри не было языка — прежний его хозяин, германский принц, хотел иметь бессловесных слуг.

Теперь и сам германский принц стал бессловесным: Саймон Наваррский убил его, и Годфри перешел в услужение к победителю. Это был великолепный слуга, которому можно было доверить любое дело и любую тайну. Он помогал Саймону собирать коренья и травы и со временем стал неплохо разбираться в них. И еще одно очень ценное качество было у бессловесного Годфри: он не умел писать, а значит, не мог выдать секреты своего хозяина ни при каких условиях. Впрочем, в Соммерседж-Кип грамотных людей можно было по пальцам пересчитать, и сам хозяин, Честный Ричард, не входил в их число.

Попади в комнату Саймона кто-нибудь из обитателей замка, он, конечно, очень удивился бы, увидев здесь бумагу, перо и чернильницу. Казалось бы, для чего все это человеку с изуродованной правой рукой? О, если бы они только знали! Но никто и никогда не переступал по доброй воле порог жилища черного мага, а насильно к себе в гости он никого не затаскивал.

Саймон сел к столу, выпростал из складок плаща свою раненую руку и потянулся к перу. Последняя страница рукописи, над которой он работал, была раскрыта, и на ней ярким пятном выделялся красочный, искусно сделанный рисунок.

Свою правую руку Саймон разрабатывал несколько лет, заново учась держать перо, писать, рисовать, чертить. Поначалу боль была просто нестерпимой, а начертанные буквы было невозможно прочитать. И все же Саймон, превозмогая боль, упорно трудился день за днем, постепенно возвращая утраченные навыки. Дело было в монастыре, где он провел несколько лет среди добрых, тихих монахов-бенедиктинцев. Немного освоившись с пером, Саймон начал тренировать руку, переписывая Библию. Теперь он с гордостью мог смотреть на аккуратный текст и четкие рисунки. Это сделал он сам своей изуродованной рукой. Книга, над которой он трудился уже давно, была посвящена целебным свойствам растений.

Эта книга стала для него делом всей жизни, Саймон даже полагал в глубине души, что этот труд сумеет хотя бы отчасти искупить его неисчислимые грехи, накопившиеся за долгие годы безбожной жизни. Нет, на полное прощение он, разумеется, не рассчитывал, скорее, следовал велению, который призывает всех еще здесь, на земле, задуматься о том, что ждет нас в иной, загробной жизни — бесконечной и неведомой.

Он принялся делать мелкие поправки в рисунке, то и дело поглядывая на спящую Элис. Волосы у нее были туго стянуты и не рассыпались даже во сне. На голове Элис была легкая вуаль, перехваченная тонким золотым обручем. «Интересно, — подумал Саймон, — как она выглядела бы с распущенными волосами?.. А если бы еще и улыбнулась при этом?»

Вскоре он это узнает: ведь именно ему предстоит делить с этой женщиной супружеское ложе.

А потом, если она станет ему помехой, он расстанется с нею так же, как расставался со всеми ее предшественницами.

«Если она окажется способной ученицей, я подарю ей свою книгу», — подумал Саймон.

И тут его посетила странная, неожиданная мысль: а если случится так, что он подарит ей не только книгу, но и нечто большее — дочь или сына?

Разумеется, Саймон знал, как избежать нежелательного зачатия. Он научился этому на Востоке и проверил свои знания на практике, вернувшись на Запад. Ему были открыты и таинственные силы трав, и лунные циклы, влияющие на способность женщины забеременеть. Всю эту мудрость скопили ученые, потратившие сотни лет на изучение загадок природы. Он же, придя в Священную землю, повел себя не как завоеватель, но как ученик. Поняв, что Саймон пришел не убивать, а познавать, восточные врачи и астрологи научили его, как управлять могучими силами, заложенными от рождения в каждого человека, как распознавать и лечить болезни. Они же подсказали, что и как ему делать со своей изувеченной рукой.

Саймон поймал себя на том, что уже несколько минут сидит неподвижно, отдавшись течению своих мыслей. Нечасто он позволял себе окунуться в прошлое, предпочитая не вспоминать о прежней жизни. Он тряхнул головой и перевел взгляд на Элис, скользнув глазами по ее ровно дышащей груди, и представил, как она будет спать в его объятиях. Как она будет выглядеть, когда у нее под платьем округлится живот, в котором она будет вынашивать ребенка. Их ребенка.

Потом он резко поднялся из-за стола. Его охватил гнев на самого себя. Как он мог предаваться размышлениям, которые достойны обыкновенного человека, но никак не его, Саймона Наваррского!

Он подошел к узкому окну, пробитому в глубине бойницы, и бросил взгляд на залитый луной замок. В окнах церкви мерцал неяркий желтый свет, — там горели свечи и брат Джером завершал свою вечернюю службу. «Глупец! — подумал Саймон. — Он просит бога об искуплении грехов, не зная, что это такое — смертный грех, лежащий на душе!»

— Что вы делали за столом?

Голос Элис был слегка охрипшим ото сна, мягким, и в нем слышалось любопытство. Саймон не заметил, когда проснулась Элис. Это было ошибкой с его стороны. Как давно Элис наблюдает за ним?

— Читал, — не моргнув глазом, солгал Саймон. — Вы некоторое время были не в состоянии слушать меня.

Саймон отметил, что съехавший во сне золотой обруч уже водворен на место, а накидка на волосы аккуратно расправлена. Саймону вдруг безумно захотелось подойти и сорвать у нее с головы этот чертов обруч — и желательно вместе с накидкой, дьявол ее побери! А потом распустить волосы Элис и намотать их длинные мягкие пряди себе на руку. На свою искалеченную, но сильную руку.

Саймон вспомнил о раненой руке. Он высвободил ее из складок плаща, поскольку был уверен в том, что Элис спит и ничего не видит. Сейчас лучше снова спрятать свое уродство.

— Простите, — виновато пробормотала Элис. — Со мной такого прежде никогда не случалось.

— Надо полагать, мое общество подействовало на вас как снотворное.

Полные губы Элис невольно сложились в улыбку. Такой она нравилась Саймону гораздо больше, чем спящая.

— Ну что вы, милорд. Сама не знаю, что со мной. Вино на этот раз не могло быть отравлено: ведь у вас за весь вечер не было ни единой возможности подмешать что-то в мой кубок.

— У вас слишком богатое воображение, — перебил ее Саймон, пытаясь таким способом скрыть свое смущение.

«Пора запомнить, что ее нельзя недооценивать», — подумал он.