– Да, конечно. Близнецов и Френсиса. Из них кто-нибудь недавно был здесь?

– И конечно, если мистер Говард не вернется, – проговорила миссис Гендерсон с очевидным сожалением о богатом источнике сплетен, ускользающем из ее рук, – то это будет мистер Эмори и его жена, а она очень милая девушка, и все скажут то же самое, хотя она немного молода для этого...

– Какая жена?

– Конечно, не для брака, я хотела сказать, – ведь нынче они всегда с радостью готовы на что угодно, пока им еще нет и пятнадцати, хотя лично я не понимаю, что брак и семья могут принести, кроме груза домашних забот и стряпни, но они выходят замуж, и я думаю, это естественно.

– Какая жена?

– Что, мисс Бриони?

– Я спросила: какая жена? Вы сказали «мистер Эмори и его жена». Он женился?

Ей все же удалось завладеть моим вниманием. Миссис Гендерсон бросила на меня торжествующий взгляд, повернулась к горячему крану и подставила банку, тряся ее, чтобы выдержать паузу.

– Пока еще нет, но поверьте мне, это вопрос времени. Это мисс Андерхилл, ее зовут Кэти. Разве Роб не говорил вам?

– Нет.

– Ну разве это не похоже на мужчин? Они не видят, что происходит под самым носом. Их больше интересуют футбол и помидоры в теплицах, чем происходящее в деревне. Вот, тарелки готовы. Больше не беспокойтесь. Я их уберу.

– Так значит, моего троюродного брата Эмори видели с девушкой Андерхиллов? И что, они действительно помолвлены?

Она отжала полотенце и повесила на край сушилки для посуды, потом пошарила под раковиной, достала красное пластиковое ведро и поставила под горячую воду.

– Насчет помолвки не знаю, теперь это так не называют, не правда ли? Они встречаются, или у них парень, или они гуляют, или у них что-то с кем-то, если мне будет позволено так...

– Не думаю, что будет позволено, но я поняла, что вы хотите сказать. И как давно это длится? Как вы думаете, это действительно серьезно?

– Зная мистера Эшли, я бы сказала, да. – Она закрутила кран и, впервые прервав работу, выпрямилась и посмотрела на меня своими синими глазами, проницательно и совершенно серьезно. – Вы сами знаете, он из тех, кто знает, чего хочет, и прямо идет к своей цели, и не дай бог оказаться на его пути. Да, конечно, в очаровательной манере, но он добивается, чего хочет.

Улыбка с ножом под полой. Да, это мы умеем: мы можем погубить человека и при том очаровательно улыбаться. Полезный талант, подумала я. Во всяком случае, он помог семейству Эшли в течение веков оставаться там, где они есть.

– Она хорошенькая? – спросила я. – Расскажите о ней.

И миссис Гендерсон рассказала, но я не слушала. Все равно я скоро увижу Кэти Андерхилл. Я думала о своем троюродном брате Эмори, этом решительном и умном мужчине. Чего бы он ни захотел, все ему удавалось. Как оказалось, теперь он захотел девушку Андерхиллов. Если он положил на нее глаз и имеет серьезные намерения, он наверняка учел ее состояние. Он и сам не беден, но даже бизнес в Бристоле (который в течение ряда лет был отдан на откуп Эмори) вряд ли мог поставить его в один ряд с Андерхиллами. «Никогда не женись на деньгах, но иди туда, где деньги». Жениться на имуществе – это очень похоже на непоколебимую рассудительность Эмори, на непреодолимую тягу Эшли к наследованию; а если ему нравится девушка, то он намеренно вызвал в себе это чувство. Любовь – не основной капитал, а добавка.

Я подумала о своем возлюбленном. Где это оставило нас? И почему, ради всего святого, почему он не может открыться мне, как я ему? Мне и без того хватает разных тайн, подумала я.

– Верь мне, – вдруг ясно и близко услышала я.

– Ты читаешь меня, да? Ну что ж, знай, что я думаю о тебе. Где ты?

– Недалеко. – Образы блекли. – Недалеко.

– Но где ты? Здесь, в Эшли?

До меня дошла легчайшая вибрация игры, озорства, но с налетом утешения, как похлопывание по плечу: мол, успокойся и все будет хорошо...

– ... Въедете в коттедж сегодня с утра? – спрашивала между тем миссис Гендерсон.

– Да. Роб сказал, что вы его уже проветрили. Вы просто чудо, миссис Гендерсон. Вы хотите сказать, что можно въехать прямо сейчас?

– Да, в самом деле можно. Там проветрено и чисто, а что касается продуктов – крупы и прочего, я приготовила все необходимое на первое время, список лежит на кухонном столе, и можете расплатиться со мной, когда вам будет удобно. А когда я сбегаю в деревню – у меня и дел-то всего: у викария кончились масло и мука, – то позвоню на ферму и попрошу привезти молока, а если сообщу мисс Марджет на почте, то вам устроиться не займет и минуты, и все будет очень мило. А мясо привозят по вторникам и пятницам, запомните. Обо всех ваших нуждах передавайте через викария и запишите...

В конце концов, ошеломленная добротой и предложениями всевозможной помощи, какая только есть под солнцем, я ушла и направилась в свой коттедж.

Викарий был во фруктовом саду, заботливой и щедрой рукой опрыскивал яблони. Я слышала, как он озабоченно с кем-то говорит, а потом в отдалении, у дальнего края ограды, увидела черную голову Роба, но поняла, что он ничего не слышит. Да викарий и не рассчитывал, что услышит. Он говорил с яблонями. Рядом с Робом лежала его собака. Она с любопытством подняла голову и, увидев меня, вскочила и подбежала, виляя хвостом. Ни викарий, ни Роб как будто бы не замечали меня, пока я шла через сад. Я распахнула калитку в садик у коттеджа.

И меня тут же поразила чистота. Я ожидала увидеть что-то вроде заброшенных садов поместья, видневшихся неподалеку, но этот садик был маленьким чудом аккуратности. Два густо усеянных почками сливовых дерева были подрезаны и подстрижены, фрибургские розы у окна тщательно ухожены, а ломонос облаком цветов вздымался до крыши; ряды малины прямизной напоминали ряды гвардейцев на параде; клубника уже приобретала палевый цвет, а участки вдоль дорожки были очищены от травы, разрыхлены и через каждый дюйм земли усажены какими-нибудь овощами. Там, где я стояла, густо росли лук и петрушка. Наполненная до краев кадка с дождевой водой под водостоком у крыши была выкрашена той же яркой зеленой краской, что и дверь, и на ней блестел новый железный обруч. Крыльцо перед открытой дверью сияло чистотой.

Внутри было то же самое: миссис Гендерсон все привела в порядок, на окне красовался горшок герани, и всюду витал запах воска. На кухонном столе стояла банка с крупой. Поднявшись по ступенькам, я поняла, что для меня все приготовлено. Оставалось только заплатить, принести вещи и поселиться.

И непонятно почему, без всяких видимых причин, положив локти на подоконник и глядя в окно спальни, выходящее на яблони, впервые с момента смерти отца я почувствовала, будто в мире не осталось ни любви, ни надежды, и заплакала.

ЭШЛИ, 1835 ГОД

Боже мой, думал он. Я забыл список. Отец был прав, называя меня испорченным, развратником. Это казалось забавным – завести список их всех, как когда-то вели конюшенные книги: физические стати, родословная, резвость, сила... И в этом списке ее имя.

Я сожгу его. Даже не перечитывая. И книги тоже, все. Больше никаких огней любви. Она последняя, обещаю. Но только пусть она придет этой ночью.

Но что-то вспомнив, он оглянулся назад, на прошлое, и ощутил тягостное, полное страха чувство, словно тщетно он посылал сигналы через ветреную, темную пустыню.

Когда я подошла к воротам, два полных автобуса с «пенсовиками» уже выстроились в ряд. На другой стороне моста в сторожке у ворот уже был поставлен столик, и за ним сидела девушка, принимая деньги. Раньше я никогда ее не видела, и она, очевидно, не знала меня. Она на меня даже не взглянула, протянув билет, и я, отказавшись купить цветную брошюру «Эшли-корт», вошла в залитый ярким солнцем двор, чтобы присоединиться к ожидающей у главных ворот группе.