Белоснежка чувствовала руки, опускающиеся сзади на плечи. Она не шелохнулась, не издала ни звука. Это игра под названием «ты – не ты». Суть ее в том, чтобы продержаться как можно дольше, оставаясь тихой, пассивной, неподвижной. За движениями другого можно следить, но самой ничего не предпринимать. Пока хватит сил.

Ладони нежно гладили плечи. Они двигались медленно, вдоль рук, вниз и снова наверх. Белоснежка чувствовала, как после них остается ощущение тепла. Руки переместились на ее голую шею и слегка погладили ее. Волны жара и холода сбежали вниз вдоль позвоночника Белоснежки. Она уже готова была повернуться, но сдержалась. Волны превратились в пламенные потоки, когда шеи Белоснежки коснулись губы. Внутри ее уже назревал мучительный стон, но она стиснула зубы и молчала.

Ладони продолжали опускаться вниз вдоль ее боков, а губы оставались на шее, щекоча ее мучительным перышком. Руки внезапно нырнули под рубашку и на мгновение остановились на животе Белоснежки, как будто размышляя, куда двинуться дальше.

«Не останавливайся», – хотелось просить ей. Вверх или вниз. Не важно куда.

После недолгой паузы руки двинулись вверх и достигли ее обнаженной груди. В это же мгновение находящиеся на шее губы начали ее пощипывать, сначала легко, потом сильнее. Белоснежка прикладывала всевозможные усилия, чтобы продолжить игру. Она знала: чем дольше продержится, тем больше это возбудит их.

Сначала ладони гладили грудь сбоку, затем начали массировать ее целиком, сильнее, целенаправленнее. Пальцы достигли сосков, которые, выдавая Белоснежку, сразу затвердели. Губы двинулись, целуя, посасывая и пощипывая шею, и она почувствовала себя тающей, испаряющейся, светлой, пульсирующей желанием.

Когда одна рука ласкала грудь Белоснежки, вторая двигалась ниже, через живот, за края трусиков, между ног. Девушка застонала от наслаждения. Она знала, что проиграла.

Какое же наслаждение и радость доставил ей этот проигрыш!..

Белоснежка проснулась в поту, вся мокрая. Взглянула на часы, которые показывали три ночи. Простыня, укрывавшая ее, была влажной, и она отбросила ее в сторону. Легче не стало. Жар ночи и ощущение только что увиденного сна крепко держали ее.

Почему это не кончается? Почему не проходит?

Белоснежка не жаловалась на погоду – что есть, то и есть, ничего не поделать. Но почему ее не покидает грусть? Почему дразнят сны? Почему тоска заставляет ее вздыхать, хоть это и бессмысленно? Прошел уже год. Все длилось не дольше одного лета. Разве воспоминание длиной в одно лето не должно было уже потерять краски? Или измениться, стать менее назойливым, стать легким?

Когда воздух как следует прогрелся, а новое лето прокралось к двери и прошмыгнуло внутрь, стало только хуже. Тепло разбудило каждую клеточку ее естества и заставило вспомнить прошлое. Легкая волна нежного ветра на голой руке как ласка. Солнце согревает, как влюбленный взгляд. Тело, разбуженное летом, тосковало по прикосновениям, которые год назад чувствовало ежедневно.

Тоска – это чувство, с которым трудно смириться. Оно не спрашивает разрешения. Не считается ни с местом, ни со временем. Неумеренное и требовательное, жадное и эгоистичное. Оно или затуманивает мысли, или делает их слишком явными, слишком острыми. Тоска хочет, чтобы ей безоговорочно отдались. Белоснежка не хочет тосковать – и все равно тоскует. Она не хочет вспоминать, но сны и тело помнят – и постоянно напоминают…

Грусть физическая, осязаемая. Бурная. Это схватки в животе. Это необходимость обхватывать себя руками в кровати, когда никто другой не может этого сделать. Тоска ощущается на кончиках пальцев, которые хотят гладить, прикасаться, ласкать. Тоска вынуждает пальцы неустанно двигаться, теребить молнию кофточки, веревочки капюшона, ощупывать подворачивающиеся под руки мелкие предметы. Тоска заставляет зубы кусать нижнюю губу, обветренную и потрескавшуюся, из которой скоро пойдет кровь. Белоснежка знает, что ведет себя глупо. Она знает, что скучать становится все более и более бессмысленным.

Jag längtar till landet som icke är[19].

Так оно и было. Белоснежка скучала по чему-то, чего не существовало, где она никогда не была. Она тосковала по человеку, который не хотел ей принадлежать. Утверждающему, что не может ей принадлежать. Человеку, который ушел из ее жизни, не оглянувшись назад. Разумно ли тосковать по тому, чего не было? Белоснежка скучала по близости, доверию, дарению – хотя ей уже давно должно быть понятно, что от ее тоски человек не почувствует к ней то же самое, что и раньше никогда этого не чувствовал.

Она так только полагала. Она так представляла. Она хотела, чтобы так было.

– Огонек, – слышит в ответ Белоснежка, когда спрашивает имя. – Все называют меня Огоньком.

– Все?

– Все.

Это понятно. «Огонек» подходит ему больше, чем настоящее имя. А что же там такое с настоящим именем? Это не так просто и однозначно. «Огонек» приравнивается к настоящему имени. Пылающий, горящий, всегда в движении, неустойчивый, меняющий форму, согревающий, обжигающий, прекрасный на вид, но пробуждающий неопределенное чувство опасности…

– Только не говори, что у тебя есть какая-то крайне личная, уникальная, изображающая огонь или пламя татуировка, – подкалывает его Белоснежка на первом свидании.

– Хуже.

– То есть?

– Да. У меня вытатуирована целая груда огромных огненных шаров.

Огонек смотрит на Белоснежку пристально, через кофейную чашку. Взгляд голубых, как лед, глаз такой пронзительный, что Белоснежка чувствует, что краснеет, хотя для этого нет причин. По крайней мере, никакой другой причины, кроме той, что она тут же задумывается, на какой части тела скрыты эти огненные шары, если их не видно. Рубашка без рукавов обнажает руки, но там их нет. На спине, на животе?..

Огонек широко улыбается, ничего не говоря.

– Что такое? – не может не спросить Белоснежка.

– Твое выражение лица.

Девушка чувствует, как краснеют ее щеки. Она не может ничего с этим поделать, хотя это безумно бесит ее.

Огонек нагибается над столом и показывает свой затылок. Белоснежка сразу же понимает.

– Созвездие Близнецов, – говорит она.

– Откуда ты знаешь?

– Это мое любимое созвездие, – отвечает Белоснежка.

Они замолкают. Казалось, какое-то странное существо прокралось к ним и сказало, что происходит что-то уникальное, что-то особенное. Но дело даже не в этом, а в том, что они, ничего не зная друг о друге, взяли по большой чашке черного кофе, что на их ногах красные тканевые тапочки и что им нравится созвездие Близнецов. Белоснежка уже тогда почувствовала, что Огонек, должно быть, именно тот человек, который поймет ее с полуслова.

Первый такой человек в ее жизни.

Предчувствия не обманули Белоснежку.

Они с Огоньком пронырнули все обычные уровни знакомства и общения – и сразу очутились на такой глубине, что у Белоснежки перехватило дыхание. Она наверняка испугалась бы, если б успела. Но она не успела. Все случилось слишком быстро. Ее защитный барьер рухнул в одно мгновение, взорвался от нереальности происходящего. Белоснежка оказалась полностью обнажена и уязвима; все слова и поступки Огонька врывались в нее как пули, проникали в самую ее глубину – и там взрывались, расплескивая радость, тепло, свет. Никогда еще Белоснежка такого не испытывала. Это смущало ее, заставляло дрожать, мешало жить.

Они знали друг о друге вещи, которые никому до этого не рассказывали. Знали – на самом деле не зная. Они угадывали любимые блюда друг друга. Они могли назвать любимые книги друг друга. Они знали, что может заставить другого плакать от радости и что – от горя. Они, не сговариваясь, говорили хором, заканчивали друг за друга предложения, в их головы приходили одновременно одни и те же мысли. Они слушали одни и те же песни. Они неслись на одной волне, хотя Белоснежка никогда не думала, что такое возможно. Это казалось чем-то сверхъестественным, чудесным.