Около собора Зеленка наконец остановилась, и Белоснежка смогла ее догнать. Пражанка тяжело дышала. В глазах была паника.

– Наверное, это был не он… – сказала Зеленка. – Он бы кинулся за нами. Видимо, кто-то другой. Черные очки и остальное… Трудно сказать наверняка.

Белоснежка не понимала.

– Перед следующей тренировкой по бегу было бы неплохо узнать, в чем тут замес, – сказала она.

Зеленка вытерла пот со лба.

– Без проблем. Просто я не хотела, чтобы он узнал обо всем вот так. Ему было бы трудно понять. Но это был не он, так что…

Зеленка говорила сама с собой, как будто Белоснежки не было рядом.

Та начала злиться. Эмоции Зеленки так быстро сменяли друг друга, что ей было трудно сохранять спокойствие.

– О чем ты? – грубо спросила она.

Это подействовало. Пражанка взяла себя в руки и вернулась в этот мир.

– Наверное, будет лучше всего, если ты встретишься с моей семьей. Открытость – самое лучшее. Они знают, что делать.

Белоснежка не была уверена, что ей понравилась интонация Зеленки.

Залитый солнечным светом, дом возвышался как мрачное строение из сновидений. Старый, трехэтажный, с одной башенкой. На самом деле по форме он удивительно напоминал уменьшенную копию домика Муми-троллей Тууликки Пиетиля[17]. Не тот простой домик, знакомый по японскому мультсериалу или Парку Муми-троллей в Наантали, а треугольный, ломаных форм, с выступом, который так понравилось рассматривать Белоснежке, когда она в детстве приехала в Тампере и посетила музей в подвале библиотеки.

Но если в Муми-доме загадочность и неожиданные уголки – это восторг и призыв к приключениям, то в доме Зеленкиной семьи – странная тяжесть. Возможно, из-за плохого состояния здания, облупившейся краски, полуразрушенных балконов и грязных поцарапанных окон. Дом был в пяти минутах от того состояния, в котором, будь это в Финляндии, его постановили бы снести. Дикий плющ плотно увил стену и добрался до самой крыши. Возможно, жилище было когда-то цвета слоновой кости, но сейчас казалось грязно-серым.

Двор выглядел так, будто за ним никто не ухаживает. Трава, хоть и коротко подстриженная, была желтоватой и местами плохо росла. Единственным украшением являлись белые розы, растущие вдоль дома. Тем не менее у некоторых цветков осы́пались лепестки, другие грустно поникли головой. На задней части двора возвышалась странная каменная постройка, назначение которой было непонятно Белоснежке. Она была слишком узкой для садового домика или флигеля.

В сущности, дом и сад не выглядели дружелюбными. Этот эффект укреплялся в том числе высокой, угрожающей железной оградой, черной и массивной, окружающей двор. Ее острые пики говорили на понятном языке: даже и не вздумай лезть. Ворота были большими, тяжелыми, запертыми на замок.

Здание располагалось не в центре. Зеленка провезла Белоснежку сначала на метро, затем на автобусе, и потом они еще достаточно долго шли пешком, прежде чем оказались на месте. Вот он, дом. Других жилых строений поблизости не видно.

Зеленка, колеблясь, посмотрела на Белоснежку:

– Ты веришь, что ты моя сестра?

Белоснежка смутилась.

– Не знаю, – честно призналась она. – Все, что ты сказала, выглядит вполне вероятно и объясняет некоторые обстоятельства, но…

– Ты не сможешь встретиться с моей семьей, если не поверишь, – грубо перебила ее Зеленка.

Что за черт? Она что, зря сюда притащилась?

– У нас такое правило: через эти ворота может пройти только родственник, – объяснила Зеленка. – И это правило нерушимо.

Вдруг ее взгляд сделался решительным, как будто она обрела ту внутреннюю уверенность, которую до этого не могла найти. Как будто близость дома дала ей силы стоять с гордо поднятой головой и говорить громким голосом.

Белоснежка взвешивала свой ответ. Она не могла честно сказать, верила в это или нет. Слишком много всего произошло, чтобы проглотить за один раз. Кроме того, в своей жизни Белоснежка слышала столько лжи, звучащей как правда, что поневоле стала подозрительной. Она твердо запомнила: кто угодно может мило улыбаться и клясться в вечной дружбе – и сразу после этого плюнуть тебе в лицо.

Школьные мучительницы много раз уверяли ее, что если она исполнит их волю, они прекратят насилие и издевательства, прекратят доставать ее. Но этого не случалось. Они также подговаривали других одноклассников все время обманывать Белоснежку, врать ей по любому поводу. Что отменили завтрашнюю физкультуру… Что директор попросил ее зайти к нему… Мгновения унижения, когда Белоснежка понимала, что облажалась, навсегда отпечатались в ее памяти.

Не верь ничему, что не можешь знать наверняка.

Окна дома смотрели на Белоснежку, словно тусклые глаза. Девушка коснулась железных ворот, которые нагрелись на солнце и стали неприятно горячими. Она чувствовала себя ближе, чем когда-либо, к разгадке тайны своей семьи. Если она сейчас скажет, что не верит, потеряет ли она навсегда возможность узнать правду?

– Я… – начала Белоснежка.

Тут она увидела, как к окну второго этажа подошел мужчина и посмотрел вниз на девушек. Ему было где-то около пятидесяти. Низкий рост, узкие плечи. На лбу жесткие морщины. Темные глаза смотрят враждебно. Белоснежка вздрогнула, против своей воли. Зеленка тоже посмотрела наверх, затем достала из сумки ключ и сжала его в руке. Она ждала ответа Белоснежки.

В этот момент открылась дверь и на крыльцо твердыми шагами вышла женщина, на вид лет шестидесяти, на которой была такая же льняная одежда, как и на Зеленке. Простая длинная юбка и блузка с длинными рукавами. Седые волосы связаны в аккуратный узел. Еще издалека она быстро начала говорить с Зеленкой на чешском, периодически бросая взгляд на Белоснежку. Во взгляде ее была та же враждебность, что и у мужчины, выглянувшего из окна. Зеленка пыталась отвечать; по интонации ее голоса было слышно, что она объяснялась и оправдывалась. Она крепко сжала ладонь Белоснежки, подняла их сцепленные руки, как будто показывая женщине, что они одна плоть и кровь. Белоснежке хотелось выдернуть руку. Она ненавидела быть яблоком раздора.

Женщина не унималась. Ее голос становился громче. Она открыла ворота и так сильно сжала руку Зеленки, что та вскрикнула от боли и ослабила хватку, которой держала руку Белоснежки, успев крикнуть:

– Ты не можешь пройти!

Это она и сама поняла. Прием не был холодным. Он был ледяным – посреди жаркого дня…

Женщина затащила Зеленку внутрь и захлопнула дверь перед носом Белоснежки. Затем совершила руками отгоняющее движение и прошипела какое-то слово, состоящее, как казалось, из одних согласных. Этого было вполне достаточно. Белоснежка и так видела, что ей здесь не рады.

Зеленка покорно опустила голову, и женщина повела ее в дом, сжимая руку девушки крепко, словно щипцами. Зеленка вдруг показалась Белоснежке маленькой девочкой, которую наказывают и которая знает, что ее накажут еще сильнее. Она даже не оглядывалась. Белоснежку трясло от страха. Ситуация была очень странной. Совершеннолетняя девушка в один миг смирилась, никак не сопротивляясь такому обращению. Белоснежке и до этого было ясно, что с Зеленкой не все слава богу, но настолько полное ее подчинение говорило о неумеренном домашнем диктате.

Белоснежка не могла смириться с тем, что одни люди заставляют других подчиняться. Это выводило ее из себя.

– I morgon klockan sjutton i slottets trädgård![18] – крикнула она Зеленке, надеясь, что женщина не знаток скандинавских языков.

Девушка не оглянулась, но Белоснежка видела, как ее тело вздрогнуло. Слова дошли по адресу.

Когда дверь захлопнулась, она еще некоторое время смотрела на дом. Он оставался таким же загадочным, каким представился ей в самом начале. Белоснежка решила, что прежде, чем закончится ее путешествие в Прагу, она пройдет за эти ворота и разгадает тайну дома.