— Наверняка, он это уже чувствовал… — задумалась Катя. — Хотя тогда зачем заставляет ощущать это еще кого-то?..

— Нет, его всегда любили, — уверяю я, не сомневаясь в своих словах. — Уверена, никто и никогда не говорил ему, что он не нужен, что его не любят… А ему стоит это услышать, чтобы освоить хоть какой-то урок! Человек, который легко говорит «не люблю» — это жестокий циник…

— Это несчастный человек, Крис, — Катя ставит свою опустевшую бутылку на пол, продемонстрировав мне свою изящную татуировку на запястье. — Это же страшно — никого не любить…

Этот разговор вызывал у меня слезы, но я старалась глубоко дышать, глуша в себе бунтующие эмоции. Я будто заново пережила тот трепет в сердце от предвкушения каждой встречи, затем жестокое разочарование, а потом холодную отстраненность, что видела почти каждый день в его глазах.

— По-моему, мы подошли к этой ноте… — заговорчески подмигнув, Катя извлекла из кармана своей безрукавки две самокрутки. — То, что доктор прописал!

— Ты что?! Я никогда не пробовала курить это!

— Значит, самое время попробовать! — смеется Катя, передавая мне в руки замысловатую сигару. — Иногда это нужно… Кроме того, в жизни нужно все попробовать!

— Ну если так рассуждать, то можно угробить свою жизнь годам к двадцати пяти! — сопротивляюсь я, но не могу оторвать взгляда от изучения самокрутки.

— Ох, не занудничай, Крис! Это не таблетки, не героин, а вполне безобидная смесь… Затянись пару раз и можешь больше не прикасаться.

Ночь. Самая быстрая и сумасшедшая ночь в моей жизни. Я согласилась на предложение Кати и не заметила, как истлела самокрутка в моих руках, как густой дым окутал кухню и как мой разум освободился от тяготеющих проблем всей моей жизни. И стало так легко… Так приторно сладко… Я смеялась… Так не смеялась, наверное, никогда в своей жизни. Ну почему?.. Почему утром снова наступит завтра и придется снова жить так, как хотят от тебя другие?! Почему нельзя сутками быть здесь, в этой самой кухне и наслаждаться этой легкостью, своим настроением, людьми тебя окружающими?! И только свет от любого источника электроэнергии раздражал, заставляя щуриться, так как глазам было больно смотреть на яркие вспышки. Кажется, я впервые ощущала свое тело частью себя. Неделимой частью, слитной настолько, что каждый нерв на коже реагировал на все мои эмоции, окутывая туманом невесомости.

— Зараза, я хочу в твою школу! — смеется Катя, едва не сползая по стене на пол, когда поднялась с табурета. — И в твой класс! У меня скукотища… Нет таких учителей, как Дан… Нет вообще ничего примечательного!

— Лучше забери историка в свою школу! — смеюсь я в ответ. — Я не вытерплю его еще несколько месяцев!

— Пойдем к остальным! — тянет меня за руку Катя, отчего я отрываюсь от табурета и едва не падаю на нее, истерически смеясь на всю кухню.

— Блин, ты такая хорошенькая и искренняя! — выдыхает Катя мне в лицо, лучезарно улыбаясь, не спеша уводить меня из кухни.

— Ты тоже… — ответно улыбаюсь я, чувствуя, как Катина рука сжимает мое запястье сильнее.

Мне кажется все очередной игрой и я охотно принимаю правила. Меня не удивляет ее близость, искрящийся вожделением взгляд. Меня не пугают даже ее губы, скользнувшие по моим, ненавязчиво, но вполне определенно. Я же пытаюсь заметить существенные отличия между поцелуем мужчины и женщины. Определенно, разница есть, но в чем, я так и не могу понять.

— А ты не из пугливых… — смеется Катя, несильно прикусив мою нижнюю губу. — Ты только не подумай… В общем, думай, что хочешь, сегодня можно!

— А Гера… Он знает, что?.. — не знаю, как подобрать нужные слова, тем более все мысли сейчас путались, лишая способности даже говорить внятно.

— Гера… — заливисто смеется Катя, прижимая ладонь ко рту. — Он знает, что мне шестнадцать и мне — все можно! Слушай, вообще он нормальный парень, но я натура такая, что мне нужно пробовать абсолютно все! Перестань относиться ко всему так серьезно, Крис, и увидишь, как жизнь станет проще…

Но жизнь проще не стала, когда, мучаясь головной болью, которая не оставляла меня на протяжение всех предшествующих суток, я пришла в гимназию в понедельник.

Кое-как отсидев два первых урока, я прогуляла третий — физкультуру, скоротав время в курилке с Ксюшей. Сейчас на истории я смотрела на Даню, ведущего урок, и думала о том, что едва не переспала в субботу с подругой его лучшего друга. Нет, конечно, до этого бы вряд ли дошло, но позитив Кати передавался и мне, ее жизнерадостность заряжала, и ей хотелось доверять так, как никому и никогда.

Посередине урока входная дверь распахнулась и Мария Ивановна — наша физручка, кузнечиком запрыгнула в класс, призывно разглядывая ровные ряды парт, вцепившись в меня взглядом, словно увидев прокаженную.

— Даниил Евгеньевич, примите меры! — писклявый же голос у нашей спортсменки средних лет, без акустики спортивного зала, он просто резал слух. — Ваша Ярославцева нахально прогуливает уроки!

— Ярославцева… — устало закатывает глаза Даня, затем пройдясь взглядом по мне снизу вверх. — Встань хотя бы…

— Не могу, у меня голова болит! — скулю я, подпирая рукой щеку. — И на физру я не пошла по этой причине, Мария Ивановна.

— Ага… Здоровье в курилке поправляла вместе с Морозовой из параллельного! — раздается с задней парты Светин голос, с которой мы так и остались не в ладах после происшествия в восьмом классе.

— Слушай, заткнись уже, а то я расскажу, что ты там делала! — шиплю я, желая повторить свой поступок нескольких лет давности.

— Ярославцева! — повышает голос Даня, и от его тона над классом нависает мертвая тишина. — Встань!

Нехотя я поднимаюсь со стула, бесцельно блуждая взглядом по потолку.

— Это немыслимо! — пищит Мария Ивановна, едва не топая ножками, обутыми в увесистые кроссовки. — Тебе «пять» по физкультуре для медали не нужна что ли?

— Да вы достали меня уже все своей медалью! — вспыхиваю я, готовая послать уже всех и каждого, лишь бы меня оставили в покое. — Не нужна мне ваша медаль, понятно?! Можете меня вообще по физре не аттестовать — на юрфаке она не нужна!

— Вы послушайте, Даниил Евгеньевич, как она огрызается! И это образцовая ученица класса! Просто обнаглевшая! Я ей «два» влеплю без всяких разборок! Если ей ее медаль не нужна — то мне тем более!

— Подождите, Мария Ивановна, — усмиряет ее Даня, будто его заботили мои проблемы. — Мы разберемся в этом недоразумении… На следующем уроке Ярославцева отработает нагрузку за пропущенный, я вас уверяю.

— Ха… — вырывается у меня, но Даня бросил на меня такой убийственный взгляд, что я резко стихла.

— Слушайте, я не собираюсь нянчиться с вашей отличницей… — продолжает возникать физручка, но уже менее уверенно. — Хватит того, что сам классный руководитель носится с этой нерадивой, как курица с яйцом! Вы уж меня извините, Даниил Евгеньевич, но ничего из вашей Ярославцевой хорошего не выйдет! Ей ремня надо бы… Да, видимо, поздно уже!

— Не поздно… — опровергает Даня, сжимая губы, видимо, не зная уже как остановить этот фонтан вырвавшихся эмоций из другого учителя. — Мы во всем разберемся, и Ярославцева принесет вам свои извинения, честно заслужив каждый свой балл.

— Хорошо, — стихает Мария Ивановна, направляясь к двери. — Гиперактивная она у вас стала в одиннадцатом классе! Скоро через день начнет сюда ходить, а мы ей все равно будем «пятерки» «натягивать»!

Ведьма… При всем классе кричать о том, что мне что-то там натягивают… Забыла, наверное, что я честно десять лет на ее физру ходила, когда другие тупо забивали.

Мария Ивановна скрылась за дверью, и на несколько секунд в класс вернулась тишина.

— Я тебе еще не разрешал садиться, — обращается ко мне Даня, когда я начала было присаживаться на свое место. — Все свободны, остается только Ярославцева! У нее персональный классный час…

Обрадованные коротким уроком одноклассники поднимаются с мест, покидая класс, оставляя меня один на один с Даней. В это же время задним умом я понимаю, что именно сейчас все черти преисподней вышли на охоту, и мне придется несладко в этом разговоре. Подсознательно срабатывает моя защитная реакция, когда я складываю на груди руки, хмурюсь и плотнее прижимаюсь к спинке стула. Когда класс опустел Даня делает несколько шагов по направлению к моей парте, присаживаясь на край соседней, внимательно изучая меня своими въедливыми глазами.