Хелен внезапно охватила паника. Вернулась присущая ей неуверенность, она вдруг усомнилась, что сумеет вдохнуть жизнь в Нелли Говард.

— Может, мы слишком торопимся? Что, если я… Ретта посмотрела ей прямо в глаза:

— Ты обещала доверять мне. Это часть нашего договора. Помнишь?

— Да, конечно…

— Тогда ни в чем не сомневайся. Ты вполне готова.

— Я постараюсь.

— Вот и прекрасно. А теперь как насчет чашки кофе? Нам надо кое-что обсудить.

Хелен редко заходила на кухню, но ей не хотелось принимать Ретту в официальной гостиной. Там было чересчур претенциозно и к тому же слишком напоминало о Бренде.

— Ты не возражаешь, если мы пойдем на кухню? Я ненавижу остальной дом. Моя мать… Я не чувствую себя в нем комфортно.

Ретта как-то странно посмотрела на нее — с участием и в то же время со сдержанным любопытством.

— Кухня годится.

Хелен слегка успокоилась, когда они уселись за круглый дубовый стол с кружками кофе в руках. Солнце било в окна, расписывая оранжевый кафельный пол геометрическими узорами. Легкий ветерок шевелил занавески, в воздухе витал запах свежего кофе. В кухне было что-то надежное, здесь Хелен чувствовала себя в безопасности.

Ретта отпила глоток и закурила сигарету, явно ощущая неловкость.

— Во всем этом есть одна неприятная сторона, Хелен. Джек Голден хочет, чтобы в титрах стояла твоя настоящая фамилия.

Хелен прищурилась:

— И откуда же он узнал мою настоящую фамилию? Ретта посмотрела ей прямо в глаза:

— Пойми, только так я могла заставить его попробовать тебя.

Хелен отвернулась и молча уставилась в окно. В душе ее бушевала буря. Она никогда по собственной воле не вспоминала Бренду и ту ночь, которая навсегда разлучила их. Но сейчас двери в прошлое снова распахнулись, и странные видения начали мелькать перед ее глазами.

— Хелен, что случилось? — Ретта потянулась к ней и обняла, покачивая, как ребенка. — Хочешь поговорить?

Хелен покачала головой:

— Не могу. Только не о матери.

— Господи, неужели тебе так плохо жилось с Брендой?

— Не в том смысле, как ты думаешь… Пожалуйста, не расспрашивай меня!

Ретта вынула из сумки платок и протянула Хелен.

— Я хочу, чтобы ты знала: захочешь поговорить — я в твоем распоряжении.

Хелен кивнула и неохотно высвободилась из объятий Ретты.

— Может быть, когда-нибудь в другой раз. Прости, что я закатила такую истерику, Ретта.

— Все нормально. Я-то знаю, как плохо, когда болит душа.

Хелен взглянула на Ретту и увидела глубокую печаль в ее глазах — следствие когда-то пережитой, но не забытой боли. Неожиданно Хелен почувствовала, что они стали ближе, будто перешли невидимый барьер.

Они долго молчали. Потом Ретта откашлялась и спросила:

— Так что будем делать с Голденом?

— Подписывай контракт. Пусть будет мое настоящее имя.

— Знаешь, несмотря на наш уговор, я не хочу заставлять тебя. Ты можешь себе позволить подождать, наверняка будут еще предложения…

Хелен слабо улыбнулась:

— Я хочу сняться в этом фильме. Я чувствую: эта роль как раз для меня.

— Ладно, тогда днем встретимся на студии и подпишем контракт. Съемки начинаются через три недели.

Хелен согласилась, и разговор перешел на менее болезненные темы.

— Ты можешь сказать, что это не мое дело, но какого черта тебе надо торчать в этом доме? — спросила Ретта, уже собравшись уходить. — Почему не снять или не купить свой собственный?

Хелен безмерно удивилась и пожала плечами:

— Как-то никогда в голову не приходило…

— Но ты же ненавидишь это место.

— Верно. И всегда ненавидела. Но свой собственный дом… Не знаю.

— У меня есть приятельница, которая занимается недвижимостью. Я попрошу ее поискать что-нибудь для тебя.

Мысль о том, чтобы иметь дом, где ничего бы не напоминало о Бренде, внезапно показалась очень привлекательной.

— Да, попроси, пожалуйста. Только что-нибудь попроще.

Ретта поцеловала Хелен и заторопилась к машине. Хелен стояла у окна, смотрела, как она уезжает, и улыбалась. Ей казалось, что наконец-то она нашла мать, которая ее любит и заботится о ней.

Через три месяца «Полуночное небо» уже вовсю снималось, хотя проблем возникало немерено. Джек Голден стремился все довести до совершенства, но обладал совершенно невыносимым характером и регулярно поносил актеров за самые мельчайшие погрешности. Атмосфера на съемочной площадке была ужасной, и все — актеры и вспомогательный персонал — с содроганием думали о поездке на натуру в Монтану. Если Джек вел себя как маньяк в студии, где все было ему подвластно, как же он будет реагировать на капризы природы и сложности съемок на натуре? И если ветераны знали, что, несмотря на его безумие, Джек вполне способен создать фильм, который побьет все рекорды по сборам, Хелен постоянно волновалась, уверенная, что картина провалится.

Кроме всего прочего, ее беспокоил новый стиль жизни — бесконечная череда встреч и вечеринок, организованных студией. Умом она понимала, что все это делается ради рекламы, но ей было противно притворяться, что она без ума от всех этих незнакомых мужчин, которых интересовала только фотография рядом с восходящей звездой. Все ее раздражало. Она чувствовала себя одинокой и очень уставала.

Вот и сейчас, сидя напротив Ретты в модном кафетерии, Хелен ощущала на себе любопытные взгляды. Ей хотелось встретиться где-нибудь в неприметном месте: они в последнее время редко виделись, и Хелен хотелось поговорить по душам. Ретта была ее единственным другом в Голливуде, единственным человеком, который по-настоящему о ней заботился. И ей было досадно, что Ретта настояла именно на этом заведении.

— Так что же Джек выкинул на этот раз?

— Шарон Салливан убежала вся в слезах. Он обозвал ее бездарной подстилкой.

— Господи, похоже, он совсем сходит с ума! А как ты? У тебя тоже с ним трения?

Хелен пожала плечами:

— Да нет.

— Тогда почему ты в таком подавленном настроении?

— Меня выматывает ночная жизнь. Иногда мне хочется выпить, только чтобы пережить очередную вечеринку. — Хелен подняла на Ретту умоляющий взгляд. — Я так боюсь все испортить!

Ретта явно расстроилась и отодвинула свой салат на середину стола, глядя на него с отвращением.

— А как насчет ночных кошмаров? Ты все еще плохо спишь?

— Джек достал мне какие-то таблетки через студийного доктора.

Ретта нахмурилась:

— Что еще за таблетки?

— Не смотри на меня так. Это просто слабое снотворное.

Да ты что, ничего не понимаешь? Это же все наркотики! Голден травит тебя, ему бы только закончить свой гребаный фильм!

Она говорила очень громко, и люди начали оглядываться. Ретта спохватилась, натянуто улыбнулась тем, кто пялился на нее, и добавила потише:

— Хелен, обещай мне выбросить все таблетки. Если ты начнешь пить это дерьмо, не успеешь оглянуться, как превратишься в развалину.

Господи, неужели можно стать наркоманкой из-за этих маленьких черных таблеток? Напуганная гневом Ретты, Хелен послушно кивнула.

— Они все равно не очень помогают.

Ретта некоторое время молча смотрела на нее.

— Слушай, может, тебе стоит пойти к врачу, поговорить о том, что тебя беспокоит?

Хелен немедленно ощетинилась и энергично затрясла головой. Психиатр будет лезть ей в душу и в конце концов докопается до тех воспоминаний, которые она похоронила навечно.

— Я никогда этого не сделаю, никогда!

— Почему? Это же куда безопаснее, чем таблетки!

— Не надо, Ретта. Мне не нужен психиатр, и я обещаю, что выброшу таблетки…

Ретта вздохнула и беспомощно пожала плечами:

— Ладно. Я позвоню Джеку, попрошу быть поосторожнее с вечеринками. Куда он сегодня тебя посылает?

— К Марти Уолтману. Он только что женился в третий раз, и его жена хочет отпраздновать это событие.

— Прелестно! Почему бы не отказаться?

— Джек сам сказал, что я должна пойти. Тут не отвертишься.

— Тогда, похоже, у тебя нет выбора. — Ретта сжала ее руку. — Будь осторожнее, Хелен. Если уж очень будет противно, вызови такси и уезжай.