Гонец Колонна сообщил Лукреции, что Альфонсо находится в безопасности. Тем не менее она оставалась женой изгнанника, одна, с двумя детьми (Эркуле недавно исполнилось четыре года, Ипполито — три), во главе государства, обескровленного войной, население которого после событий в Риме не было уверено в своем будущем. Кроме того, казна вновь была пуста.

Первой заботой правительницы стало приведение в порядок описи оставшихся драгоценностей. После того как был составлен список, она передала большую часть вещей ростовщикам и полученные деньги пустила на нужды раненных в битве при Равенне. Их было множество, некоторые искалеченные были не в состоянии заботиться о пропитании своих семей. В больницах она велела устроить отдельные кровати для жертв войны, тогда как раньше их клали по два, по три на одно и то же убогое ложе. Наконец, она выделила средства нескольким монастырям для того, чтобы они содержали сирот, брошенных детей и стариков. В любой час дня и ночи, одевшись в серое и черное, скрыв свои густые светлые волосы под темным покрывалом, она принимала посетителей, и каждый мог рассказать ей о государственных или личных проблемах. Благодаря ей постепенно к ее подданным начала возвращаться надежда. Все это происходило на глазах у Ипполито, питавшего к ней уважение, близкое к благоговению, весьма возвышенное чувство, которого неверующий кардинал никогда прежде не испытывал.

В то время как Лукреция пребывала в тревоге за жизнь своего мужа, в конце июля ей пришло письмо от агента Мантуи в Риме: «Мы получили точную новость о том, что герцог Бишелье, сын сеньоры герцогини Феррарской и герцога Алонсо Арагонского, умер в Бари, где он находился при герцогине Бари»⁷. Жестокая весть потрясла Лукрецию, и она отправила короткую записку маркизе Мантуанской: «Я погружена в печаль и слезы по причине смерти герцога Бишелье, моего дражайшего сына». Одна лишь Изабелла могла понять ее отчаяние, поскольку ее сын Федерико был всего на несколько месяцев младше Родриго…

В тот же вечер Лукреция постучалась в ворота монастыря СанБернардино, где сестра Лаура Бойярдо попыталась дать ей христианское утешение, однако ее скорбь оказалась безграничной⁸. Многие историки ставили ей в упрек, что она не оставила Родриго при себе. Не стоит забывать, что ни Чезаре, ни Александр VI, ни Альфонсо, ни Эркуле д'Эсте не хотели держать ребенка у себя, тогда как Арагоны требовали отдать его им. Как известно, внук короля не мог приехать в Феррару, поскольку тогда Лукреция еще не дала наследника династии д'Эсте, а после рождения маленького Эркуле герцогство переживало ужасы войны.

Лукреция всегда страдала от этой разлуки, обусловленной политическими мотивами. Родриго был ребенком любви, плодом ее единственной супружеской страсти, тогда как маленькие принцы д'Эсте были детьми долга. Документы, сохранившиеся в архивах Модены и Феррары, свидетельствуют о постоянных заботах, которые она проявляла по отношению к герцогу Бишелье: в больших реестрах ее рукой записаны размеры и характеристики имений, равно как имена различных управляющих, за которыми она внимательно и неустанно следила. Однако известно, что еще больше внимания она уделяла воспитанию своего сына. Когда ребенку было девять лет и он перешел из рук нянек в руки наставников, она, посоветовавшись с Изабеллой Арагонской, остановила свой выбор на Бальдассаре Бонфильо, которому она отправила два сундука с недавно изданными книгами. С преждевременной смертью сына исчез страх, беспрестанно преследовавший Лукрецию, что в один прекрасный день Родриго спросит, как умер его отец, и что она будет вынуждена назвать ему имя убийцы.

Гонец, выехавший из Марино 20 сентября, месяц спустя сообщал правительнице, что ее супруг в сопровождении армии Просперо Колонна, двоюродного брата Фабрицио, достиг рубежей Тосканы, куда ему навстречу должен был выехать Ариосто с несколькими дворянами. Так началось эпическое странствование по проселочным дорогам враждебного края. Ночами поэта охватывала тоска, а крепкий герцог д'Эсте крепко спал, демонстрируя необычайную физическую и моральную выносливость. Несколько раз ускользнув от солдат Юлия II, они сумели выехать из Тосканы и добраться до Феррары.

Достигнув стен города в одних лохмотьях, правитель и его спутники переоделись. Однако слухи о их приезде уже бродили по городу, и зазвонили колокола. Под приветственные возгласы подданных Альфонсо торжественно сопроводили на большую площадь, откуда он прошел во дворец, где его ждали супруга, дети, брат и приближенные. Наступил волнующий момент, никто не пытался скрывать своих чувств: ни такой скептик, как кардинал Ипполито, ни такой закаленный в испытаниях человек, как герцог Альфонсо. Лукреция словно родилась заново. Она слишком долго жила в Ватикане, чтобы не знать, что представляют собой камеры в замке Святого Ангела, где навсегда исчезали враги римских пап и где, если бы не помощь Колонна, ее муж гнил бы и по сей день.

Тем не менее Альфонсо был решительно настроен воевать с папой, и военные действия возобновились. Ипполито, озабоченный тем, чтобы сохранить свой кардинальский сан, предпочитал создавать видимость нейтралитета. Он решил вернуться в свое епископство Агрия в Венгрии, и едва он приехал в свой епископский дворец, ему пришло послание от сестры Изабеллы, она писала: «Юлий II обвиняет нас в том, что мы дали приют феррарцам, он заявляет, что пойдет войной на наши государства, причем его угрозы сопровождаются всяческими оскорблениями». Это свидетельствует о том, что Изабелла оказалась более мужественной, чем ее супруг Франческо, который обещал римскому папе выдать первого из д'Эсте, кто ступит на его территорию, в то время как его жена предупреждала Ипполито.

Для Феррары ситуация становилась все более и более непростой. Поскольку средства были на исходе, Лукреция оказалась перед печальной необходимостью потребовать у Изабеллы Арагонской наследство своего старшего сына Родриго Бишелье, достигавшее нескольких миллионов дукатов. Она была непреклонна относительно сроков платежей, что явно ранило ее родственницу. Свидетельство тому письмо, написанное Изабеллой бывшему воспитателю Родриго:

Мы просим вас обязать подданных Корато выплатить доходы сиятельного герцога Бишелье, причитающиеся нашему блаженной памяти племяннику, поскольку недавно было получено требование от светлейшей герцогини Феррарской. Если деньги, о которых идет речь, не будут собраны, то на нас будет наложена тяжелая повинность. Займитесь этим и заставьте их подчиниться, с тем чтобы для нас не последовали неприятности. Подписано Изабеллой Арагонской, герцогиней Миланской, горе которой ни с чьим нельзя сравнить⁹.

Столь несвойственное для Лукреции поведение приводит всех в недоумение. Иными словами, в драматическом контексте 1512 года для благодарности больше нет места. Как по-другому можно было противостоять Юлию II, его двадцати тысячам швейцарцев, императору Максимилиану, недавно вышедшему из Камбрейской лиги?

В то время как в Феррару прибывает первая гравюра Дюрера «Всадник, смерть и дьявол», Юлий II готовится послать против Альфонсо армию молодого герцога Урбинского, Франческо делла Ровере. Главнокомандующий войсками Церкви, племянник папы и зять Изабеллы Гонзага, он ответил согласием на просьбу своей тещи и, несмотря на четкие распоряжения папы, тянул время, готовя наступление, вынуждая тем самым главу Церкви приостановить поход до весны.

Для Феррары начало 1513 года выдалось тревожным. Ни праздников, ни карнавалов. Каждое утро Лукреция просыпалась под звук военных труб, грохот пушек, цоканье копыт. Город готовился к осаде, и герцогиня щипала корпию для раненых, торопила цех столяров с поставкой кроватей для больниц, приказывала доставить из ее замков посуду, простыни и одеяла. После смерти ее сына она каждый день ходила к мессе и каждую неделю, прежде чем причаститься, исповедовалась. Она вступила в Третий орден святого Франциска и уговаривала Франческо Гонзага поступить так же, убеждая его в том, что там он найдет избавление от мук. «Не менее, чем собственного спасения, — писала она ему, — я желаю наконец узнать о том, что Ваша Милость возрождается как добрый сын святого Франциска, к чему я, недостойная, прилагаю всяческие усилия»¹⁰.