Сам Эркуле д'Эсте, обычно очень сдержанный, питал к нему столь большое уважение, что дабы отблагодарить его за бесценное время, растраченное им на беседы при дворе, предложил ему остановиться в замке Бельригуардо, чтобы там он мог продолжить свои занятия Аристотелем.

Именно поэтому пять лет спустя, 15 октября 1502 года, в пригороде Остеллато Эркуле Строцци встретил своего друга, прибывшего из Комаккьо на огромной лодке, нагруженной греческими и латинскими книгами. Оба направились на виллу, построенную Борсо д'Эсте. Этот загородный дом с башней был окружен роскошным садом, смягчавшим суровость строения. Это место было по сердцу приятелям-литераторам. Строцци подправлял элегии Бембо, а Бембо советовал другу писать «на народном языке, чтобы дамы могли читать его стихи». Общение друг с другом доставляло им радость. Их идеалом был Петрарка, возможно поэтому они всегда искали Лауру.

Лукреция, чья интеллектуальная и художественная любознательность никогда не ослабевала, постоянно нуждалась в обществе Строцци, обладавшего уникальным даром находить ответы на все ее вопросы. Вероятно, только он один понял, как грустно этой женщине видеть преступления брата, как тяжело она переживает разлуку со своим сыном Родриго. И это разделенное горе еще больше укрепляло их взаимопонимание. Строцци решил, что общество Пьетро Бембо будет приятно Лукреции и он сможет развеять печаль, омрачавшую жизнь его госпожи.

Итак, венецианец был представлен обществу в доме Дианы д'Эсте. Лукреция с любопытством оглядела этого покорителя женских сердец, прославленного знатока человеческих душ, которому было всего тридцать два года и о котором любили посудачить все итальянские дворы. Он был знаменит не только как гуманист, но и как красивый мужчина. Он имел благородную внешность, величественную осанку, мог держать в руках оружие, ездить верхом, владел копьем, взгляд его, в зависимости от настроения, бывал то приветливым, то суровым, то дерзким, то скромным, то серьезным. У него был точеный орлиный нос, чувственные губы, стройная фигура. Такое совершенство не могло не затмить в глазах Лукреции испанскую грубоватость ее супруга. В свою очередь Бембо поделился со своим другом удивлением и восхищением этой лучезарной женщиной, которой удалось придать Ферраре блеск, равный блеску первых дворов Италии. Свое восхищение он выразил в «Азоланских беседах» («Gli Asolani»), опубликованных тремя годами позже, где он оставил нам следующий портрет дочери папы в начале XVI века:

Ее прекрасные волосы сверкают, как полированное золото, и спускаются с плеч до самой земли. Вдоль висков на щеки падают похожие на нежные кисточки маленькие волнующиеся пряди, и это кажется каким-то чудом. Гладкость и приятная выпуклость лба свидетельствуют о том, что под ним нашел пристанище дух непоколебимой чистоты. У нее тонкие черные брови, под которыми сверкают и искрятся прекрасные глаза, подобные двум звездам в небе. Щеки ее округлы и нежны, с их свежестью едва ли может сравниться свежий румянец роз, распустившихся на рассвете. Маленький рот украшают рубиновые губки, настолько привлекательные, что в любом мужчине, даже если он холоден от природы или же умерщвлял свою плоть, они вызывают огромное желание их поцеловать.

Не имея серьезных сердечных привязанностей в Венеции и желая очаровать герцогиню, Бембо пускает в ход всю свою живость, свободный ум и разнообразные таланты. Лукреция чувствует себя, как никогда, одной из Борджа и на некоторое время забывает о суровости д'Эсте и, в частности, Альфонсо, которому подданные дали насмешливое прозвище «ruvido» («неотесанный»). Все его силы отданы защите Феррарского государства. Он не дает себе передышки между литьем пушек и изготовлением военных машин, чертежи которых ему присылает Леонардо да Винчи.

Можно понять, что внимание Бембо приятно разнообразило жизнь Лукреции. В окружении ближайших друзей она принимает его в Кастель Веккьо, где он вскоре становится ее наставником в чтении, суровым наставником, не позволяющим ей читать «Послания Святого Павла», средневековая латынь которых могла бы испортить ее стиль. Латинский язык в ту пору был языком не только эрудитов, но и языком хорошего общества: «порядочные люди» переписываются только по-латьтни, а дочь папы принадлежала к числу «majores», великих. На поучения Бембо Лукреция отвечает тонко и просто, вступая с ним в бесконечные дебаты о парадоксальных высказываниях Петрарки, например: «Я лечу в небеса и лежу на земле, и, обнимая ничто, я обнимаю весь мир» или «мне приятны мои страдания, я смеюсь над моими слезами, мне одинаково не хочется ни жить, ни умирать».

Весной Лукреция получает от своего супруга разрешение поехать в Остеллато, куда недавно вернулся Бембо. Все ее ближайшие друзья садятся на герцогский корабль, расписанный тритонами. По реке и каналам гребцы везут их в золотистом тумане, наполненном жужжанием мошкары. Бембо, предупрежденный прислугой, встречает Эркуле Строцци и герцогиню на понтонном мосту. «Мессир Бембо», — окликнул его юный голос Лукреции, которая радостно соскочила на твердую землю. Венецианец и флорентинец зачарованно смотрели на это двадцатидвухлетнее божество, созданное, как им казалось, по самым строгим канонам красоты. Обратимся еще раз к воспоминаниям, оставленным Бембо:

Когда ты, забавляясь, играешь своей белой ручкой на арфе или цитре, умело и изящно извлекая звуки, достойные самого Феба; когда ты, забавляясь, зачаровываешь близкие воды По, заставляя трепетать речной поток от звуков твоего сладкого голоса; когда ты, забавляясь, вся отдаешься танцу. О, как боюсь я, что случайно какой-нибудь Бог заметит тебя и похитит тебя из замка, вознесет ввысь в легком полете и сделает тебя богиней какой-нибудь новой звезды¹…

Становится очевидно, что очарование Бембо подействовало, и Лукреция готова второй раз в жизни отдаться любви. «Она не подвержена никаким суевериям», — скажет Бембо. Именно так, естественно и без притворства, она попросила показать комнату в крепостной башне, где работал поэт-рыцарь. Три стрельчатых окна с небольшими стеклами в свинцовых переплетах освещали огромные столы, заваленные бумажными свитками. Одно окно выходило на Адриатику, всю в пенных барашках, на облака, плывущие мирно, как лебеди. Из другого был виден пруд, населенный хищными птицами. Из третьего — парк, грустная сказочная страна, царство земли и сонных вод, испещренных пятнами света, в которых дрожали солнечные нити, рассеянные сумерками.

После первого визита Лукреция казалась околдованной хрустальным шаром, который подарил ей Бембо. Подарок этот был не столь невинен, каким казался, поскольку позволял вызывать в памяти и видеть любимое лицо. Он вдохновил Бембо на один из самых прекрасных его сонетов:

Лукреция ответила в том же тоне на это пламенное послание:

Мессир мой Пьетро, что до вашего желания узнать, существует ли связь между вашим хрустальным шаром и моим, я не знаю, что еще сказать, разве только отметить их необычайное сходство, какого, вероятно, никогда прежде не бывало. Довольствуйтесь этим признанием, и пусть оно пребудет с вами всегда, как Евангелие.