Затянув понадежнее пояс с кобурой на сером форменном пальто, Лена решительным шагом направилась к «Саабу». У нее возникла мысль проверить у тех двух молодцов, что сидели за тонированными стеклами, документы.

«Хуже от этого не будет, — рассуждала она, — а польза может быть большая. Вдруг это преступники какие-нибудь? Тогда Киль навесит на мою красивую грудь медаль и не посмеет больше делать замечаний насчет сапог». Форменные сапоги Лена не уважала и ничего не могла поделать с этой острой, как нож, антипатией к казенному изделию.

Лена, подходившая к «Саабу» с противоположной стороны от почтамта, оказалась у машины в тылу и поэтому отлично видела и вход в здание и все, что произошло на площади в следующую минуту.

Когда сержант уже мысленно отрабатывала основной вопрос: «Ваши документы?» — в ее голосе все еще недоставало государственной строгости и она с этим боролась — двери Главпочтамта в очередной раз распахнулись и выпустили ту самую молодую пару. И прекрасная дама, и ее великолепный кавалер были оживлены и о чем-то весело переговаривались. Разумеется, им никакого дела не было до синего «Сааба», припаркованного чуть позади, они сразу же направились к своей машине, откуда уже выскакивал водитель, чтобы открыть заднюю дверь и помочь устроиться в салоне.

То, что случилось потом, походило на кадры из западного боевика, только удивительно растянутые во времени — так, по крайней мере, показалось Лене. Пассажир «Сааба» распахнул дверцу, выскочил на улицу и наставил на молодую пару пистолет с глушителем. Момент был выбран удачный: шофер «Мерседеса» находился в это время к нападавшему спиной. В ту же секунду Лена принялась расстегивать кобуру со своим ПМ, одновременно падая на покрытый снегом асфальт площади, чтобы занять огневую позицию так, как ее учили в школе МВД.

Впрочем, за человеком из «Сааба» было преимущество внезапности. Он сразу же открыл огонь, целясь в девушку. Лена отчетливо увидела это, поскольку стекло в дверце «Мередеса», за которую красавица держалась затянутой в черную тонкую перчатку рукой, сразу же с хрустом треснуло. Красивый молодой человек отбросил свою подругу в сторону. Его рывок был настолько силен, что девушка упала на асфальт и, словно кегля, откатилась в сторону. Вслед за тем послышался еще один негромкий хлопок пистолета, и молодой человек, схватившись за грудь, стал клониться вперед. В эту минуту начала стрелять Лена. Четко, как на учениях, зафиксировав правую руку в запястье левой рукой, она стискивала рубчатую рукоятку пистолета Макарова и нажимала на спуск с промежутком в несколько секунд. Она целилась сначала в вооруженного человека, выскочившего из «Сааба», а потом в водителя иномарки. Отражатель отбрасывал в сторону стреляные гильзы, а ПМ при каждом выстреле подпрыгивал.

Шофер «Мерседеса» довольно быстро пришел в себя и тоже внес свою лепту в дело. Уложив на асфальт бледного, как смерть, молодого человека, на груди у которого начало расплываться темное пятно крови, он вырвал из-под переднего сиденья машины автомат Калашникова с откидным прикладом и принялся, широко расставив ноги, в упор расстреливать синий «Сааб». Он бил по его ветровому стеклу, по скрючившемуся за рулем силуэту водителя, по человеку с устремленной вперед вооруженной рукой.

Лена видела, как автоматные пули рвали человеческую плоть на кровавые ошметки, как падало в салон и крошилось тонированное ветровое стекло «Сааба», как пули дырявили надежное шведское железо. Нападавший уже лежал ничком на окрасившемся красным снегу. Его приятель за рулем ткнулся в руль головой и тоже затих, но автоматчик все продолжал стрелять. Он прекратил огонь в тот самый момент, когда в магазине кончились патроны. С брезгливой, как показалось Лене, гримасой, он вырвал пустой магазин из автомата, швырнул его на снег и лишь после этого нырнул в салон «Мерседеса», доставая телефон и торопливо набирая слегка дрожащими пальцами номер. Лена поднялась с земли и бросилась к распростертому на асфальте молодому человеку. Как ни стремителен был порыв сержанта, молодая женщина, которую отбросил в сторону джентльмен из дворянского клуба, — и тем, вероятнее всего, спас ей жизнь — ее опередила. Когда Лена нагнулась над телом молодого человека, его голова уже покоилась у неизвестной красавицы на коленях, и та дрожащей рукой пыталась белоснежным носовым платком остановить сочившуюся из раны в правой верхней стороне груди кровь. Бледные губы девушки безостановочно шевелились, но Лене не удалось ничего разобрать. Она поднялась на ноги и оглянулась: из переулка, надрывно завывая сиреной и мигая сигнальными фарами, на площадь въезжала машина подвижного патруля. Другая — точно такая же — въезжала на площадь со стороны улицы Ленина. Испуганные стрельбой прохожие, словно сквозь землю провалившиеся во время скоротечного боя, начали постепенно собираться в группки у расстрелянного «Сааба» и боязливо приближаться к раненому, чья голова по-прежнему лежала на коленях у красивой девушки. Она не сделала ни малейшей попытки подняться с земли, а кровь из раны ее кавалера, промочив в мгновение ока тонкий носовой платок, щедро орошала ее дорогое пальто.

Лена Тарабрина, окинув взглядом небольшую толпу напуганных граждан и сунув свой ПМ в кобуру, деловым голосом обратилась к собравшимся:

— Среди вас есть врач или хотя бы медсестра? Дело идет о жизни и смерти.

Аристарха поместили в военный окружной госпиталь Первозванска. По настоянию Меняйленко ему предоставили отдельную генеральскую палату и вызвали из отпуска главного хирурга госпиталя — полковника Шевардина.

Впрочем, занимавшиеся раненым военные хирурги из отделения торакальной хирургии в один голос уверяли, что опасности для жизни нет и подобные меры излишни. Меняйленко, однако, никакие меры излишними не считал.

— Вы отдаете себе, надеюсь, отчет в том, что укокошить хотели не Собилло, а вас, девушка? — первым делом осведомился он в коридоре госпиталя, когда Ольгу чуть ли не силой вывели из палаты Аристарха и они с администратором остались вдвоем.

Ольга прижимала платочек к глазам и, честно говоря, мало что в тот момент соображала. Она лишь утвердительно кивала в такт словам администратора. На самом же деле ей казалось чудовищным предположение, что вся эта кровавая драма развернулась из-за ее скромной персоны.

Администратор, надо отдать ему должное, не стал слишком надрывать сердце девушки вопросами, хотя и предупредил ее, что это — только начало и на следующий день ею займутся всерьез.

— И допрашивать вас, Оленька, буду не я, поверьте, — говорил он, сердито насупливая брови, — а тот самый господин с майорскими погонами из Управления внутренних дел. Неверов, по-моему, его фамилия? Насколько я помню, в прошлый раз вы с ним общего языка не нашли. Он считает вас чуть ли не причиной всех здешних бед и уверен, что сиди вы дома в Москве, ему бы жилось намного спокойней.

В одном, правда, я с ним согласен, — Меняйленко запустил палец за воротник, чтобы чуть ослабить узел галстука. — Вы перешли дорогу какому-то весьма могущественному и очень опасному типу. — Тут он воткнулся в нее жестким колючим взглядом: — Скажите, этот ваш любовник, кавалер, как угодно его назовите, точно программистом был? Вы ничего не напутали?

— Я уже ничего не знаю, — едва слышно отвечала Ольга, придавая углам рта сходство с уныло обвисшими шнурками. — Сколько я его помню, он всегда за компьютером сидел, при этом говорил еще, что закон нарушать — это не его стиль.

— А вы, стало быть, такая легковерная, что с каждым его утверждением готовы были безропотно согласиться! — едко бросил Меняйленко. — Сколько же у нас в стране еще легковерных? — Администратор воздел к серому от пыли потолку госпитального коридора короткие руки в патетическом жесте. — Оттого у нас и процветают всякие ЭМЭМЭМы и общества с ограниченной ответственностью. Потому что все желают по исконной русской привычке на грош да пятаков купить. И вы, поди, тоже желали, а?