— Вы ошибаетесь, Оленька, — взволнованно произнес, слегка запыхавшись на ходу, Меняйленко. — Я сейчас уверовал в одно: более доблестной и красивой женщины мне не приходилось до сих пор видеть!

— Ах, оставьте, Александр Тимофеевич, комплименты до лучших времен, — бросила Ольга, — подумаешь, Жанну Д’Арк нашли! У меня есть кое-что, что окончательно пробудит вас к жизни и заставит наконец действовать активно.

Если бы они не находились чуть дальше от номера Собилло, Александр Тимофеевич, наверное, обиделся бы, но поскольку дверь была рядом, администратор сделал вид, что не расслышал последних слов и вошел вслед за Аристархом и Ольгой. Но в номере, как только они присели на диван, администратор взял бразды правления в свои руки и сказал:

— Ну, хватит наводить тень на плетень. Отвечайте мне, зачем вы лазили в квартиру Ауэрштадта?

— Вот, Александр Тимофеевич, возьмите, — произнесла она, протягивая сверток, перетянутый грубой бечевкой. — Ведь вы — единственный человек, который понимает смысл моей находки, правда? Но если вы — при всем вашем тонком уме — не разберетесь, что это такое, мне придется обратиться к интеллекту Кругляка или, того хуже, следователя Неверова.

Меняйленко ловко поймал сверток. Он неторопливо распутал бечевку, развернул упаковку.

— Где, где вы это взяли? — нетерпеливо спрашивал администратор. Собилло тоже взирал на Ольгу с удивлением и озабоченностью. Видно было, что ее сувенир основательно потряс представителей дворянства.

— Не догадываетесь, Александр Тимофеевич? — с иронией поинтересовалась Ольга. — А я, помнится, вчера еще вам об этом все утро говорила. Естественно, в квартире у Ауэрштадта. Вы же не верили, что швейцар спер вашу картину, но теперь даже Аристарх убедился в этом.

— Здравствуйте вам, — как-то совсем по-плебейски сказал Аристарх. — Это с какой же стати? Я много об этом думал, но как?

— Ауэрштадт украл полотно, когда картину перенесли из музея в Дворянское собрание, как ты не понимаешь? — завопила Ольга. В это мгновение она наверняка шокировала бы своим криком мать Аристарха. — Другого случая ему бы не представилось. И он об этом, конечно же, знал, являясь старожилом Первозванска! Понимаешь?

— Понимаю, — сказал Собилло. — Но скажи мне тогда, как этот старый хрен Ауэрштадт вынес картину из собрания, когда там было полно народу? И охранников, между прочим, тоже, — урезонил он Ольгу, взглянув на Меняйленко.

— А вот этого я не знаю, — виновато потупилась Ольга и провела пальцами по щеке Аристарха. — Может быть, он кого-то подкупил! Дал охраннику денег — тот и не устоял!

— Это невозможно, — произнес Меняйленко. — Наши охранники — проверенные люди и знают, что в подобных случаях могут расстаться не только со службой, но и...

— С жизнью, — закончила за него Ольга. — Но между тем картина-то все-таки была вынесена. — Она лихорадочно шарила рукой по поверхности стола, и Меняйленко не нашел ничего лучше, как пододвинуть ей свой наполовину пустой длинный стакан с сильно разбавленным джином. — Жизнь дороже денег. Но как вы, Александр Тимофеевич, объясните кражу картины?

— Да, вы показали мне, что это в принципе возможно, — согласился администратор. — Но при нашей системе охраны это все-таки невероятно.

— А я до сих пор не могу понять, как клочок бумаги привел вас к столь далеко идущим выводам, — вставил Собилло. — Или, может, это была не бумага, а бечевка?

Все замолчали, в том числе и Меняйленко. Его в тот момент интересовали соображения совсем иного рода. Тем не менее, он посчитал нужным раз

веять недоумение Аристарха. Передав ему в руки оберточную бумагу и бечевку, он произнес:

— Это как раз доказательство того, что картину вынес именно Ауэрштадт. Как человек старой закалки, он не стал выбрасывать упаковку, а сложил ее и спрятал — как говорится, до лучших времен. Или, наоборот, собирался использовать бумагу и бечевку снова, причем в самое ближайшее время — кто теперь скажет? Другими словами, это — та самая бумага, в которую были упакованы картины, доставленные к нам из краеведческого музея. Как он вынес полотно и зачем оно ему понадобилась — это уже совсем другой вопрос. Но я разберусь в этом.

— Вы, Александр Тимофеевич, разобрались бы лучше в том, зачем неизвестные люди последовательно распотрошили сначала комнату швейцара, а затем Олину? — иронически бросил князь. Вся эта суета с упаковкой и грошовой картиной начинала его раздражать. Он запахнулся в свой шелковый халат с бранденбурами и закурил греческую сигарету с запахом меда.

— Затрудняюсь сказать вам что-либо определенное, Аристарх Викентьевич, — сообщил свое мнение администратор. — Но, если принять точку зрения Ольги Петровны за основу, в квартире Ауэрштадта и в ее номере что-то искали, причем одни и те же люди.

— Почему что-то? — вскинулась Ольга. — У Ауэрштадта искали картину. Более того, из-за нее его отправили на тот свет.

Меняйленко поморщился. Он явно был недоволен тем, как складывались обстоятельства. Его заботы — и так немалые — грозили, в свете всего случившегося, возрасти десятикратно.

— Положим, швейцара «отправили на тот свет» — как вы, Оленька, изволили выразиться — еще до того, как в его комнате состоялся обыск. Кроме того, помнится, что и у вас что-то искали. Уж не ту ли самую картину, часом? Но вы-то какое имеете к ней отношение? — Меняйленко поднялся с кресла и сделал несколько кругов по комнате, заложив за спину короткие руки. Смерив Ольгу хитроватым взглядом, он добавил: — Впрочем, если вы на этом настаиваете, то я вынужден буду предположить, что именно вы отравили старика-швейцара, стащили у него картину и перевезли ее в безопасное место, а злоумышленники, не зная этого, перерыли вашу комнату, полагая, что она у вас. Так-то!

Ольга вспылила.

— У меня есть алиби! В ночь убийства я находилась здесь, в Усольцеве. Сидела на вашем дурацком банкете, а потом гуляла с Аристархом по парку.

Та чудесная ночь была незабываема, и вновь ее образ нежданно всплыл у Ольги в памяти. Закутанный в снежные сугробы парк спускался белыми волнами к застывшей реке. Она делала вокруг Усольцева прихотливый изгиб и в свете луны и редких фонарей, расставленных вдоль крохотной набережной, походила на кривую турецкую саблю. Ольга вложила свою миниатюрную ладошку в сгиб локтя Аристарха и, вдохновенно глядя перед собой и — временами — на сумрачный купол испещренного звездами неба, всем своим существом отдалась прогулке. Поначалу они молчали и лишь втягивали в себя морозный ночной воздух. Под ногами скрипел снег, а попадавшиеся им на пути огромные деревья казались великанами, которых обездвижила воля волшебника.

— То-то же, — молвил Александр Тимофеевич, неожиданно одарив Ольгу добродушной улыбкой. Снова утвердившись в кресле, он снял трубку телефона и попросил, чтобы в номер-люкс принесли завтрак на троих.

— И кофе, побольше кофе, — требовательно произнес он в трубку, после чего, положив ее на рычажки, как ни в чем не бывало снова обратился к Ольге.

— Теперь вы, надеюсь, понимаете всю абсурдность вашего предположения? Пусть даже Ауэрштадт и «спер» этот несчастный «Этюд 312» по какой-то там ведомой только ему причине, но как об этом, спрашивается, могли прознать неизвестные налетчики?

— Ну, это, Александр Тимофеевич, не так уж и трудно, — подал голос Собилло. Сейчас было самое время пустить в ход логические построения, созданные им вчера вечером в отсутствие Ольги. — Стоит только предположить, что их почему— то интересовала именно эта картина, как многое становится ясно. К примеру, на открытии вернисажа присутствовала масса самого разнообразного народа, и злоумышленнику не составило бы большого труда обнаружить, что «Этюд 312» — единственное из всех полотен, взятых из краеведческого музея, не был вывешен. Каково? — Аристарх упер руку в талию и глянул гоголем.

— А уж от этого события протянуть ниточку к Ауэрштадту ничего не стоит, — воскликнула Ольга, положив руку на плечо Собилло. — Ведь и его в тот вечер не было у дверей Собрания!