Летом здесь зеленел луг с сочной травой и яркими цветами — это бывает так красиво, думала Дортея. Как она любила гулять с детьми среди этих пригорков, где дети рвали цветы и собирали ягоды! В одном из еловых лесочков у ручья она собирала свою веселую стайку вокруг корзины с бутербродами, приготовленными Гунхильд. Один или два раза за лето ей удавалось заставить Теструпа оторваться от работы и спуститься с ними к реке. Обычно он просил Гунхильд петь — у нее такой красивый голос! А если Гунхильд пела знакомую ему песню, он начинал подпевать, и в конце концов пели уже все…
Если ей теперь придется покинуть Бруволд, она должна будет расстаться и с Гунхильд. А жаль, Гунхильд такая умная и милая девушка, и все дети любят ее. Бедняжка Йоханне, напротив, глупа и глупеет еще больше, когда ей кажется, будто какой-нибудь мужчина обратил на нее внимание. Если на то пошло, Дортея любила ее меньше других служанок. Но взять с собой придется именно ее: Кристену еще необходима кормилица.
В кустах вдоль реки пели и щебетали птицы. Зяблики прилетели уже давно, малиновки и дрозды тоже. Отсвет заката погас, в синеватых туманных сумерках дыбились темные холмы, и на фоне еще светлого неба, проглядывавшего в разрывах между тучами, поднимались черные копья елового леса.
Отовсюду слышался шорох и журчание бегущей воды, и в этот нежный ликующий глас весны неприятной помехой врывался скрип телег, стук и скрежет колес о камни и плеск воды в лужах, по которым ехали повозки. Дортея была с ног до головы забрызгана грязью, даже лицо было у нее мокрое.
Между черно-белыми берегами река казалась неподвижной, лишь задержав взгляд на грязно-желтых хлопьях пены или плывущих льдинах, можно было заметить, что под темной поверхностью, похожей на непрозрачное коричневое стекло банок для варенья, кои изготовлялись на заводе, мчится неудержимый поток. Дортея с ужасом думала, что, может быть, эта темная, ледяная вода струится сейчас над безжизненным телом Йоргена. Она не могла себе этого представить. И тем не менее это было самое вероятное — Теструп провалился под лед и утонул.
Вильхельм тоже молчал. Дортея попросила его отвезти ее в Вилберг еще и потому, что надеялась, что поездка туда развлечет мальчика. Матушка Вилберг, как любила называть себя Карен Хаусс, была веселая и доброжелательная женщина, к тому же Дортее казалось, что Вильхельм питает нежные чувства — первый раз в жизни — к веселой кареглазой Матильде. Пока она беседовала с присяжным поверенным, Вильхельм пил кофе с мадам Хаусс и ее дочерьми в гостиной. Но даже такой редкий для него напиток, как кофе, не улучшил его настроения.
Было уже почти темно, когда они подъехали к заводу. Рядами тянулись бесконечные поленницы дров, даря людям свой свежий кисловатый запах. Мимо в темноте прошел какой-то парень и поздоровался с ними. Коляска завернула за угол здания. Двери были отворены, и они увидели, как полыхает в печи огонь. Внутри двигались освещенные фигуры.
Вильхельм спрыгнул с коляски и рядом с лошадью стал подниматься по склону к Бруволду.
— Выпряги Юнкера и поставь его в конюшню. Ханс, наверное, уже лег. А потом придешь ко мне и поешь чего-нибудь горячего.
На кухне Дортея нашла крынку с молоком, стоявшую в золе, чтобы молоко не остыло. Она налила молока на холодную кашу, нашла масленку с маслом и сдобные сухарики. Кухарка Рагнхильд похрапывала в своей кровати. Взяв со стола свечу, Дортея увидела, что рядом с Рагнхильд спит какой-то мальчик. Фрикк! Как она могла забыть! Ведь сегодня он должен был прийти к ним, чтобы все лето пасти скот, она совершенно забыла об этом. Его полагалось встретить сладкой кашей и медовой коврижкой. Дортея надеялась, что Рагнхильд встретила мальчика, как положено.
До чего же все изменилось! Бедняжка Рагнхильд, она всю зиму радовалась приходу сына, которому несладко жилось у дедушки с бабушкой. Они были бедны, а бабушка к тому же не отличалась мягкостью и добротой, она то и дело набрасывалась на ребенка, прижитого дочерью в грехе, с бранью и кулаками и за малейшую провинность таскала его за волосы. Фрикк был ловкий и славный мальчик, но старуха не могла простить дочери, что та сошлась с женатым человеком, а мальчику — что он пережил все ее попытки уморить его еще в утробе матери.
Дом Рагнхильд стоял в лесу в семи часах ходьбы от завода, и потому она редко навещала родителей. Дортея обещала ей, что отныне Фрикк будет жить в Бруволде не только летом, но и зимой. Он будет работать в усадьбе, и у него еще останется время, чтобы посещать школу. У мальчика была светлая голова, ему следовало учиться, чтобы потом было легче пробиться в этом мире. Но кто знает, согласятся ли с таким порядком новые хозяева Бруволда?
Она отнесла ужин в комнату, Вильхельм стоял у печки и грел у огня руки.
— Я не взяла тарелок, Вилли, будем есть вместе из одной миски. Садись в кресло. Ты быстро управился в конюшне…
— Ханс проснулся, когда я пришел. — Мальчик выглядел особенно худым и беспомощным в большом кресле отца. Старший сын… Дортея вздохнула. Все дети со временем ощутят перемену в их жизни. Но первому это предстоит испытать Вильхельму — какая-то часть ответственности за семью неизбежно ляжет на его детские плечи.
Нос у него заострился и казался больше обычного — лицо осунулось. После поездки на влажном воздухе его рыжая шевелюра кудрявилась еще сильнее, даже маленькая косица на затылке прихотливо закрутилась. На Вильхельме был старый светло-синий сюртук с фалдами, в котором он ходил по будням. На рукавах и спереди сюртук так потерся, что стал почти серым, в груди он был тесен, рукава — коротки, и из обшлагов торчали худые, костлявые запястья.
— Ханс так горюет по Ревеилле… По батюшке он тоже горюет, но по Ревеилле все-таки больше.
Дортея кивнула:
— Ханс любит лошадей. Он ходит за ними, естественно, они ему ближе. Тебе следовало надеть коричневый сюртук, когда мы поехали в Вилберг, ты же знал, что увидишься там и с мадам и с барышнями…
— В такую-то погоду?.. Да ведь брызги летят так, что промокаешь даже сквозь плащ. К тому же я их не интересую, им безразлично, как я выгляжу!
— Как ты можешь так говорить, Вилли! Они всегда очень хорошо относились к вам, к тебе и Клаусу. Я думала, что вы с Матильдой добрые друзья.
Вильхельм сделал гримасу:
— Матильда считает меня сопливым мальчишкой. Ведь она старше меня…
— Да, разумеется. — Дортея подавила улыбку. Матильде Хаусс было шестнадцать.
— И еще они сказали, что она выходит замуж за своего кузена Нимуена из Оса.
— Что? Кто это сказал?
— Мадам сама намекнула на это. Ну, это ее дело, хотя я желал бы ей более привлекательного мужа, чем этот толстяк. Я понимаю, маменька, что в глазах людей я теперь стал другим человеком. У меня уже нет тех возможностей, что были… — голос его понизился до шепота, — при папеньке…
Бедный мальчик, подумала Дортея. Он, конечно, мечтал, что Матильда Хаусс дождется, пока он вырастет и получит образование. Смешно даже говорить о женитьбе — ведь девушка в шестнадцать лет гораздо старше пятнадцатилетнего подростка. Вильхельм столкнулся бы с этим в любом случае. Но именно сейчас, когда крушение планов на будущее он связал с тем, что остался без отца, это было для него особенно болезненно.
— Поделом мне, я это заслужил! — Его руки сжали подлокотники кресла, он поднял глаза на мать, и Дортея уловила в лице и в голосе сына горькое отчаяние. — Это моя вина, только моя! И не думайте, маменька, будто я этого не понимаю. Если папенька умер, если вы и мои братья и сестры остались сиротами, если мы разорены, виноват я один! Я должен был понимать, что не следовало уходить в тот день из дому… Сбежать, не подумав, с этим проклятым паяцем… И напиться до бесчувствия в его компании в Сандтангене… — Вильхельм упал головой на стол, спрятав лицо в ладонях.
Дортея тихонько встала и отодвинула в сторону миску с кашей, чтобы плачущий Вильхельм не столкнул ее со стола. Легко и нежно прикоснулась она к его затылку под вьющейся, закрученной косичкой.
