Шахов начал пояснять «секреты» метода. Он говорил долго, то и дело обращаясь за подтверждением своих слов то к Бородину, то к Рыбалко, то к Петрищеву. Много из того, что говорил лейтенант, Громов уже слышал раньше от Бородина и самого Шахова.

— Метод основан на высокой натренированности всех специалистов — и огневиков, и разведчиков, и командиров батарей. Кроме того, надо отлично знать местность, расположение ориентиров, иметь точные расчеты углов. Верно говорю, товарищ майор?

— Точно, как по инструкции, —подтвердил Бородин. Он подошел к устройству, на котором была изображена местность полигона. — Пусть вас не смущает, товарищ подполковник, размер этой штуки, мы ее усовершенствуем до удобных размеров.

— Пороха у нас хватит, товарищ подполковник, — отозвался Рыбалко, радуясь тому, что наконец и сам командир полка засучил рукава, не как Водолазов, который одно твердил: «Не наше это дело, мы строевая часть, а не научно-исследовательский институт». Радовался старшина еще и потому, что он тяжело переживал ходившие слухи о расформировании полка, а вот теперь, коли сам командир включается, значит, слухи— брехня, и полк, свою жизнь без которого Рыбалко не мыслил, остается...

Громов выслушал каждого, но не высказал своего определенного мнения. Это несколько насторожило Бородина. Когда вышли на улицу, он заметил:

— Похоже, что вы против. Жаль. — Громов промолчал. Бородин нажимал: — Или еще не разобрались, не поняли?

— Почему Водолазов не поддержал? — спросил Громов.

— Вы с ним об этом сами поговорите, — ответил Бородин. — Он вам расскажет... Да, — спохватился майор, — неплохо было бы пригласить его на совещание. Восемь лет командовал полком, людей он знает хорошо.

— Можно, — согласился Громов. — Завтра сообщим ему.

В штабе находился один Сизов. Он просматривал план тактико-строевых занятий, низко склонив свою большую бритую голову. Громов позвал его в кабинет. Сизов захватил план занятий, папку со служебными документами, требующими подписи командира полка, и положил все это на стол Громову.

— Приходила председатель женсовета Крабова, —сообщил Сизов. — Хотела с вами встретиться.

— Жена подполковника Крабова?

— Да, Елена Ивановна.

— Для чего я ей потребовался?

— Видите ли какое дело, женсовет решил открыть солдатскую чайную в клубе, есть там одна подходящая комната. Водолазов возражал, так вот теперь вы должны решить.

— Я? — Громов взял план занятий. Покрутил его в руках и положил перед собой. — Почему я?

— А кто же? Вы — командир полка.

— Ага... так-так, понятно. — Громов достал из сейфа указания начальника артиллерии округа. — Алексей Иванович, прочитайте, пожалуйста, вот эти подчеркнутые слова и скажите, как вы их понимаете.

— Перспектива, — тихо отозвался Сизов, возвращая документ.

Он вспомнил, как однажды полковник Гросулов сказал Водолазову: «Что вы все говорите: начинания да соревнования? Поймите одну истину — никакое соревнование не может подменить командира, надо больше требовать с подчиненных, тогда и снаряды будут точнее ложиться в цель». Вспомнил начальник штаба и недавний звонок подполковника Бирюкова. Кадровик интересовался, кем до армии он работал. Когда Сизов спросил, для чего это потребовалось, Бирюков ответил: «На учебу думаем вас послать». Но Сизов догадывался, о какой «учебе» идет речь: он не имел академического образования, и теперь, когда сокращают армию, не сомневался в том, что ему предложат уйти в запас...

— Перспектива, — повторил Сизов. — Правильно сказано. Только надо видеть эту перспективу четко как на ладони.

— Да, да, — подхватил Громов. Он попытался окольными путями намекнуть Сизову о возможном перевооружении полка, вызвать начальника штаба на откровенный разговор о социалистических обязательствах, о соревновании в подразделениях. Сизов был скуп на слова, он лишь коротко отзывался: «возможно», «согласен», «верно».

«Что же это ты, старик, такой несловоохотливый», — подумал Громов и начал расспрашивать, как идет подготовка к занятиям.

— Вот перед вами план. Эта работа написана капитаном Савчуком.

— Ну и как, все он предусмотрел?

— Я внес свои коррективы. Взгляните, товарищ подполковник.

— Хорошо, оставьте. Я еще поработаю, — сказал Громов, глядя на вечерние сумерки, зашторившие окно.

...Громов жил в офицерском общежитии. Ему отвели здесь самую большую комнату, поставили кровать, диван, письменный стол, этажерку для книг, шкаф и четыре стула. Мебель была старенькая, — видимо, собранная со всех подразделений. А стены комнаты такие тонкие, что он часто становился невольным слушателем разговора за перегородкой. На этот раз соседи — лейтенанты Шахов и Узлов — уже спали, и ему никто не мешал еще немного поработать. Он просматривал академические конспекты, старые записи, книги, раскладывал все это по полочкам, откидывал ненужное, чтобы сжечь в печке. Под руку попался старый дневник — общая тетрадь в черном коленкоровом переплете. Громов вел дневник от случая к случаю, но на протяжении многих лет. Начал еще в училище, в тот день, когда впервые надел офицерские погоны. Он открыл тетрадь и прочитал несколько страничек.