В моменты буйства контуры были нечеткими: объективу не удавалось зафиксировать эти сгустки разрушительной энергии.

Одна из фотографий была разделена на две части. В левой была запечатлена по-доброму скромная больничная палата с минимумом мебели и медицинских приспособлений. На уголке кровати в робкой позе сидела девушка с длинными распущенными волосами и смотрела куда-то в пол. Степан проследил за ее взглядом. В том месте, куда он падал, ничего не было, даже ножки от тумбочки. Руки девушка сложила на коленях, ее лицо оказалось в тени. Девушка и девушка. Просто сидит. Просто задумалась о возлюбленном… В правой же части была запечатлена та же самая палата, но только после пятиминутного буйства пациентки. Интерьер подвергся разрушению, как будто в помещение залетел тайфун и его там заперли.

Степан некоторое время оцепенело разглядывал снимки, пока не почувствовал приступ тошноты.

— Да уж, Алеша, постарался ты… — пробормотал он.

Пятнадцать лет спустя. Новые жертвы злоумышленника были сняты цифровым фотоаппаратом и не сильно контрастировали «до» и «после». Степан увеличил несколько фрагментов. Бабы, которые попались убийце на крючок, были и вправду не топ-модели: дерзкий туповатый взгляд, пухлые губы, на которые хотелось повесть кожуру от семечек, когда ее там не было, золотые коронки. Подхваченный вирус обезобразил их еще больше, но по большому счету особой жалости не вызывал. «Скорее наоборот, — подумалось Степану, — лучше звериная дикость, чем тупая человеческая спесь».

Затем Степан пробежался по рапортам и без труда обнаружил то, что искал.

Когда Усач вернулся, то застал его играющим в шахматы на скорость в Yahoo.games. Невидимый соперник, который находился где-нибудь за океаном или ближе, в Екатеринбурге, Рязани или соседнем доме, не только успевал ходить, но и поливать Степана грязью на английском в доступном тут же чате.

— Медленный у тебя Интернет, Сергеевич.

— Да? А я не замечал…

— Ну, еще бы ты заметил, будет хуже.

— Это ты потому что проигрываешь? Плохому танцору…

Закончив очередную партию, Степан убрал доску и ткнул пальцем в экран.

— Ты, Сергеевич, не обратил внимания на главное. Или не захотел обращать из врожденной целомудренности. Читай!

— Погоди-погоди…

Полежаев нацепил очки.

— Читаю. По свидетельству знакомых и близких, Надежда Баскова имела с подозреваемым половые отношения.

— Молодец. — Степан развернул новое окно. — Читай.

— Людмила Варова призналась, что состояла с подозреваемым в интимной связи…

— Плохо читаешь, без интонации. Читай здесь.

— По словам подруги потерпевшей, сокурсницы Татьяны В., Галина Холодная имела с Громовым… Ну и что? Я же тебе сразу сказал: он с девчонками был в близких отношениях. Что с того?

— А вот что. Слушай и не говори, что не слышал. Первых двух Алеша Громов «замочил», сам того не подозревая. Не удивляйся, сейчас сам поймешь. У юноши наступил период полового созревания, он начал спать с женщинами. Презервативы пятнадцать лет назад использовали реже, чем сейчас. Если бы ты, Сергеевич, копнул поглубже в этом направлении да проанализировал бы список всех партнерш нашего пассажира, то выяснилась бы странная закономерность… Полежаев, не вижу на лице понимания.

— А я пока и не понял, — наивно признался майор.

— Мне становится все труднее и труднее с тобой общаться, Гена. То ли я стремительно становлюсь умнее, то ли… наоборот. Короче, те партнерши, с кем Громов спал с презервативом, целы-целехоньки. А остальные… ну ты в курсе. Ты же знаешь, что такое презерватив?

— Догадываюсь. Так неужели…

От понимания глаза Полежаева заблестели, а под усами образовалась глуповатая скобочка-улыбка.

— А что, Степа, такое может быть? Такое бывает? Случается?

— Такое случилось, Гена. Тебе просто не хватило полета фантазии. Этот Алексей Громов — феномен. Аномалия, ошибка природы, называй как хочешь. Его яйца не как у всех, Гена. Они вырабатывают какие-то особые гормоны. Вместо жизни они несут смерть.

— Да уж…

От удивления Полежаев медленно опустился на стул, глядя в какую-то лишь ему видимую точку.

— Да уж да… Ну, дела! А я все-таки хряпну рюмашку, Степа. С твоего позволения. Если хочешь, то еще не поздно присоединиться.

— Я, Гена, в одиннадцать утра коньяк не пью. Особенно такой, как у тебя.

— А чем тебе мой не нравится… — В голосе Полежаева прозвучала обида. — Триста рублей за бутылку, будет хуже.

Он открыл дверку своей «эстетичной» стенки и, загородив происходящее от Степана широкой жилистой спиной, чем-то там позвякал, сделал характерное движение головой, как будто очень быстро посмотрел в небо, крякнул и удовлетворенно закрыл свое хозяйство.

Затем вернулся к Степану, жуя дольку лимона и весело морщась от кислого.

— Слушай дальше, алкоголик при исполнении. Конечно, мальцу и в голову не могло прийти такое. Поэтому я и назвал первые отравления непредумышленными. Заболевших девочек помещали в больницу, они ни с кем не хотели общаться, и особенно с ним. Алеша в голову не брал, думал — совпадения. Молодой еще был, все впервой. Наверное, это женская психология такая: переспать один раз, а потом исчезнуть, навсегда. Затем, в определенный момент, насторожился. Провел свое маленькое расследование и обнаружил, что его партнерши по больницам лежат. Причем не с насморком. Пока до него дошло, в чем дело, «ухлопал» еще несколько. Сколько там всего набежало? Двенадцать? Однако… Молодо-зелено.

Он поначалу решил, что речь идет о венерической болезни. Типа хитрого сифилиса нового поколения. Или генетически измененного триппера. Короче, чего-то необыкновенного и неприятного. Вот только почему не заразился он сам? Со следующей партнершей он вступил в защищенный контакт. И с последующей тоже. Тут-то его и посетила догадка. Как ни крути, а получалось, что он сам им и впрыскивал яд.

Ты, Гена, представь себе молодого мальчишку, с не устаканившейся еще психикой. Возраст такой, что к собственным яйцам очень пристальное внимание. Ты себя в этом возрасте помнишь? Когда просыпаешься с линейкой в руках, чтобы поскорее утреннюю эрекцию измерить. Не вырос ли? И вот такой пацан обнаруживает вдруг, что у него в яйцах какая-то ядовитая штука. Осознает, что он — не такой, как все. Что он — в единственном экземпляре. Как тебе такое? Тут дело даже не столько в угрызениях совести. Ну, заразил несколько девчонок, так не знал же! Молодой здоровый эгоизм. Тут дело именно в том, что: я не такой, как все. Страшное открытие!

— Степа. Ты меня извини, перебиваю. Но откуда ты все это знаешь?

— Какая разница? Захотел наш Леша покончить жизнь самоубийством. Да не смог. Предположение предположением, а до тех пор, пока факт недоказанный, умирать рано. Надо проверить… И решился Громов на последнюю попытку.

— Догадываюсь, на какую.

— Выбрал он самую неприятную дамочку. Одна, кстати, мне там в его гареме очень не понравилась. Жанна, кажется.

— В точку! Жанна Кулейкина как раз и есть последняя жертва маньяка. Это после нее он ушел в долгосрочный отпуск. Аж на пятнадцать лет.

— Ну вот, видишь. Переспал он с этой Жанной. С кондомом. Переспал еще раз, другой, третий. Подождал пару месяцев. Видит: ничего особенного не происходит. Продолжает гражданка с ним встречаться, как ни в чем не бывало.

— А теперь без резинки!

— Так точно. Пришла пора попробовать «без резинки». Напился наш Алеша хорошенько и вставил ей «на чистую». Знал, что на убийство идет, если это так можно назвать. Готовился долго, сомневался, решался, с совестью договаривался. Убедил себя, что необходимо это. Иначе всю оставшуюся жизнь придется сомнениями себя мучить. Ну, что там говорить? Вставил, одним словом.

Жанна, естественно, через неделю уже в больнице лежала. Диагноз все тот же: оволосение, озверение. Уверовал тогда Громов, что не обыкновенный он мужик с дулей в ширинке, а мутант с бактериологическим оружием в промежности. Наградила его природа особым даром, а зачем — не сказала. И имеет он на своей совести ни много ни мало, а целых двенадцать жертв. А тут и весть подоспела, что одна из оволосевших девушек покончила жизнь самоубийством — выбросилась из окна.