- Врет! Пастор врет! - кричат вразнобой.

- Откройте, - ужо мы сами её найдем. Мы видели, как она сюда бежала!

- Тут нет той, кого вы ищете! - кричу я гневно.

- Чего там торговаться, вышибай дверь! - раздается вдруг, и я по голосу узнаю Вайгла. - Он заодно с этой распутницей! Прячет ее!

- Ломай дверь! Ломай! - слышатся голоса.

В дверь летят камни, дубины.

- Никуда мне от смерти не уйти! - молвит Леэ.

И прежде чем я успеваю что-либо предпринять для самообороны, дверь падает. В комнату врываются рыбаки с палками и камнями в руках.

- Поглядите на этого пастора, который шлюх покрывает! Он бы еще в церковь ее отвел, за алтарем спрятал! - восклицает Техван.

Грудь у него нараспашку, волосы упали на глаза, он пьян и еле держится на ногах.

Молодые и старые издевательски ухмыляются, как если бы поймали меня на чем-то непотребном.

- Во имя господа — прочь! - кричу я что есть мочи. - Кто посмеет тронуть эту женщину, бежавшую к своему пастырю духовному от вашего жестокого самосуда, - будь тот проклят. Да будет гнев господень суров и да падет он на того, кто посмеет поднять на нее руку! Вы, точно злобные твари, уже погубили одного человека, вам что - мало этого?

У меня в руке крест, и я простираю его в сторону рыбаков.

Ошарашенные, они отступают, но сзади их натравливают те, кто остался за порогом.

- Не слушайте пастора, - кричат они, - он с этой паскудницей заодно. Тащите Леэ, гоните сюда эту девку!

- Давайте Леэ сюда! - вопит толпа.

И тогда вперед выходит Вайгла. Он пьян и шатается. Глаза его налиты кровью, гнилые зубы ощерены. Он подходит к Леэ и хватает ее за волосы.

- Нечего тут пастору мешаться, - говорит хмуро, - тут один я судья. Хочу — убью, хочу — пощажу!

- Убить ее! Убить! - орут рыбаки.

- По обычаю отцов — в море загнать! - смеется Яак Россер.

- Чего там медлят! - кричат во дворе. - Почему не ведут Леэ?

- Спасите, на помощь! - кричит Леэ что есть сил.

Но Вайгла хватает ее за шиворот и выталкивает из дому.

- Нате, гоните в море! - бросает он угрюмо.

- Постойте! - кричу я. - Вы пьяны, вы обезумели. Это самосуд, за который сурово карают. Всех, кто примет участие в этой расправе, ждет суровое наказание. Или вы и впрямь хотите попасть в тюрьму, оставив жен и детей на произвол судьбы?

Но никто уже меня не слышит. Увидев перед собой Леэ, толпа остервенело ликует, обуреваемая жаждой крови. Как собаки, прыгают рыбаки вокруг беззащитной женщины, помышляя лишь о том, как бы поскорее ее прикончить.

- Гони! Гони! - кричат.

- Срывайте с нее одежду! - визжат женщины.

Кто-то подскакивает к Леэ, рвет на ней одежду, бьет ее, плюет ей в лицо. Зверем в клетке бьется женщина в этой толпе, во взгляде беспредельное отчаяние и страх. Она не кричит, не просит пощады, только мечется, прикрывая рукой обезумевшие белые глаза.

- Не бить! - гаркает Вайгла. - Гоните ее просто в море!

И толпа вдруг образует плотное полукольцо. Леэ выталкивают на середину и начинают теснить к морю, которое ревет впереди свирепым зверем.

Я подбегаю к одному, к другому, кричу, умоляю, уговариваю, но никто меня не слышит. Голос мой теряется в этом хаосе, я бессилен перед толпой.

Так постепенно доходят до берега. Останавливаются. Леэ замирает.

- Иди в воду, смелее! - подгоняют ее.

- Ступай, ступай за своим полюбовником! - кричат.

- На остров тебе больше возврата нет! - смеются.

Женщина мечется загнанной ланью. Она бегает по берегу туда и сюда, точно ища спасительной лазейки. Но кольцо вокруг делается все плотнее.

- Пощадите! - кричит она из последних сил, и в этом ее крике звучат безысходность, отчаяние и смертельный ужас. Но рыбакам это только доставляет удовольствие, их злобные глаза с превеликим интересом следят за круженьем беззащитной женщины. Вскоре, однако, пресытясь, они начинают проявлять нетерпение, браниться, грозить. Они кровожадны и жестоки.

- В море! В море! - слышатся безжалостные голоса.

- Чего еще это стерва ждет? - удивляются иные.

- Может, пособить ей? - глумятся пьяные.

И затем, точно шквал, грозный крик толпы:

- В море! В море! В море!

Женщина еще мечется, еще кидается туда и сюда, еще простирает руки, как бы прося о пощаде. Но видя вокруг себя лишь глухую злобу и презрение, падает обессиленно, бьется на земле, скребет песок, потом выпрямляется и входит в воду. Раздаются торжествующие возгласы, поношения, злорадные выкрики, народ ликует, кровь ударяет людям в голову и пьянит их.

Тут набежавшая волна с разбегу подхватывает женщину, как бы забавляясь, подбрасывает ее и, снова приняв в свои объятия, радостно клокоча, уносит от берега. Какое-то время в море еще мелькают ее белое платье, руки мокрые волосы, потом накатывают новые волны и накрывают Леэ, утаскивают ее на дно. Зачарованно любуясь игрой волн, словно на самое захватывающее зрелище, стоят и смотрят на это рыбаки. Они уже не неистовствуют, они испытывают наслаждение, и сладкая слюна наполняет их рты. Когда женщина не показывается больше на поверхности, они точно сбрасывают с себя оцепенение или пробуждаются от похотливого сна, причмокивают губами, сплевывают и начинают потихоньку расходиться по домом.

На берегу остается лишь Вайгла. Долго стоит он в одиночестве и не отрываясь глядит на пнистый бег волн. Седые волосы его вздыблены ветром, шейный платок развязался и плещется на ветру, словно прощаясь с той, что погибла.

Начальник пограничной охраны с двумя солдатами и с полицейским прибывает на место только к вечеру.

А я укладываю чемодан, чтобы бежать из этого проклятого места. Кое-кто из рыбаков и рыбачек приходит проводить меня, окружает повозку, но я не смею посмотреть им в глаза. В душе своей я проклял их на вечные муки и страдания. И пусть преследуют их несчастья так же, как жуткий рокот моря и вой ветров преследуют меня всю мою жизнь.

Я уже очень стар и не сегодня-завтра мне придет срок отойти к господу моему, я многое видел в жизни и многое пережил, однако ничто не запало мне в душу столько прочно, как то, что произошло там, на далеком острове.

1926

В последние годы культурная жизнь Эстонии стала намного оживленнее и разнообразнее. Значительно расширилось понятие литературной классики. Литературоведы и критики перестали быть суровыми судьями, которые отдавали предпочтение одним авторам прошлого, тогда как других замалчивали или же писали о них лишь в пренебрежительном тоне. Новое понимание культуры — это оценка всего культурного наследия во всем его богатстве и разнообразии. Выяснилось, что в эстонской литературной классике есть целый ряд авторов, о ком десятки лет не говорилось ни слова и творчество которых сознательно предавалось забвению. В первую очередь это относится к тем писателям, которые в годы второй мировой войны покинули Эстонию и продолжили свою творческую деятельность за рубежом. Один из таких эстонских писателей — Аугуст Гайлит — новеллист и романист, автор с ярковыраженным романтическим восприятием жизни.

Аугуст Гайлит родился в южной Эстонии, в приходе Сангасте, 9 января 1891 года в семье строительного мастера. Отец его был латыш, мать — эстонка, среди предков который были и прибалтийские немцы. Говорили дома по-латышски, но дети знали также эстонский и немецкий. Строительный мастер почитал немецкую литературу и культуру, так что Аугуст Гайлит начал свое знакомство с мировой литературой с помощью немецкого языка. Учился он в Валга и Тарту, то в латышской, то в эстонской школе. Рано пристрастясь к литературе, он еще школьником пробует писать сам, его стихи и рассказы печатались в тогдашней прессе.