Лодки, так спокойно покачивающиеся в воде накануне, теперь вкривь и вкось стояли на илистом дне, их мачты торчали под самыми невероятными углами. Между ними вышагивали чайки, поклевывая мокрое дно. Дэйзи вдруг почувствовала сильный запах рыбы, из-за чего ее нос непроизвольно наморщился.

Она подошла к краю бетонной пристани и посмотрела на ил. Солнце спекло отдельные места в твердую корку, покрытую трещинами, в которых поблескивала неприятная сырость. Ржавые консервные банки, бутылки, трубы и непонятные, с острыми краями предметы торчали из ила, словно часть чего-то большого, зарытого внизу, но пытающегося выбраться на берег. Крошечные насекомые роились над влажной поверхностью в поисках места, где можно отложить яйца. Было трудно поверить, что нечто столь неприятное могло быть скрыто такой красотой, нечто столь отвратительное на вид и на запах могло находиться под чистой и сверкающей поверхностью воды.

Дэйзи повернулась, чтобы уйти. Ее не покидало ощущение грязи, словно она испачкалась. Не надо больше приходить сюда во время отлива.

В ту ночь Дэйзи опять приснилась девушка с рыжими волосами. Она с самого начала плохо спала, постоянно вздрагивая в полусне от далекого грохота электрокаров на пирсе и песен и криков подростков, гуляющих по набережной. Постепенно, по мере того как закрывали свои двери пабы и клубы и пирс пустел, в ее комнате становилось тише и она проваливалась в глубокое забытье, как ржавая консервная банка, которая вязнет в иле. К полуночи она уже ничего не ощущала.

Во сне Дэйзи находилась в столовой, где главным предметом был большой стол красного дерева. Перед каждым стулом были расстелены салфетки под приборы: с пробковым основанием и ламинированным изображением растений на лицевой стороне. В комнате было темно, если не считать канделябра на столе, но у Дэйзи возникло ощущение занавесей в темноте: мягких, бархатных, спадающих складками на пол, приглушающих все звуки.

Дэйзи сидела во главе стола. На ее салфетке был изображен рододендроновый куст. Повернув голову влево — медленным, словно под водой, движением, как всегда бывает во сне, — она увидела, что на салфетке там нарисован куст азалии. Справа от нее красовался горный лавр.

— Ты знала, — произнес детский голос с другого конца стола, — что мед от пчел, которые собирают пыльцу с рододендроновых кустов, по-настоящему ядовит? Мне кажется, я прочла об этом в какой-то книге.

Дэйзи подняла голову. Напротив нее сидела девочка лет восьми. С рыжими волосами и в ярком платье. Она примостилась на стуле из красного дерева и казалась крошечной.

— Как тебя зовут? — спросила Дэйзи.

— Не помню, — ответила девочка. — А тебя?

Дэйзи покачала головой:

— Я тоже не помню. Где мы?

— В моем тайном месте. Тебе здесь нравится?

— Не знаю, моя дорогая. Я не могу как следует его разглядеть. Что мы здесь делаем?

— Пьем чай. Мы всегда здесь пьем чай.

Без особого удивления Дэйзи заметила, что на салфетке перед девочкой теперь стояли чайник и две чашки на блюдцах: маленькие чашки, маленькие блюдца, которые больше подошли бы для кукольного домика, чем для людей. С преувеличенной осторожностью девочка наполнила чашки коричневой жидкостью, затем сползла со стула, взяла одну чашку на блюдце и понесла вокруг стола к тому месту, где сидела Дэйзи.

— Он изумителен, — сказала она, ставя чашку. — Я заварила его сама.

— А из чего ты его сделала, моя дорогая? — спросила Дэйзи, когда девочка вернулась на свое место.

— Сахар и травы всем по нраву, — отозвалась девочка. — Я всегда так завариваю. Тебе придется выпить.

— Мне не особенно хочется пить.

— Однако придется. — Это был не столько приказ, сколько констатация факта.

Дэйзи ощутила, как рука тянется к чашке. Она пыталась остановить ее, но пальцы обхватили теплый фарфор и поднесли чашку к губам.

— Я действительно не думаю…

— Однако придется. Это игра.

Дэйзи почувствовала, как пар от чая оседает влагой на ее верхней губе. Она ощущала запах чего-то горького и неприятного.

— Что это?

— А ты не знаешь? — Девочка ухмыльнулась.

Она чувствовала чашку у себя в руке, ощущала, как жар от нее передается коже.

— Это… знакомый запах.

— Это росло у тебя в саду. Ты делала напиток из ягод. Разве не помнишь? Садовник называл это «белладонна».

Чашка наклонилась, и жидкость струйкой потекла Дэйзи в рот. Она пыталась выплюнуть ее, но сила, управляющая рукой, заставила ее глотать снова и снова.

— Кролики это едят, — поджав губы, пробормотала девочка, — и на них не действует. Но если ты съешь кролика, то можешь отравиться.

Дэйзи почувствовала во рту жжение, хотя чай был не очень горячим. На языке и губах появились волдыри, на лбу внезапно выступил пот.

— Говорят, ведьмы пили белладонну, когда по ночам собирались на шабаш. Это заставляло их думать, будто они летают. Моя мама говорит, ведьм не бывает, но я знаю, что они есть.

Руки Дэйзи поставили чашку на стол и сами собой сложились на коленях, однако пальцы дрожали, а ладони были влажными.

— Римские матроны использовали белладонну в косметических целях, чтобы придать коже молочную белизну. — Девочка подалась на своем стуле вперед, обхватила себя руками и стала пристально смотреть на Дэйзи. — Твоя кожа сейчас выглядит по-настоящему белой, но я не думаю, что это от косметики. Скорее всего действует белладонна.

Руки совершенно онемели, комната начала расплываться и бледнеть. Дэйзи видела лишь контуры девочки, но из-за того, что все в глазах утратило резкость, ее симпатичное личико превратилось в череп, рыжеволосый череп, уставившийся на Дэйзи с сумасшедшей улыбкой.

— Какие ощущения? — крикнула девочка. — Какие ощущения?

Дэйзи резко села на постели. Какое-то мгновение она еще чувствовала волдыри во рту и усиливающееся жжение в горле, но простыни под ее сжатыми в кулаки руками были прохладными и где-то за окном волны с шуршанием накатывались на песок.

Это был сон. Всего лишь сон.

На следующее утро, чтобы собраться, Дэйзи потребовалось больше времени, чем обычно. Она чувствовала себя старой и уставшей. Что-то в этом городе высасывало из нее силы: словно приезд сюда разбудил старых призраков и ей придется постараться успокоить их, если она собирается как-то продвинуться с Сильвией.

Утро Дэйзи потратила на бесцельное шатание вокруг гостиницы и по городу, а после ленча отправилась на такси к дому Сильвии. Она уже определила, где он находится, по приобретенной в киоске «Информация для приезжих» — этот киоск оказывался очень даже полезным для нее — карте города и знала, что могла бы сесть на автобус, который остановится в десяти минутах ходьбы, но ей хотелось приехать свежей. И кроме того, это создаст впечатление, что она привыкла путешествовать с определенным комфортом, что, вероятно, будет хорошо воспринято Сильвией.

Дом находился возле вершины холма, выдающегося в море, к северу от города, и был частью усадьбы, построенной, по оценке Дэйзи, в 1930-х годах. Он имел хорошие пропорции и был просторным. Построенный из красного кирпича, с гаражом и маленьким круглым оконцем над передней дверью, дом был отгорожен от соседей и стоял в стороне от улицы. Когда Дэйзи вышла из такси и расплатилась с водителем, она с трудом могла оторвать от него взгляд. Из всех домов, в которых она когда-либо жила или намеревалась жить, этот был лучшим. Ей понравится быть здесь, когда она устранит с пути Сильвию.

Сильвия ожидала у передней двери.

— Такси, — сказала она. — Какая расточительность!

— Я не могла даже подумать об автобусе, — отозвалась Дэйзи, проследовав в дом за Сильвией. — Какое милое у вас здесь гнездышко!

— Хотите осмотреть дом?

Сильвия с гордостью провела Дэйзи по своему жилищу. Дом содержался в безупречном порядке, и там, видимо, были комнаты, в которые Сильвия больше не заглядывала. Кухня была громадной, а из хозяйской спальни открывался вид на море. Идеальный дом!

Ну, не совсем идеальный. Ни один из предметов мебели или осветительных приборов не потянет больше (в лучшем случае) нескольких тысяч фунтов. А вот за сам дом, когда он надоест Дэйзи, можно выручить солидную пачку денег.