Тищенко слушал не перебивая, изредка делая пометки в толстой записной книжке.

— Поверьте, Геннадий Захарович, я давно ждал такого предложения. — Тищенко наклонился и дружески похлопал Грекова по колену. — К сожалению, добрые намерения руководителей предприятий зачастую так и остаются лишь намерениями. Трудности мало кого радуют, хотя поначалу многие энергично берутся за их искоренение. Институт делает все от него зависящее, но без энтузиастов-производственников нам ничего не решить. Сколько постановлений было скомкано и дискредитировано! Руководители боятся рисковать. Отлеживаются на печке, выжидают. Правда, я могу вам назвать не одно предприятие, где к проблеме подходят иначе. Но таких предприятий не так уж много в масштабе нашей страны. Мы сейчас внедряем новый метод деловых отношений. Вы принесли отчеты экономического отдела?

Греков извлек из портфеля несколько толстых папок.

— Очень хорошо. — Тищенко переложил папки на письменный стол. — Я их просмотрю. Цифры мне говорят куда больше, чем слова.

— В чем заключается этот новый метод?

— Пришлем к вам трех-четырех толковых экспертов. Молодых ребят. Пусть побродят по заводу, сколько найдут нужным. А когда вы ознакомитесь с их выводами, то и суть метода станет для вас понятной. Жизнь вам предстоит нелегкая, Геннадий Захарович, так что еще раз подумайте, дружище. Но игра стоит свеч. — Тищенко вновь доверительно дотронулся до колена своего гостя. — Марк Твен в свое время сказал: «Люди очень много говорят о плохой погоде, но мало делают для того, чтобы ее улучшить». Верно?

Кафе напоминало огромный стеклянный куб. В центре, на небольшой эстраде, подготавливал свое сверкающее хромом и блестками хозяйство оркестр. Официанты копошились у пустующих столиков, сервируя их перед вечерним наплывом посетителей. Бородатый швейцар в желтых галунах разговаривал с женщиной в сером коротком плаще.

Греков узнал ее мгновенно, хотя Татьяна стояла к нему спиной. С кем же она здесь? С Павлом? Трудно в это поверить. Павел и в молодости не был ходоком по кафе. К тому же его бригада сейчас «вечеряет» на заводе, настраивают датчики.

Греков понимал, что поступает неразумно, но ничего не мог с собой поделать. Конечно, лучше всего подождать, когда Татьяна пройдет в зал. Не прятаться же ему у входа. И какое, собственно, ему дело, с кем она пришла в кафе? А почему бы и ему, Грекову, не заглянуть вечером в кафе? Что в этом необычного?

— Геннадий? — удивилась Татьяна, когда он подошел к ней.

— Был в гостинице по делам и решил немного развеяться.

— А я, понимаешь, вчера перчатки тут обронила. Да вот беда: наш официант сегодня не работает.

— Он, может, и придет. Делать-то ему дома нечего. Завернет к товарищам, — прогудел в бороду швейцар.

— Давай подождем его, а? — Греков улыбнулся и повел подбородком в сторону зала.

Татьяну смутило это предложение. Она молчала, не зная, как к нему отнестись.

— Конечно, подождите, — поддержал швейцар.

Греков и Татьяна заняли двухместный столик. Встреча была слишком неожиданна и непонятна. Давно они не оставались наедине. В редких случаях, когда Татьяна приходила в кабинет главного инженера решать производственные вопросы, заменяя Всесвятского или Аню Глизарову, они говорили только о делах. Татьяна старалась поскорей уйти. Теперь трудно установить, с чего началось это отчуждение. Несомненно, определенную роль в их отношениях сыграл Павел. Возможно, все и началось много лет назад, когда Греков был назначен главным конструктором завода, а Павел так и остался механиком. Греков не хотел думать, что основной причиной разлада была Татьяна.

— Что же мы будем заказывать?

— Мне чашечку кофе, — заторопилась Татьяна.

— У вас есть сухое вино? — Греков повернулся к официанту.

— Да, мукузани.

— Так вот, сухое вино… Остальное на ваше усмотрение.

Официант не стал вдаваться в подробности, поправив и без того аккуратно разложенные приборы, он удалился.

Татьяна улыбнулась и спрятала зеркальце.

— Не трогает тебя время, Танюша, — произнес Греков.

— Трогает, Геннадий, трогает… Любопытно, какие дела у вас в гостинице, товарищ главный инженер?

— Битый час я беседовал о делах. Смилуйся надо мной, — шутливо ответил Греков. — Как живешь, Танюша?

Татьяна скользнула по лицу Грекова быстрым взглядом серых глаз.

— Ничего живу. Спокойно. Особых событий нет. Ну а ты, Гена?

— Я? По-разному… А здесь неплохо.

— Да. Уютно.

С эстрады доносились звуки пианино, им вторили настраиваемые скрипки. Официант принес вино. Греков приподнял бутылку и посмотрел на Татьяну.

— Только кофе, — Татьяна улыбнулась.

— Как хочешь. — Он налил себе вина.

— В прошлом году я была в Польше, по путевке, — вдруг сказала Татьяна.

— Знаю. Характеристику тебе подписывал вместо директора.

— В костел заходила, видела, как каются в грехах. Сидит ксендз. Перед ним стенка с дыркой. Он ухо к дыре приставил, а грешница с той стороны ему что-то нашептывает. Ксендз головой покачивает, понимает, мол… — Татьяна смолкла, казалось, она и сама удивлена, что вдруг вспомнила об этом.

— И тебе захотелось исповедаться?

— Мне не в чем, — быстро ответила Татьяна.

— С твоей-то внешностью? — шутливо произнес Греков.

Татьяна не улыбнулась. Она внимательно оглядела черные с проседью волосы Грекова.

— Постарел ты, Генка, — проговорила она.

— Время идет… — Греков почему-то смутился. Ему на мгновение показалось, что самое значительное, что могло произойти в его жизни, так и не произошло. Все, что было, представлялось неустойчивым и иллюзорным и, главное, пустым. Это чувство не было для него новым. Все годы он тянулся к Татьяне. Но сейчас, впервые за много лет оказавшись наедине с ней в непривычной обстановке, он ощутил прилив какой-то оглушающей, непонятной тоски.

Греков накрыл ладонью руку Татьяны. Она осторожно высвободила ее и поправила прическу.

Подошел официант. Ловко и бесшумно он принялся заставлять стол тарелками с закуской. Нежно розовели ломтики семги, обложенные глянцевыми камешками маслин. Тускнела мелкими пузырьками икра. Какая-то растрепанная зелень свисала через край тарелки.

— Вижу, вы постарались, — произнесла Татьяна.

Официант молча кивнул.

— Разве тут устоишь? — Татьяна вздохнула. — Но, видит бог, я просила только кофе.

Официант кивнул еще раз и объявил, что индейка в соусе «пикан» будет готова минут через десять.

— Давай все-таки выпьем, Танюша. За то, что мне так хорошо здесь сидеть с тобой, — проговорил Греков, наливая ей вина.

— И мне хорошо, Гена. Ты это здорово придумал: дела в гостинице. — Татьяна приняла бокал. — Ладно, будь здоров, Греков.

— Будь здорова, Танюша.

Словно вспугнутый бешеным топотом барабана, охнул саксофон, и звуки как бы заметались по ярко освещенному пустующему залу.

— А что, Танюша, потанцуем? — Греков встал.

Они танцевали одни. Саксофонист раскачивался, прикрыв глаза, поворачиваясь вслед за ними, словно локатор. Он был рад, что играет не просто так, а для кого-то.

— Ты чудесно танцуешь, Гена.

— Как всегда. А твой сын очень похож на тебя.

— Пожалуй. Но фигурой он весь в Павла, — ответила Татьяна и повторила — Вылитый Паша.

Они вернулись к столику. Греков ковырял вилкой в индейке и не мог сообразить, как ее едят: вилкой или руками? Что-то едят руками. Курицу, это он помнил наверняка, а вот индейку… И соус «пикан» напоминал жирный, перестоявшийся бульон.

— Кстати, и твоя дочка похожа на тебя. — Татьяна ловко расправлялась с индейкой. — Очень похожа.

— А фигурой в Шурочку. — Греков решительно ухватился за какую-то горелую косточку, и неудачно: капли соуса брызнули на пиджак. Татьяна подала ему салфетку.

К ним подошел молодой человек.

— Вы пришли? Очень хорошо. — Он положил на край стола коричневые замшевые перчатки.

— О, большое спасибо! — обрадовалась Татьяна. — Большое спасибо. — Она спрятала перчатки в сумку и еще раз оглядела себя в зеркальце.