Имон взглянул на меня, улыбнулся и вытащил пробку. Она упала на ковер, а в офисе вновь сформировался из тумана джинн, выглядевший на сей раз чуточку по-другому. Кожа бледнее, глаза, правда, остались фиолетовыми, а волосы немного порыжели и стали длиннее, что делало его моложе и симпатичнее.

—

Жаль, что не женского пола, — критически заметил Имон. — Тебя как зовут?

—

Валентин.

—

Валентин, ты можешь не дать окнам разбиться?

Джинн кивнул. Я уж рот открыла, собираясь сказать Имону, что он совершает ошибку, задавая вопрос, но, как оказалось, он в моих наставлениях не нуждался.

—

Не дай окнам разбиться, — отдал он однозначный приказ, и стекла перестали дребезжать. Шторм снаружи бушевал по-прежнему, но мы, насколько это возможно, находились в безопасности. Во всяком случае, могли не опасаться выбитых стекол.

Имон испустил дрожащий вздох, и я уловила темный блеск в его глазах.

—

Ты всего лишь человек, — сказала я ему, — ты не обладаешь резервами силы, чтобы подкреплять его. Не валяй дурака.

—

Ох, уверяю тебя, это уже лишнее. Мой девиз таков: одно дело за раз.

Он одарил меня возбужденной, сияющей улыбкой.

—

Ты свою часть сделки выполнила.

—

Да. Я выполнила.

—

Знаешь, извини, конечно, но я собираюсь поступить по-другому. Валентин, убей…

—

Дэвид! — крикнула я. — Выходи!

Это все, что мне оставалось.

Мелькнула невидимая для Имона черная тень, и внезапно Валентин упал, закричал и задергался, в то время как над ним и вокруг него сгущалась тьма. Зрелище было жуткое. Дэвид превратился в нечто столь ужасное, что я просто не могла на это смотреть… впрочем, хоть бы и могла, на нем теперь нельзя было сфокусировать взгляд. Все воспринималось обрывочно: намеки на острые грани, когти, зубы, хваткие, как у насекомого, конечности. Я шарахнулась от них подальше, больно ударившись бедром о стол Имона.

Имон нахмурился.

—

Валентин, убей ее!

Однако Валентин был не в состоянии выполнить приказ. Он лежал ничком и вопил, в то время как когти ифрита рвали его в клочья, в туман.

Убивая.

Поглощая.

Имона все это застало врасплох: на мгновение он замер, глядя на распростертого на полу джинна и зажатую в руке бесполезную бутылку.

И тут я поразила его молнией. Не смертельно, да на это бы меня и не хватило, но он вскрикнул и, обмякнув, свалился с подлокотника кушетки на ковер.

Бутылка вылетела из его руки. Пистолет закатился под кушетку. Ифрит завершил кормление и начал обретать плотность, вес, человеческий облик. Облик дрожащего, голого человека.

Дэвид упал на четвереньки, хрипло дыша и содрогаясь в рвотных конвульсиях, а потом завалился на бок, спиной ко мне. Я смотрела на изгиб его спины, и мне больше всего на свете хотелось броситься к нему, обнять его, покрыть поцелуями и поклясться, что я больше никогда не допущу такого, никогда…

Он повернулся и взглянул на меня, и увиденное в его взоре обожгло меня, едва не обратив в пепел. Никто, ни человек, ни джинн, не мог жить с таким чувством вины и ужаса. С таким ненасытным тяготением.

—

Отпусти меня, — прошептал он. — Я люблю тебя, но, пожалуйста… ты должна меня отпустить.

Я знала, что он прав. И времени, чтобы это сделать, у меня оставалось чуть-чуть.

Я стукнула его бутылкой о стол, почти не почувствовав, как она разбилась, почти не заметив, что порезала руку. Физическая боль не значила ничего по сравнению с пожаром, бушевавшим в моей душе.

Я ощутила, как разорвалась соединявшая нас нить, бесповоротный разрыв, оставивший внутри пустоту.

Дэвид встал, одновременно с этим движением формируя на себе одежду. Линялые, мешковатые брюки-хаки. Поношенную синюю рубашку. Последним появилось длинное, до самых башмаков, оливковое драповое пальто.

Он был теплом, огнем, всем, чего я когда-либо желала в жизни.

Его большие, широкие ладони легли мне на плечи, потом скользнули на щеки, и он привлек меня к себе для поцелуя. Я ощутила его прерывистое дыхание, а потом и дрожь всего тела.

—

Я знал, что все обернется этим, — прошептал он. — Мне так жаль, Джо. Я так… Мне не удержаться в этом облике долго. Я должен идти.

—

Иди, — сказала я. — Со мной все будет в порядке.

После этого он исчез.

Вскрикнув, я потянулась за ним, но мои окровавленные руки обняли лишь воздух.

Окно на другом конце комнаты разлетелось фонтаном серебристых осколков, осыпавших кушетку.

Охнув, я бросилась туда, едва не споткнувшись о слабо шевелившегося Имона, и схватила Сару, стараясь ее поднять. Идти она не могла и лишь что-то неразборчиво бормотала про Имона. Я забросила ее руку себе на плечо и наполовину повела, наполовину потащила ее к выходу.

Когда мы выбрались в холл, с грохотом, похожим на взрыв бомбы, разлетелось еще одно окно.

О господи! Весь дом ходил ходуном.

Вытащив Сару на лестницу, я прислонила ее к стенке и вернулась за Имоном: ну не могла я, хоть убейте, бросить его там в беспомощном состоянии, что бы он ни наделал. Может быть, он и заслужил смерть, но такого рода смерти я не пожелала бы никому.

Ввалившись внутрь, я оказалась на секунду ослеплена молнией, ударившей так близко, что наэлектризовались даже волоски на моих руках. Имон, все еще валявшийся на полу, получил с дюжину глубоких, кровоточащих порезов. Подхватив под мышки, я потащила его по мокрому, усыпанному стеклом ковру. Он задергался, пытаясь то ли помочь, то ли вырваться, я рявкнула, чтобы прекратил, и продолжала тянуть.

Каким-то чудом мне удалось выволочь Имона на лестницу и перевернуть на кровоточащую спину. Сара, бедная, как смерть, с мутным взглядом, вцепилась в перила и, того и гляди, могла упасть. Оставив Имона на полу, я перескочила через него и успела подхватить Сару, когда ее качнуло.

—

Дальше справляйся сам! — крикнула я Имону, когда он потянулся к перилам, пытаясь приподняться в сидячее положение, и, обхватив Сару за талию, повела вниз.

Спуск оказался долгим и трудным. Один мучительный шаг за раз. К тому времени, когда мы спустились, босые ноги Сары исцарапались и кровоточили, но она более-менее очухалась.

Во всяком случае, настолько, чтобы извернуться в моих руках, оглянуться на лестницу и пробормотать:

—

Но Имон…

—

К черту Имона, — мрачно заявила я. — Идем. Нам надо отсюда выбраться.

Она этого вовсе не хотела, но в такой ситуации я не собиралась считаться с ее возражениями. И уж тем более с возражениями, касавшимися ее негодяя-любовника.

Мы вывалились с лестницы в фойе…

…Где стояла группа мужчин, таращившихся на информационный экран точно так же, как перед этим я. Вообразив, что это спасатели, я на миг испытала облегчение, но тут же сообразила, что одеты они вовсе не как сотрудники экстренных служб или патруль. Трое из них выглядели настоящими громилами — татуированные, сильные, с чудовищно выпиравшей мускулатурой.

Четвертый был в плаще от «Барберри», сменившем из-за дождя цвет со светло-кофейного на шоколадный. Под плащом виднелся наполовину промокший, шитый на заказ, костюм с шелковым галстуком. О туфлях, явно итальянской работы, никак не рассчитанных на такую погоду, можно было лишь пожалеть. Еще его отличали отменная стрижка, которую не испортил даже дождь, темные усы и жестокий изгиб рта.

Заметив меня, он кивнул своему отряду телохранителей, и они бросились на меня. Сара стала падать. Один из громил схватил ее за волосы и рывком поднял. Она уже не была настолько одурманена, чтобы не вскрикнуть. Я не рыпалась, понимая, что шансов у меня кот наплакал, тем паче что «костюм» достал пушку, до боли напоминавшую ту, с которой забавлялся на верхнем этаже Имон. Надо думать, излюбленная модель отъявленных мерзавцев. Денек у меня сегодня выдался такой, что понизился и уровень адреналина. Я просто ошарашенно смотрела на него, а он своими темными, лишенными света глазами на меня.