— Разумеется, — ответила Улыба. — Он же Скрипач. Вечная проблема — люди у власти никогда не слушают людей знающих. Это словно два мира, два разных языка. — Она замолчала, заметив, как мужчины смотрят на нее. — Чего?

— Ничего, — сказал Тарр. — То есть… какое умное замечание, Улыба!

— О, и это вас потрясло?

— Меня потрясло, — сказал Корик.

Она скорчила рожу. Хотя втайне была довольна. «Верно. Я не такая дура, как вы думали. Я не дура, хотя всё думают… Ну, они сами и есть настоящие дураки».

Они поспешили вдогонку роте, но всё закончилось раньше.

Засада Летера ждала Кенебову толпу на лесистом склоне, на спуске в ложбину. Ряды вражеских солдат встали над недавно вырытыми окопами, выпустив несколько сотен стрел без оперения и с глиняными шариками вместо железных наконечников. В реальном бою половина малазан была бы сразу убита или ранена. Еще несколько залпов — и остатки солдат также пришлось бы списать в расход.

Брюс Беддикт прошагал между завывающих и скачущих от радости летерийцев, подойдя к Кенебу и украсив его кожаную кирасу алой полоской, проведенной смоченным в краске пальцем. — Простите, кулак, но вас только что стерли.

— Точно, Командор, — признал Кенеб. — Три сотни мертвых малазан валяются в лесном «мешке». Очень ловко проделано. Хотя я думаю, что один урок вы так и не выучили.

Улыбка на лице Брюса несколько поблекла: — Кулак? Боюсь, я не понимаю.

— Иногда тактика вынуждает нас к жестокости, Командор. Особенно когда вы выбились из времени и приходится спешить.

— И?

Внезапно загудели рога из-за холмов, что были за спинами отрядов Летера с… ну, короче говоря, со всех сторон.

Кенеб закончил: — Три сотни мертвых малазан. И восемь сотен мертвых летерийцев, включая главнокомандующего. Неравный размен, но это война. Думаю, Адъюнкт одобрила бы…

Брюс сухо усмехнулся, вздохнув: — Урок выучен, Кулак Кенеб. Мои комплименты Адъюнкту.

Тут к ним подошел Скрипач. — Кулак, вы задолжали мне и моему взводу две ночи… Разрешите идти, сэр?

Кенеб ухмыльнулся Брюсу: — Адъюнкт, конечно, примет ваши комплименты, Командор, но на деле они предназначены этому вот сержанту.

— Ага, вижу.

— Вот еще урок для обдумывания. Нужно прислушиваться к ветеранам, даже низкого звания.

— Что же, — пробормотал Брюс, — я могу поохотиться за немногими оставшимися в живых ветеранами. Тем не менее, Кулак, я полагаю: жертва тремя сотнями солдат вряд ли позволительна в вашем положении. Даже ради выигранной битвы.

— Верно. Отсюда мои слова насчет времени. Я послал вестового к кулаку Блистигу, но мы не успели организовать взаимодействие к моменту засады. Я же предпочел бы вовсе избежать всякого контакта с вашими силами. Но, зная, что все мы предпочли бы провести ночь в кроватях, я решил, что более полезным будет устроить столкновение. Теперь, — улыбнулся он, — можно маршировать к назад, Летерасу.

Брюс вытащил носовой платок, смочил из фляжки. Подошел к кулаку и тщательно стер красную полосу с кирасы.

Капитан Фаредан Сорт вошла в конторку Добряка и обнаружила его стоящим около стола, взирающим на огромную неопрятную кучу каких-то волос.

— Боги подлые, это что такое?

Добряк поднял взгляд: — А на что похоже?

— На волосы.

— Верно. Волосы животных, насколько могу судить. Самых разных зверей.

— Воняет. Что волосы делают на вашем столе?

— Отличный вопрос. Скажите, лейтенант Прыщ был во внешней конторе?

Капитан покачала головой: — Боюсь, никого там не было.

Добряк хмыкнул: — Подозреваю, прячется.

— А я сомневаюсь, что он посмел сделать такое…

— О, не напрямую. Но готов поставить фургон золотых империалов, что руку он приложил. Воображает себя особо умным, лейтенантик мой.

— Если он владеет чем-то, что очень ценит, — сказала она, — раздавите это ногой. Вот так я забочусь обо всех, что кажутся готовыми устроить проблемы. Так я сделала на Семиградье — и он до сих пор смотрит с тоской в глазах.

— Точно? С тоской в глазах?

— Точно.

— Это… превосходный совет, Фаредан. Спасибо.

— Рада слышать. Но я заходила узнать, не повезло ли вам найти наших блудных магов.

— Нет. Полагаю, пора привлечь Верховного Мага, Быстрого Бена. — Если, — добавил он, — они того стоят.

Женщина отвернулась и поглядела в окошко. — Добряк, Синн спасла многие, многие жизни в И’Гатане. В ночь осады и потом, когда выжившие пробрались под городом. Ее брат капрал Шип сам не свой от тревоги. Она резкая, это точно, но я не считаю, что это всегда плохо.

— Адъюнкт, кажется, испытывает отчаянную нужду в магах. Почему бы?

Сорт пожала плечами: — Я знаю не больше вас, Добряк. Скоро мы уйдем от удобств Летераса.

Мужчина хмыкнул: — Никогда не давайте солдату избытка комфорта. От этого все беды. Она права, подгоняя нас. Но было бы приятно знать, куда мы идем.

— А мне было бы еще приятнее знать, что восемь тысяч солдат сопровождает не один полусумасшедший Верховный Маг. — Она помедлила. — Мы не найдем еще одного Клюва среди взводов, Добряк. Чудеса не повторяются.

— Вы начинаете говорить как мрачный Блистиг.

Капитан одернула себя. — Вы правы. Простите. Я только тревожусь насчет Синн.

— Так найдите Быстрого Бена. Пусть заглянет во все сортиры или как их там…

— В садки.

— Вот-вот.

Вздохнув, она повернулась к двери. — Пошлю к вам Прыща, если увижу.

— Не надо. Он рано или поздно вылезет. Оставьте лейтенанта мне, Фаредан.

Сержант Смола бросала кости с сестрой и Баданом Груком. Дальхонезская версия — человеческие костяшки, отполированные от долгого употребления, блестящие как янтарь. Легенда гласит, что они принадлежали трем торговцам из Ли Хенга, приехавшим в деревню ради воровства. Естественно, они потеряли не только пальцы на руках. Дальхонезцы не любят учить нарушителей; они склонны к делам менее утонченным. В конце концов, кому не по нраву сеанс добрых пыток? А дураков — торговцев меньше не станет…

Конечно, это произошло в нецивилизованные времена. Келланвед положил конец пыткам. «Государство, разрешающее пытку, взывает к варварству и не заслуживает ничего иного, кроме как пожать плоды собственных злоупотреблений». Говорят, это слова Императора, хотя Смола и не убеждена. Звучит слишком… гладко, особенно для треклятого дальхонезского вора.

Но жизнь во времена цивилизованности стала менее веселой… по крайней мере, так шепчут старики. Хотя они всегда что-то шепчут. Это последняя работа в жизни, дальше только смерть от дряхлости, награда за долголетие. Что до нее самой, Смола не надеялась пережить работу солдата.

Интересно, что больше всех жалуются молодые да зеленые. Ветераны всегда спокойны. Наверное, это проклятие начала и конца жизни: и молодые и старики оказываются в ловушке вечного недовольства.

Целуй-Сюда собрала кости и бросила еще раз. — Ха! Бедный Бадан — тебе ни в жизнь не перебить. Давай, бросай!

Смола согласилась: это был хороший бросок. Четыре основных, только двух не хватает для настоящего «моста». Бадану потребуется поистине идеальный бросок.

— Я выхожу, — сказала она. — Бросай, Бадан. И без жульничества.

— Я не жульничаю, — ответил он, собирая кости.

— Тогда что у тебя к ладони прилипло?

Бадан открыл ладонь и скривился: — Она смолой намазана! Вот почему ты так хорошо бросала!

— Если смолой намазана, — крикнула Целуй-Сюда, — то Смола и виновата!

— Дыханье Худа, — вздохнула Смола. — Смотрите, придурки — мы все жульничаем. Это у нас в крови. Значит, никто никогда не признается, что смазал ладонь смолой. Давай, счищай — и продолжим.

Остальные согласились, отчего Смола ощутила облегчение. Поганая живица оставалась в кармане слишком долго, перепачкав все. Да и пальцы стали липкими. Она исподтишка опустила руки и потерла о бедра, как бы пытаясь согреться. Целуй-Сюда мрачно поглядела на нее: в казарме было жарко, словно в костре коптильщика человеческих голов.