Они вышли из комнаты.

Шеб сказал: — Я обратно на балкон.

Раутос пошарил в тючке, достав тряпки и фляжку. Встал на колени у скорчившегося Наппета, крякнул. — Давай поглядим, что можно сделать.

«Предательство может остыть — холодная груда углей — и вдруг вспыхнуть снова. Что заставило меня совершать такие убийства? Они были сородичами. Спутниками. Любимыми друзьями. Как я смог? Моя жена, она хотела ранить меня… почему? Что я сделал? Сестра Горима? Это же чепуха. Безделица. Не стоит таких воплей. Она сама должна была понять.

Она ранила меня, но мне не забыть ее глаз — ее лица — она смотрела на меня, когда я забирал ее жизнь. Никогда мне не понять, почему она смотрела как та, которую предали. Это меня предали. Не я. Сестра Горима… какое она имела отношение? Я не хотел ей вредить. Так вышло. Но то, что она сделала… словно нож в сердце вонзила!

Нужно было понимать: не такой я человек, чтобы спустить. У меня есть гордость. Вот почему всем пришлось умереть, всем, что знали и смеялись за моей спиной. Нужно было дать урок… но ведь… когда все закончилось, некому было учить мой урок. Только я остался, но это не годится. Я должен был выучить иной урок. Не так ли?

Дракон ждет на равнине. Он не моргает. Однажды он моргнул — и всё исчезло. Всё и все. Больше он никогда так не сделает.

Ты моргаешь и навеки теряешь время. Ты даже не можешь понять, сколько длилось моргание. Миг — или тысяча лет? Ты даже не можешь увериться, что увиденное сейчас таково же, как увиденное миг назад. Не можешь. Ты думаешь — оно то же. Убеждаешь себя, уговариваешь себя верить в непрерывность видимого. Оно такое же, как в прошлом. Вот что ты себе внушаешь. Разум забавляется игрой в уверенность. Чтобы не впасть в безумие. Но подумай, что один миг, одно движение век — да, все мы понимаем — может изменить реальность. Закрылись веки — одно, открылись — совсем иное. Дурные вести. Поражающий душу ужас. Горе. Как долго длится миг?

Боги подлые, целую гребаную вечность»!

Кто-то кричал от смертельной боли — но вождь Желч к такому давно привык. Его глаза слезились от едкого дыма. Он повернул коня — и разразился градом ругательств. Целых три отряда летели из видневшейся на дне долины деревни, высоко поднимая копья с нанизанными и привязанными зловещими трофеями. — Пусть Колтейн возьмет этих дураков и раздавит пяткой! Джарабб! Скачи к их командиру. Пусть построит войско и возобновит разведку на юге. Никаких больше набегов — так и скажи дураку, что я заберу у него добычу, жену и дочерей, если хоть раз еще ослушается приказа!

Джарабб прищурился… — Это Шельмеза, Вождь Войны.

— Отлично. Заберу мужа и сыновей, сделаю рабами и продам в Д’рас. Кривой нос Балта, ей нужно лучше управлять воинами!

— Они всего лишь следовали за ней, — сказал Джарабб. — Она хуже бешеного волка.

— Хватит жевать мое ухо, — рявкнул Желч, желавший вынуть ногу из стремени и пнуть парня в грудь. Слишком фамильярным стал, слишком хитрым, слишком много Худом клятых слов и намекающих взглядов. После дела с Шельмезой он ему глаз подобьет и заставит следить за ранеными, чтобы не отстали.

Джарабб попробовал улыбнуться, но улыбка увяла от злобной гримасы Желча. Юный Слезоточец пришпорил коня и поскакал навстречу вопящим, улюлюкающим рейдерам.

Небо над тошнотворной пеленой дыма было безоблачным — шатер насыщенной синевы, зловредное солнце, казалось, хочет вскипятить воздух. Стайки длиннохвостых птиц беспорядочно метались, боясь садиться на землю, ведь повсюду были воины — хундрилы. По заброшенным полям скакала разжиревшая, в палец длиной саранча.

По дороге возвращалась первая группа разведчиков; Желч был рад видеть их дисциплину, слаженный бег коней, поднятые под одинаковыми углами копья. Кто у них офицер? Он заметил на копье командира кожаный бунчук и понял: это Ведит, недавно раздавивший гарнизон местного городка. Он понес в набеге тяжелые потери — но в этом нет сюрприза. Молод, по-глупому упорен и вспыльчив — но надо приглядеть за ним, ведь он, вполне очевидно, сумел взять воинов в твердые руки.

Один жест руки Ведита заставил всех его воинов остановиться. Офицер подскакал к Желчу, натянул удила. — Вождь Войны, нас поджидает армия Болкандо. В двух лигах. Десять тысяч, два полных легиона и вспомогательный лагерь в три раза больше. Они срубили каждое дерево за лигу вокруг. Готов поспорить, они устраивали лагерь уже три или четыре дня.

— Глупые болкандийцы. Какой смысл выводить в поле армию, способную только топтаться на месте подобно бхедрину? Мы обогнем ее и направимся к столице. Я смогу стащить их короля с трона. Потом сам сяду на трон, напившись вдрызг. Так и будет! — Он фыркнул. — Генералы и командиры ничего не понимают. Думают, битва решает все, словно кулаки в темной аллее. Колтейн знал лучше — война это средство, не цель. Цель не в убийствах, а в доминировании на последующих переговорах.

Второй разведчик подскакал с севера; копыта его лошади выбивали облачка пыли из заросших сорняками борозд, зайцы выскакивали из-под самых ног. Желч покосился на него — и поворотил коня, глядя на юг. Да, там еще один вестник, конь покрыт потом. Он что-то кричит, протискиваясь между разнузданных воинов Шельмезы. Вождь хмыкнул.

Ведит тоже заметил вестников. — Нас обкладывают.

— И что? — спросил Желч, снова прищурившись на молодого, но уже умного воина.

Тот пожал плечами: — Даже если четвертое войско идет сзади, Вождь Войны, мы можем проскользнуть через щели. Они же все пешие.

— Как ласка между когтей ястреба. Им не стоит надеяться даже на кусок нашего хвоста. Ведит, я доверяю тебе командовать тысячей. Да, пятью десятками отрядов. Бери на себя северную армию — она будет на марше, солдаты устали как собаки, наглотались пыли. Идут, вероятно, колонной. Не давай им передышки. Налетай, режь, пусть потеряют порядок. Потом берите обоз. Сожгите все, что не сможете увезти. Не теряй контроля над воинами. Просто обрубите врагу пальцы на ногах и оставьте на месте. Понял?

Ведит с ухмылкой кивнул. — Я хотел бы послушать того разведчика.