– Как только мы поженились, твоего папу забрали в армию. Он был умным и сильным, и вскоре ему присвоили офицерское звание.

– Он был военным?

– Одним из самых-самых лучших военных, – кивнула она, сводя воедино мое неверие и необходимость отказаться от него. – Его забрасывали в такие места, куда простых солдат не пошлешь. Ему не разрешали рассказывать об этом даже мне. Когда выполняешь сверхсекретное задание – это военная тайна – Мама подставила тарелку под струю воды и передала ее мне. – Вот чем занимался твой папа перед смертью. Он выполнял секретное задание. Единственное, что сказали мне, – он погиб как герой. И был похоронен в особой могиле для героев на другом конце света, на склоне высокой горы, обращенном к океану.

Я представил себе американский флаг над высоким горным утесом, серебристую ширь моря, убегающие в бесконечность волны – особые приметы могилы того, без кого я всегда буду чувствовать неполноту своей личности.

– Не хотела тебе говорить. Но ты уже достаточно большой и понимаешь, что тайну эту нельзя никому доверять. О ней знаем только мы с тобой да старшие офицеры – начальники твоего папы.

Мы домыли и вытерли оставшуюся посуду в напряженном, но дружественном молчании. Я знал, что мать торопится переодеться перед выездом на свою «модельную» работу, но на полпути к выходу из кухни она вдруг остановилась и повернулась ко мне:

– Хочу, чтоб ты знал еще кое-что, Нэдди. Твой отец – это не единственное, чем ты можешь гордиться. Члены нашей семьи всегда были уважаемыми людьми в городе Эджертоне. Дело прошлое, с годами многое изменилось, но в нашей семье об этом помнят, и мы отличаемся от остальных. Ты вырос в особенной семье.

Я прошел в гостиную, сел на ковер и попытался понять, что такого особенного было в моих тетях и дядях. Телесыщики закончили очередное расследование, в комнату вернулись тетушки и устроились на диване перед телевизором посмотреть свою любимую программу. Из моего уголка на ковре Нетти и Мэй казались египетскими скульптурами. Их крупные тела в бесформенных просторных ситцевых платьях возвышались друг подле друга над четырьмя неподвижными колоннами-ногами. В футболке и подтяжках, вцепившихся в пояс желтовато-коричневых габардиновых брюк, дядя Кларк откинулся на спинку удобного мягкого кресла, его широкий рот скривился в презрительной усмешке. Дядя Джеймс заполнил собой кресло-качалку с высокой спинкой, его глаза были закрыты, руки сложены на груди. На экране мужчина со светлыми волнистыми волосами и аристократическим профилем усердно пилил на скрипке.

– Мистер Флориан Забах обладал божественным даром, – вздохнула тетя Нетти. – Сладостнее звуков я в жизни не слыхала

– Помнишь, когда мы ездили в Чикаго, мы видели Эдди Саута? – спросил дядя Кларк.

– Эдди извлекал просто волшебные нотки из своей скрипки, – сказала тетя Мэй. – Я вот подумала: а он мог бы быть одним из нас. Как, впрочем, и некоторые другие музыканты.

– Кое у кого длинные уши, – тетя Нети покосилась на меня, – думай, что говоришь…

Дядя Джеймс всхрапнул и пошевелился, а все остальные повернулись в его сторону и смотрели на него до тех пор, пока его подбородок не отвис настолько, насколько позволяла толстая красная шея.

– За ту вещичку Эдди Саута и прозвали Темным Ангелом скрипки, – сказал дядя Кларк.

– Нетти, тебе не кажется, что мистер Уэлк заметно набирает вес? – спросила тетя Мэй.

Глаза у меня стали слипаться, и я резко выпрямился, чтобы не заснуть прямо в гостиной, как дядя Джеймс.

Проснулся я в нашей с мамой комнате, когда она вернулась с работы. Я ждал и слушал: Стар разделась, натянула ночную рубашку, пробралась к кровати и взбила подушку. Мама принесла с собой в комнату запахи сигарет и пива, смешанные со свежестью только что отшумевшего на улице дождя, и я пытался разобрать эти странички ее вечерней жизни в то время, пока она засыпала. Дыхание мамы становилось размеренней и глубже, и когда наконец послышался мягкий горловой звук, напоминавший легкий всхрап, я тихонько прополз под одеялом и замер рядом с ней. Стар казалась мне очень крупной, просто огромной самкой, все еще окутанной атмосферой приключений, которые случились с ней по дороге домой. Свернувшись калачиком, я прижался спиной к маминой спине. Тело мое тотчас стало вдвое тяжелей и заскользило вниз, к центру Земли, где лежал похороненным мой геройски погибший отец. Стар вздрогнула во сне и проговорила одно-единственное слово, которое я, на мгновение вынырнув из сна, ухватил и спрятал в ладонях: – Райнхарт…

Помню, в детстве и юности, по меньшей мере раз в неделю, лишь только голова моя касалась подушки, я окунался в один и тот же сон. За моей спиной раздается вкрадчивый шорох, я оглядываюсь, вижу свою тень, скользящую прочь по залитой солнцем Вишневой улице, и от удивления шлепаюсь на пятую точку. Моя тень вытягивается над выбеленным солнцем тротуаром, изгибается и быстро ползет за угол. Ужас безнадежной потери на мгновение приковывает меня к теплому асфальту. Найдя в себе силы, я поднимаюсь и бегу за угол, где моя тень плывет над тротуаром, словно некое твердое тело. Когда я бросаюсь вдогонку, тротуар вдруг сам несет меня под уклон, как ледяная горка, а знакомые дома и неосвещенные крылечки тают в жарком мареве.

Эджертон исчез.

По хорошо знакомой дороге я бегу к узкой речонке и арочному деревянному мосту через нее. Тень быстро удаляется. На том берегу, за мостом, линия низкорослых деревьев и кустарника обозначает преддверие густого леса. Беглым взглядом я отмечаю за деревьями высокую остроконечную крышу и разбитые окна верхнего этажа заброшенного дома. Моя тень вползает на арку моста, приваливается спиной к железному поручню и скрещивает ноги. И каким-то непостижимым образом обращает свое лицо ко мне, не поворачивая при этом головы в мою сторону.

Словно оптическая иллюзия, насмехающаяся тень отрывается все дальше от меня с каждым моим шагом. Когда же наконец я ступаю на мост, тень кланяется мне с высоты арки на расстоянии в пятьдесят футов.

– Ты как будто пытаешься поймать меня, – говорит тень.

– Ты нужна мне, – отвечаю я.

– Ну, так иди сюда. – Тень вновь проделывает трюк: отвернулась от меня, не поворачивая головы, и переменила позу.

К тому моменту, когда я добираюсь до верха арки, тень уже внизу. Железные поручни делаются вдруг тонкими и хлипкими, а доски настила начинают прогибаться под моим весом.

Тень хлопает ладонью по поручню:

– Чем дольше ты возишься, тем тоньше становятся перила. Как ириска, которая разжевывается и исчезает.

– Я смогу дойти до того конца?

– Ага, если любишь кататься с горки – пользуйся моментом.

– Мы нужны друг другу, – повторяю я. – Мы с тобой единое целое.

– Ну да, ты – это я, я – это ты, – отвечает тень. – Но лишь в том случае, если оба мы наделены достоинствами, которыми не обладают остальные. К сожалению, достоинства твои – неинтересные.

– Неинтересные?

– Елки-палки, правильно ли я веду себя? Что люди думают обо мне? Почему они не любят меня? – Тень взмахивает руками над головой, словно разгоняя тучу москитов. – А мне плевать, что думают обо мне люди.

– Ты – тень, – говорю я. – Люди о тебе вообще не думают.

– Тогда зачем я тебе нужен? Ответа у меня нет.

– У тебя еще нос не дорос – как минимум еще лет шесть тебя даже по вечерам гулять не отпустят. Когда мы с тобой выкурим первую сигарету? Опрокинем первую рюмочку? Впервые займемся сексом? – Мой двойник с отвращением мотает головой. – Я хочу темноты, я хочу ночи. Я хочу видеть перед собой на тарелке большой стейк и стакан виски рядом. Я хочу держать в руках карты, во рту – сигару и по-взрослому веселиться, а с тобой, малыш, всего это не получишь.

– А без меня ты этого не получишь вообще, – говорю я.

– Ошибаешься. Без тебя я волен делать все, что захочу. Если ты поймаешь меня, мне придется возвращаться, но поймать меня очень, очень трудно, и ты будешь в большой опасности, преследуя меня.