– Погоди-ка. – Я прошел через номер один, ощупью пробрался на кухню, включил верхний свет и опрокинул корыто, которое заметил накануне. На захламленный пол вывалился мусор. Я притащил корыто обратно и увидел Роберта, стоящего в крохотном кирпичном дворике под неуклонно темнеющим небом. Роберт развернулся и пошел к дому, а я опустил корыто и последовал за ним к полке, уставленной экземплярами «Потустороннего». Нам при-шлось сделать три ходки, чтобы вынести книги на дворик. Я достал из кармана спички и взял в руки одну из книг.

– Не так.

Роберт завернул наверх ее обложку и выдрал склеенные страницы из корешка. Он разорвал страницы пополам, затем на меньшие и еще меньшие части. Я приступил к расчленению другого экземпляра. Отлетевшие клочки трепетали на цементном полу.

Когда почти половина книг была уничтожена, Роберт присел на колени у остатков.

– А вот теперь начинаем веселиться. – Он зажег спичку и поднес ее к низу дести[62] книжных листов. Желтый огонек взбежал по одному листу, перескочил на второй. Роберт перевернул их. Огонь сжался и потерял силу, затем пополз по краям и вновь осмелел. Роберт опустил горящие листы в раковину, а затем взял следующую пачку листов и подержал над огнем.

– Только так можно понять, что чувствует человек, когда палит книги, – проговорил я.

– Не умничай! – Роберт едва не давился смехом.

Я раздирал книги на части, пока Роберт кормил пламя страницами, подкладывая новые и новые пачки, как дрова в топку, и заполняя ими дно корыта. Горящие обрывки взмывали вверх и плыли к стенам. Некоторые страницы сгорали в полете дотла, не оставляя даже пепла. Одни превращались в плывущие в воздухе светящиеся точки, как светлячки, другие – как пылающие птицы. Одни горели, пока поднимались, ввинчиваясь в темное небо. Пламя отбрасывало тени немыслимых очертаний, и тени танцевали на стенах.

Когда Роберт склонялся над корытом, блуждающие сполохи красного и оранжевого освещали его лицо. Оно казалось почти совершенным и в то же время не более похожим на мое, чем мое – на Микеланджелова Давида. Резко очерченные брови Роберта казались стремительными черными росчерками одинаковой умеренной толщины по всей своей длине. Глаза его были чистыми и блестящими, форма носа безупречна, будто ее создал резец богоподобного ваятеля. Глубокие тени подчеркивали рисунок скул и четко очерченный рот. В его лице были видны острота ума, самоуверенность, изящество, энергия и – когда он наблюдал за танцем светлячков и огненных птиц над головой – тот чистый голод, который принуждал его наслаждаться разрушением.

– Твоя очередь. – Роберт подпрыгнул, пытаясь сбить поднимающееся к темному небу огненно-желтое крылышко.

Я присел на корточки перед корытом и поворошил тлеющие страницы, отдергивая руку от редких языков опавшего пламени. Под раскаленным ковром строки вскипали и скручивались. Роберт подпрыгивал за своим порхающим желтым крылышком, пока то не сжалось до крошечного созвездия красно тлеющих искр, затем метнулся к стене вдогонку за другой пылающей птицей. Он напомнил мне служителя какого-то древнего божества – его волосы перевиты лентами из золотых кузнечиков, и он охвачен исступлением обряда жертвоприношения. Затем я подумал, что Роберт скорее похож не на служителя, а на само божество, ликующее в бешеной пляске пожара и хаоса.

Пританцовывая, он вернулся, чтобы подержать над огнем переплет – желтый язычок распустился и побежал поперек зеленой обложки. Мое ощущение непостижимой глубины его жизненного опыта вдруг стерлось и исчезло, переродившись в понимание причин его неуравновешенности, интенсивности его детских страданий. Будто он остановился в развитии под бременем всего свалившегося на него. Впервые я понял, что половину своей жизни Роберт провел в заточении, а я – я был единственным, кто мог его спасти. Роберт нуждался во мне куда острее и больше, чем я нуждался в нем Внутри той непроглядной бездны ревности, которая была его душой, Роберт тоже знал это и делал вид, что не знает.

Его красивое лицо помрачнело, когда он заметил, что я наблюдаю за ним.

– Я думал о том, насколько мы с тобой похожи и не похожи, – сказал я и получил в ответ еще один раздраженный взгляд.

Мы вновь занялись делом и продолжали до тех пор, пока от экземпляров книги Эдварда Райнхарта не остались слой пепла и золы и несколько полусгоревших переплетов на дне корыта. Вокруг пахло так же, как на развалинах дома Хелен Джанетт. Черные обуглившиеся листы пятнали цемент двора. Роберт поддал один из них ногой, и он рассыпался в пыль.

– Давай спалим что-нибудь из его Лавкрафтов.

– Хорошие книги палить не собираюсь, – заявил я, – но ты подсказал неплохую мысль.

Я вернулся в дом и заметил, что руки выпачканы сажей.

«Лицо, скорее всего, тоже», – подумал я.

Уже успокоившийся и сдержанный, в дверях появился Роберт. В отличие от меня он был безукоризненно чист. При помощи носового платка я вытянул с полки «Ужас в Данвиче»:

– Сдается мне, этот Лавкрафт был первым, которого прочитал Райнхарт. И, скорее всего, это его Библия.

Роберт проявил признаки заинтересованности.

– Он пойдет на все, чтобы вернуть ее.

– Что ж, тогда мы заставим его ходить перед нами на задних лапках. – Роберт взглянул на свои часы. – Ты б умылся. Смотреть страшно.

– Как насчет завтра?

– Как показывает практика, наши приключения начинаются часа в три-четыре пополудни. Я найду тебя до трех, где бы ты ни был. А до тех пор не делай никаких глупостей, хорошо?

– Ты тоже.

Роберт улыбнулся мне:

– Ага, у Нэда опять козырь в рукаве. Нэд никогда не выкладывает карты на стол. У меня вопрос. Он не знает, что мы знаем, что он знает, что нас двое. Не мог бы ты ясно изложить, как мы используем данный факт против него?

– Точно так же, как было в Боулдере, – ответил я, не желая сообщать ему остальное.

– Я пас.

– А у тебя не будет выбора. Это все, что у нас есть. Роберт остро глянул на меня, будто зажатый между тем, что он считал правдой, и тем, что он не желал признавать.

– Я же сказал, я – пас.

Я подошел к столу, с которого, как мне показалось, Эрл Сойер убрал фотографию в рамке – фотографию его самого в юности.

– Иди сюда. – Роберт с неохотой пошел через комнату. – Подержи под светом руку.

– Если ты так настоятельно требуешь…

Роберт протянул вперед под лампу правую руку ладонью вверх, вытянул пальцы. Ни единой складки не разделяло его ладонь, и кончики пальцев были идеально гладкими, без рисунка. Его рука словно была изготовлена из поразительно напоминающего живую ткань пластика.

– Когда раздавали отпечатки, хватило не всем, – ухмыльнулся Роберт. – Не сказал бы, что мне их очень недостает.

«Нехватка их доставляет тебе больше страданий, чем ты позволяешь себе признать», – подумал я. Он убрал руку из круга света:

– Ты еще столького не знаешь…

– Ничего, на данный момент достаточно, – сказал я, однако Роберта уже не было рядом.