Слушая со стаканом в руке голос партнера, Рики думал, что Джон Джеффри и Льюис Бенедикт сейчас спешат домой; думал о том, что и его ждет отремонтированный дом, и осознавал, насколько устоявшейся и сложившейся была их жизнь; как много удобных мелочей было в жизни каждого из них.

– Ну, так что выберем? – спросил Сирс.

– О, что касается тебя, то hors de combat, конечно, – ответил Рики и улыбнулся, остро ощущая их дружескую близость. Он вспомнил свои недавние слова «все перемены – к худшему» и подумал: «Так и есть. Господи, помоги нам». Рики внезапно увидел их всех, своих друзей и себя самого, на хрупком невидимом самолетике, парящем высоко в темном небе.

– Стелла знает о твоих ночных кошмарах? – спросил Сирс.

– Хм, я про твои тоже не знал, – попробовал отшутиться Рики.

– Я не видел смысла обсуждать это.

– И давно они у тебя?..

Сирс еще больше вытянулся в кресле.

– А у тебя?

– Год.

– И у меня год. И у остальных, по-видимому, тоже.

– Льюис не выглядит обеспокоенным.

– Ничто не в состоянии обеспокоить его. Когда Создатель сотворил Льюиса, он сказал: «Я дам тебе красивое лицо, хорошую фигуру, ровный характер, но поскольку мир несовершенен, я немного обделю тебя разумом». Льюис разбогател, потому что любит рыбацкие деревни в Испании, а не потому, что ему суждено было стать богатым.

Рики не придал этому значения – Сирс всегда характеризовал Льюиса подобным образом.

– Они начались после смерти Эдварда?

Сирс кивнул крупной головой.

– А как ты думаешь, что на самом деле произошло с Эдвардом?

Сирс пожал плечами. Они много раз задавались этим вопросом.

– Как ты понимаешь, мне известно не больше твоего.

– И ты думаешь, что нам станет легче, если мы узнаем правду?

– Боже, что за вопрос! На него я тоже не знаю ответа, Рики.

– Как и я. Мне кажется, с нами случится что-то ужасное. Боюсь, что ты навлечешь на нас несчастье, если пригласишь сюда молодого Вандерлея.

– Предрассудки, – проворчал Сирс. – Чепуха. Я считаю, что что-то ужасное уже случилось с нами и молодой Вандерлей может прояснить ситуацию.

– Ты читал его книгу?

– Вторую? Просмотрел.

Значит, читал.

– И что ты скажешь?

– Неплохая попытка. Более литературная, чем большинство подобных произведений. Несколько великолепных фраз, продуманный и хорошо скомпонованный сюжет.

– А его догадки…

– Я не думаю, что он сразу же распустит нас, как стадо старых идиотов. Это главное.

– О, я надеюсь, – взмолился Рики. – Я не хочу, чтобы кто-то копался в наших жизнях. Пусть все остается как есть.

– Однако не исключено, что он будет «копаться», как ты говоришь, и в итоге окажется, что мы просто сами себя пугаем. И тогда, наверное, Джеффри перестанет бичевать себя за тот проклятый прием. Ведь именно он настаивал на вечеринке, потому что хотел представить эту никудышную маленькую актрису. Эту Мор.

– Я столько думал о той вечеринке, – сказал Рики. – Все пытаюсь припомнить, когда же я увидел ее в тот вечер.

– Я видел ее, – сказал Сирс. – Она разговаривала со Стеллой.

– Это видели все. Все помнят, что она говорила со Стеллой. Но куда она пошла потом?

– Ты становишься прямо как Джон. Давай дождемся молодого Вандерлея. Здесь нужен свежий взгляд.

– Боюсь, мы все пожалеем об этом, – попытался Рики еще раз. – Мы потерпим крах. И будем напоминать животных, поедающих собственный хвост. Мы должны отказаться от этого шага.

– Вопрос решен. Не драматизируй.

На том и закончили. Сирс оставался непоколебим. Рики задал ему еще один волновавший его вопрос:

– Когда мы встречаемся – ты каждый раз знаешь, о чем будет твой рассказ?

Его глаза встретились с глазами Сирса – удивительными, безоблачно голубыми.

– А что?

– А вот я не знаю. Вернее, не всегда. Я просто сижу и жду, и потом идея вдруг приходит ко мне – как сегодня вечером. У тебя так же?

– Частенько. Но это ничего не доказывает.

– А у остальных, интересно, так же?

– Почему бы и нет? А теперь, Рики, ступай домой, я хочу немного отдохнуть. Стелла, наверно, давно тебя ждет.

Было непонятно, иронизирует Сирс или нет. Он коснулся узла галстука-бабочки. Бабочки, как и Клуб Фантазеров, были той частью его жизни, которую Стелла терпела с трудом.

– Откуда берутся эти истории?

– Из наших воспоминаний, – ответил Сирс. – Или, если тебе угодно, из нашего фрейдистского бессознательного. Хватит. Я хочу побыть один. Мне еще надо вымыть все стаканы перед сном.

– Разреши еще раз попросить тебя…

– Ну что еще?

– …не писать племяннику Эдварда. – Рики встал, от смелости сердце забилось сильнее.

– А ты можешь быть упорным. Конечно, просить можно, но к нашей следующей встрече он уже получит мое письмо. И это, я думаю, к лучшему.

Рики скривился, и Сирс сказал:

– Упорным, но не агрессивным. – Фраза в духе Стеллы. И тут Сирс удивил его: – Это прекрасное качество, Рики.

У выхода Сирс придержал ему пальто, пока он просовывал руки в рукава.

– Мне показалось, что Джон сегодня выглядел хуже, чем когда-либо, – заметил Рики.

Сирс открыл дверь в темную ночь, подсвеченную уличным фонарем. Оранжевый свет падал на небольшую мертвую лужайку и узкий тротуар, усыпанные опавшими листьями. Массивные темные облака двигались по темному небу – все напоминало зиму.

– Джон умирает, – бесстрастно произнес Сирс, возвращая Рики его недавнюю мысль. – Увидимся на Уит Роу. Передавай привет Стелле.

Дверь закрылась за его спиной – и элегантный маленький человек почти сразу начал замерзать на холодном ночном воздухе.

Почти все рабочее время они провели в офисе вместе, но Рики чтил традиции и дождался момента встречи в доме Джеффри, чтобы задать вопрос, не дававший ему покоя последние две недели:

– Ты отправил письмо?

– Разумеется. Я тебе говорил, что сделаю это.

– Что ты ему написал?

– Сообщил ему о нашем решении. И еще упомянул о доме и выразил надежду, что он не станет продавать его без предварительного осмотра. Там остались все вещи Эдварда и, разумеется, его магнитофонные записи. У нас не хватило духу прослушать их, но он, надеюсь, сделает это.

Они стояли поодаль от Льюиса и Джона, прямо на пороге гостиной. Остальные двое уже устроились в викторианских креслах в углу комнаты и разговаривали с экономкой Милли Шин, сидевшей на стуле перед ними и державшей в руках расписной поднос с напитками. Милли, как и жену Рики, обижало, что ее не допускали на встречи. Однако, в отличие от Стеллы, она постоянно сновала туда-сюда то с кубиками льда, то с сэндвичами или кофе, и этим раздражала Сирса, как жужжащая на оконном стекле летняя муха. Хотя во многом Милли была предпочтительнее Стеллы – менее требовательная, более управляемая. И она заботилась о Джоне. Сирс одобрял женщин, заботившихся о его друзьях; однако вопрос, заботится ли Стелла о Рики, всегда оставался открытым.

С высоты своего роста он смотрел на человека, который стал ему самым близким на свете. Рики думал о том, как он ускользнул от прямого ответа на последний вопрос: скулы его были напряжены, пристальный взгляд выдавал нетерпение.

– Ну хорошо, я написал ему, что мы не удовлетворены тем, что выяснили по поводу смерти его дяди. О мисс Галли я не упоминал.

– И слава богу, – ответил Рики и направился через комнату, чтобы присоединиться к остальным.

Милли поднялась было, но Рики улыбнулся и махнул ей, чтобы не вставала. Прирожденный джентльмен, он всегда очаровывал женщин. Кресло стояло в четырех футах, но он не сядет, пока Милли не предложит ему.

Сирс оторвал взгляд от Рики и оглядел знакомую гостиную. Весь первый этаж дома Джона Джеффри был отведен под офис: там расположились приемные, смотровые и аптека. Две оставшиеся маленькие комнаты первого этажа занимала Милли. Джон жил наверху, где в прежние времена располагались только спальни. Сирс застал по меньшей мере шестьдесят лет из жизни дома Джона Джеффри: в детстве он жил через два дома отсюда, на другой стороне улицы. Тот дом, который он всегда считал «своим домом», куда возвращался из интерната и из Кембриджа, был здесь. В те времена домом Джеффри владела семья Фридриксон, у них было двое детей намного младше Сирса. Мистер Фридриксон был хлеботорговец, хитрый и гороподобный любитель пива, краснолицый и рыжеволосый. Жену его молодой Сирс считал самой очаровательной женщиной на свете. Высокая, с уложенными золотисто-каштановыми волосами, игривым лицом кошечки и пышной грудью. Последнее больше всего прочего гипнотизировало Сирса: разговаривая с Виолой Фридриксон, он с большим трудом заставлял свои глаза не опускаться ниже уровня ее лица.