– Да не бывает такого, – заявил мне этот тощий десятилетка. – Что, где-то есть место, где не живут американцы? Где даже не говорят по-американски?

Он даже не смог продолжать, громко рассмеявшись над абсурдностью подобной мысли, и я обратил внимание на его рот, полный ужасных, почерневших зубов.

– А как же война, придурок? – бросил ему другой мальчик. – Ты что, не слышал о немцах?

Прежде чем я успел среагировать, первый мальчик вскочил и набросился с кулаками на второго. Он был в такой ярости, будто хотел убить обидчика. Я попытался растащить их – девчонки все визжали – и схватил напавшего за руку.

– Он прав, – сказал я. – Он не должен был обзываться, но он прав. Немцы – это люди, которые живут в Германии, и мировая война…

Я вдруг остановился, потому что мальчишка вдруг зарычал на меня. На губах выступила слюна. Он напоминал бешеную собаку, и я впервые подумал, что он, возможно, умственно отсталый. Он был готов ударить меня.

– А теперь извинись перед своим товарищем, – сказал я ему.

– Он мне не товарищ.

– Извинись!

– Да он странный, сэр, – сказал второй мальчик. Его лицо побледнело, в глазах читался испуг, и под глазом уже расцветал синяк. – Зря я обозвал его.

Я спросил первого, как его имя.

– Фэнни Бэйт, – с трудом проговорил тот слюнявым ртом, явно успокаиваясь. Я отправил второго на место.

– Фэнни, – сказал я. – Вся беда в том, что ты был не прав. Америка – это еще не весь мир, так же точно, как и Нью-Йорк – это не все Соединенные Штаты.

Пожалуй, для Фэнни это было слишком сложно, и я понял, что потерял его. Затем я усадил его за первую парту и принялся чертить мелом на доске карту.

– Вот это – Соединенные Штаты Америки, вот здесь – Мексика, а тут – Атлантический океан…

Фэнни угрюмо качал головой.

– Враки! – выпалил он. – Это все враки. Ничего там нету. НЕТУ!

Выкрикнув это, он с силой оттолкнул и опрокинул парту.

Я попросил его поднять парту, и, когда он отрицательно покачал головой, а слюна снова выступила у него на губах, мне пришлось сделать это самому. Некоторые дети раскрыли от удивления рты.

– Значит, ты никогда не слышал о картах и других странах? – спросил его я.

Фэнни кивнул:

– Брехня все.

– Кто тебе это сказал?

Он покачал головой и отказался отвечать. Если бы Фэнни хоть чем-то показал свою неуверенность в сказанном, я бы подумал, что он повторяет слова своих родителей, однако ничего не отразилось на его лице – он был просто зол и мрачен.

В полдень дети, прихватив с собой портфели, выходили на огибающий школу двор и ели сэндвичи. Игровой площадкой этот дворик было трудно назвать, хотя за школой стояли расшатанные качели. Я наблюдал за Фэнни Бэйтом. Почти никто не подходил к нему. Когда он наконец очнулся от оцепенения и подошел к компании ребят, те намеренно отошли в сторону, оставив его одного. Время от времени худенькая девочка со светлыми гладкими волосами подходила и заговаривала с ним – она была очень похожа на Фэнни, и я подумал, что это, наверное, его сестра. Я проверил свои записи: Констанс Бэйт, пятый класс. Одна из тихонь.

Когда я снова посмотрел в сторону Фэнни, я увидел странного человека, стоявшего на дороге за зданием школы и наблюдавшего, как и я, за мальчиком. Фэнни сидел между нами, он ничего не заметил. Почему-то этот человек меня шокировал. И дело было не в его внешнем виде: черные волосы торчали во все стороны, щеки изжелта-бледные, красивое лицо, мощные руки и плечи. Одет он был в отвратительную черную робу. Шокировало меня то, как он глядел на Фэнни Бэйта. Взгляд был мрачен и дик. И от этой дикости веяло какой-то странной свободой – свободой, что лежит намного глубже простой самоуверенности. Он казался необычайно опасным; и мне почудилось, что я на мгновение перенесся туда, где под масками мужчин и мальчиков таились дикие звери. Почти напуганный выражением его лица, я отвел глаза, а когда снова взглянул туда – мужчина исчез.

Мое знакомство с местными нравами продолжилось вечером, когда я уже практически забыл о человеке на дороге. Я поднялся в свою продуваемую сквозняками комнату, чтобы подготовиться к завтрашним урокам. Мне предстояло объяснять старшеклассникам таблицу умножения, а также основы географии… Подобные предметы занимали мои мысли, когда в комнату вдруг вошла Софрония Матер. Первое, что она сделала, – закрутила фитиль керосиновой лампы, под которой я работал:

– Лампа – для полной темноты, а не для сумерек, – заявила она. – Нам не по карману ваши аппетиты. Учитесь читать свои книги при свете, что дарит вам Бог.

Появление хозяйки в моей комнате сильно меня удивило. Во время вчерашнего ужина она не проронила ни слова, и, судя по ее узкому лицу, обтянутому, как барабан, землистого цвета кожей, я бы сказал, что смиренность в ее натуре. И уверяю вас, ее заявление было очень эмоциональным. И я понял, что в отсутствие мужа Софрония не боялась говорить.

– Я пришла узнать кое-что, учитель, – сказала она. – Прошел слух…

– Уже?

– Вы сделали свой первый шаг, а ведь как начнешь – так оно дальше и пойдет. Марианна Бердвуд мне сказала, что вы терпите безобразие на уроках.

– Ничего подобного.

– А ее Этель заявляет, что это так.

Мне не удалось припомнить, как выглядит Этель Бердвуд, но, кажется, я вызывал ее к доске – старшую из девочек, лет пятнадцати.

– И какие же безобразия, по словам Этель, я терплю?

– Фэнни Бэйт. Разве он не набросился с кулаками на другого мальчика? Прямо перед вашим носом?

– Я поговорил с ним.

– Поговорили?! От разговоров проку нет. Почему вы не применили линейку[4]?

– У меня ее нет.

Софрония была шокирована.

– Но вы обязаны сечь их, – наконец произнесла она. – Это единственный выход. Вы должны лупить их линейкой один-два раза в день. А Фэнни Бэйта – чаще остальных.

– Почему же именно его?

– Потому что он скверный.

– Я заметил. Мальчик беспокойный, заторможенный и нервный, однако он не показался мне «скверным».

– Нет. Он скверный. И все дети считают, что его надо сечь. А если ваши идеи слишком дерзки для нас, то вам придется уйти из школы. И применения наказаний от вас ждут не только ученики. – Она повернулась, словно собираясь уходить. – Я сделала доброе дело, поговорив с вами, прежде чем мой муж узнает, что вы пренебрегаете своими обязанностями. Остерегитесь и примите мой совет. Нет учебы без битья.

– Но чем же так плох Фэнни? – спросил я, игнорируя ее жуткое последнее замечание. – Несправедливо наказывать мальчика, нуждающегося в помощи.

– Линейка – вот и вся помощь, что ему нужна. Он не просто плохой, он – сама испорченность и развращенность. Лупите его до крови и не давайте раскрывать рта – подавите его. Я лишь пытаюсь помочь вам, учитель. Нам не помешают те небольшие деньги, что нам за вас приплачивают. – С этими словами Софрония вышла. Я даже не успел спросить ее о том необычном человеке, которого видел сегодня днем.

Однако я не собирался, как они, делать из мальчика козла отпущения и травить его.

(Милли Шин, сморщившись от отвращения, опустила поднос, который якобы протирала, перевела взгляд на окна, убедилась в том, что шторы задернуты, и направилась к двери. Сирс, сделав паузу, заметил, что дверь она прикрыла неплотно.)

Сирс сделал паузу и с раздражением размышлял о Милли, с каждым месяцем подслушивавшей все смелее. Он и не подозревал, что в полдень в городе произошло событие, которое повлияет на жизни всех четверых друзей. Само по себе оно было незначительным: поразительно красивая молодая женщина сошла с автобуса на углу банка и библиотеки и огляделась с выражением самоуверенности и удовлетворения на лице – такой взгляд бросает преуспевшая женщина, соскучившаяся по родному городу и приехавшая взглянуть на него. Так она и выглядела. Она держала в руке небольшой чемоданчик, легко улыбалась ярким падающим листьям, и, приглядевшись к ней, можно было бы сказать, что успех был единицей измерения ее мести. Пышные волосы, длинное красивое пальто – она словно вернулась тайком отпраздновать свои достижения и получала от этого немалое удовольствие. Милли Шин, вышедшая за покупками, увидела ее у остановки в тот момент, когда автобус покатил в Бингэмптон, и на мгновение лицо женщины показалась ей знакомой; как, впрочем, и Стелле Готорн, сидевшей с чашечкой кофе у окна ресторана «Вилледж Памп». Продолжая улыбаться, темноволосая девушка прошла мимо этого окна, и Стелла, повернув голову, проследила, как она пересекла площадь и подошла к ступеням у входа в отель «Арчер». Собеседник Стеллы, ассистент профессора антропологии расположенного неподалеку колледжа Санни по имени Гарольд Симс, произнес: