Я извинился перед фермером – головная боль, воспалившийся зуб – и развернулся к Грегори, но тот исчез за те несколько секунд, что я прощался с собеседником.

Теперь я твердо уверился, что развязка близка и что время и место Грегори выберет сам.

Когда Фэнни с Констанс пришли в школу, я решил, что буду защищать их. Они оба были бледны и тихи, и такая аура загадочности окружала их, что остальные дети к ним в тот день не приставали. Это случилось спустя четыре дня после того, как я видел их брата у почты. Я не представлял себе, что с ними происходило со дня последней нашей встречи, но выглядели они словно после тяжелой болезни, потерянными и обессиленными, эти несчастные оборванные робкие детишки. Меня же переполняла решимость отстоять их.

После уроков, когда все устремились по домам, я оставил брата с сестрой в классе. Покорно и молча они сели за парты.

– Почему он отпустил вас в школу? – спросил я.

Фэнни тупо взглянул на меня и сказал:

– Кто?

Я поразился:

– Грегори, разумеется.

Фэнни помотал головой, словно разгоняя туман:

– Грегори? Мы его уже давно не видели. Нет, вообще-то не очень давно.

Я был шокирован – они тосковали по нему: их вымотало его отсутствие!

– Тогда чем же вы занимаетесь одни?

– Мы переходим.

– Переходите?

Констанс кивнула, соглашаясь с Фэнни:

– Мы переходим.

– Переходите куда? Что переходите?

Теперь они оба смотрели на меня, раскрыв от удивления рты, словно пораженные моей тупостью.

– Переходите, чтобы встретиться с Грегори? – Я был в ужасе, но ни о чем больше думать не мог.

Фэнни покачал головой:

– Мы никогда не видим Грегори.

– Нет, – добавила Констанс, и я с ужасом услышал сожаление в ее голосе. – Мы просто переходим.

Фэнни, казалось, вдруг оживился на мгновение и проговорил:

– Но однажды я его слышал. Он сказал, что ничего такого, что вы мне тут говорили, нет. Ну, эти карты. Нет там ничего.

– Ну хорошо, а что тогда есть? – спросил я.

– Ну… то, что мы видим, – ответил Фэнни.

– Видим?

– Когда мы уходим, – сказал он.

– А что вы видите? – спросил я.

– Это так чудесно, – мечтательно произнесла Констанс и положила голову на парту. – Правда, чудесно.

Я не имел ни малейшего понятия, о чем они говорили, но мне все это не очень понравилось, и я решил поговорить с ними об этом позже.

– Ну что ж, сегодня вечером никто никуда не идет, – объявил я. – Я хочу, чтобы вы оба сегодня остались здесь, со мной. Я буду вас охранять.

Фэнни равнодушно кивнул, будто ему все равно, где ночевать, а когда я взглянул на Констанс, то увидел, что она заснула.

– Вот и хорошо, – сказал я. – Постели мы можем приготовить попозже, а завтра я постараюсь найти в деревне две кровати для вас. Вы, ребята, не должны больше жить в лесу одни.

Фэнни снова безучастно кивнул, и я заметил, что он тоже совсем засыпает.

– Опусти голову на руки, – предложил я ему.

Через несколько мгновений они оба спали, положив головы на парты. И в тот момент я почти готов был согласиться с Грегори в том, что мир заканчивается этой деревней, этим классом, мной и двумя уставшими детишками в холодной школе-сарае: мое чувство реальности подверглось слишком сильным ударам. А между тем день стал клониться к концу; в классе, сумеречном и в солнечные дни, сгустились по углам тени, сделалось темно. Я не решался зажечь свет, и мы сидели в темноте, словно на дне колодца. Я обещал детям найти кровати, но жалкая деревушка в пятидесяти шагах отсюда казалась сейчас недосягаемой. И даже если бы у меня хватило сил и решимости оставить их, я не мог себе представить, кто бы их приютил. Если это был колодец, то колодец отчаяния и безысходности, и я чувствовал себя таким же отверженным и одиноким, как эти дети.

Наконец я не выдержал и, подойдя к Фэнни, легонько потряс его за руку. Он встрепенулся, как испуганный зверек, и мне пришлось силой удержать его на стуле. Я спросил:

– Фэнни, я должен знать правду. Что случилось с Грегори?

– Он перешел, – ответил он все так же угрюмо.

– То есть умер?

Фэнни кивнул, его рот остался приоткрытым, и я снова увидел жуткие гнилые зубы.

– А он возвращается?

Он снова кивнул.

– И ты видишь его?

– Он видит нас, – спокойно проговорил Фэнни. – Он смотрит и смотрит. Он хочет потрогать.

– Потрогать?

– Как раньше.

Я приложил ладонь к своему лбу – он пылал. Каждое слово мальчика приоткрывало новую бездну.

– Это вы толкнули лестницу?

Фэнни тупо смотрел на парту, и мне пришлось повторить свой вопрос:

– Фэнни, это вы толкнули лестницу?

– Он все смотрит и смотрит… – произнес мальчик, словно констатируя важнейший факт.

Я взял его голову в свои руки, чтобы заставить посмотреть на меня, и в это мгновение в окне показалось лицо его мучителя. Жуткое белое лицо – он будто хотел заставить Фэнни не отвечать на мои вопросы. Мне вдруг стало худо, я словно летел в какую-то яму и в то же время чувствовал, что наш поединок наконец начался. И я прижал Фэнни к себе, пытаясь защитить его уже физически.

– Он здесь? – взвизгнул Фэнни, и от звука его голоса Констанс упала на пол и начала кричать.

– Да какая разница?! – завопил я. – Я не отдам вас ему! Вы – мои! Он знает, что потерял вас! Потерял навсегда!

– Где он?! – снова завизжал Фэнни, отталкивая меня. – Где Грегори?!

– Там, – сказал я и развернул его лицом к окну.

Мальчика била дрожь, и мы оба глядели на пустое окно, но видели лишь темное небо. Ликование охватило меня – я победил! От радости я схватил Фэнни за руку, и он издал вопль неподдельного отчаянья. Он повалился вперед, и я обхватил его, словно удерживая от падения в саму преисподнюю. И только через несколько секунд я осознал, что я схватил: сердце Фэнни остановилось, и я держал в руках безжизненное тело. Он перешел навсегда.

– Вот и все, – заключил Сирс и обвел взглядом друзей. – Грегори тоже исчез навсегда. Меня свалила жесточайшая лихорадка, и я пролежал три недели на своем чердаке. К тому времени, когда я поправился и смог самостоятельно ходить, Фэнни уже похоронили. Я хотел бросить все и уехать из деревни, но был связан контрактом, и мне пришлось продолжить работу. Я чувствовал себя опустошенным, но смог пересилить свои эмоции. Под конец я даже начал применять линейку для наказаний. Я растерял все свои либеральные порывы и к концу контракта считался хорошим учителем.

Хотя… вот еще что. В день своего отъезда из Фор Форкс я впервые пришел взглянуть на могилу Фэнни. Она была за церковью, рядом с могилой его брата. Я смотрел на две могилы и, как вы думаете, что я чувствовал? Ничего. Я чувствовал пустоту. Будто ничего такого со мной не произошло.

– А что случилось с его сестрой? – спросил Льюис.

– О, с ней все в порядке. Она была тихой девочкой, и люди жалели ее. Я переоценил черствость жителей деревни. Одна семья взяла ее к себе. Насколько мне известно, там к ней относились как к своей дочери. По-моему, она забеременела, вышла замуж и уехала из деревни. Но это произошло много лет спустя.

Рики шел домой, с удивлением глядя на падающий снег. «Кажется, будет суровая зима, – думал он. – Что-то с погодой творится неладное». Освещенные желтым кругом уличного фонаря снежинки кружились, падали и ложились на землю, чтобы через мгновение растаять. Ветер холодным языком забирался под твидовое пальто. Рики предстояла получасовая прогулка, и он жалел, что не приехал на своем старом «бьюике», к которому, по счастью, Стелла отказывалась даже прикасаться. Обычно он пользовался машиной, но сегодня пошел пешком – нужно было подумать, как бы выведать у Сирса содержание письма к Дональду Вандерлею. Сегодня это ему не удалось. Сирс сказал только то, что хотел – не более того. Ошибка, по мнению Рики, уже была сделана; какая теперь разница в том, какими словами она сформулирована? Он громко вздохнул, чем удивил самого себя, и заметил, как несколько крупных ленивых снежинок, закруженные его дыханием в сложный узор, растаяли на лету.