— У меня стопроцентное зрение, — буркнула Сара, глядя в сторону.
Рита снова коснулась пальцами ее руки.
— Мы что-то начали не в такт, верно? Мне это самой не доставляет никакого удовольствия. Наверное, я не права. Но просто я только осваиваю эту работу и стараюсь изо всех сил. Хочу сделать как лучше.
Принесли еду. Рита сделалась сама любезность. Ей явно очень хотелось как-то успокоить Сару, развеять все ее подозрения.
Но Сара испытывала странную неловкость и тревогу все то время, пока они осматривали музей Бишопа. Она честно пыталась усвоить историю гавайского народа, который еще два столетия тому назад жил в каменном веке. Она смотрела на травяную хижину, на инструменты и утварь, которыми пользовались в своей повседневной жизни представители низших сословий народа канака.
Она смотрела на сокровища гавайских королей, разукрашенные троны, россыпи драгоценных камней, на огромную мантию из перьев — желтую с черными и красными геометрическими узорами. Понадобились полмиллиона крошечных перышек и десятилетия кропотливой работы, чтобы создать это бесценное чудо человеческой изобретательности.
Саре было нелегко усвоить все это обилие сведений, даже если бы и она не испытывала убеждение, что объяснение Риты — всего-навсего ловкая отговорка.
Впрочем, подумаешь, пропало великое сокровище — какая-то почтовая открытка! Когда они оказались в Парке морской фауны, Саре удалось загнать это беспокойство куда-то в самые глубины сознания. Под стеклянным полом плавали сотни рыб и рыбок, полосатых, пятнистых, ярких, словно цветы, затейливо разрисованных, словно бабочки.
Затем они посмотрели представление на открытом воздухе, где дрессированные дельфины и киты прыгали, выполняли разные поручения и проявляли большую сообразительность.
Они пообедали в ресторане «Ла ронд», который был расположен в башне высоко над Гонолулу и раз в час начинал медленно вращаться. Когда обед окончился, было всего девять часов, и Рита сказала:
— Я знаю, ты сегодня с удовольствием легла бы спать пораньше.
— Нет, нет, — растерянно забормотала Сара. — Я могу гулять допоздна. Давай посмотрим еще что-нибудь. В том журнальчике, который мне дали в отеле, я вычитала про разные интересные места.
— Это капканы для туристов, солнышко. Там рыщут стаи мужчин, которых интересует только одно… И ты хочешь, чтобы туда прибыли две девушки, словно давая понять, что они только и мечтают о том, чтобы на них обратили внимание? Нет, нет, лично я не охотница до таких приключений, да и ты, я думаю, тоже. — Рита говорила с неколебимой решительностью, и Саре было трудно что-либо возразить.
Вернувшись к себе, Сара стала сочинять письмо родителям, рассказывая об увиденном за день. Она писала страницу за страницей, поскольку ей все равно нечего было делать. «Рита Гомес явно решила оградить меня от всех возможных искусов и соблазнов. Сейчас только половина десятого, а я лежу в постели. Ночная жизнь Гонолулу бурлит себе без моего участия».
Дописав письмо, Сара вышла на балкончик, чтобы немножко посидеть на свежем воздухе. Пальмы превратили полную луну в дольки лимона. В отеле гитары наигрывали какую-то любовную мелодию, ради которой, собственно, и стоило рваться в эти края. Приятный голос пел песню «За рифом» — о море, темноте, холоде, о том, как увядают мечты. По аллеям, вдыхая пряный аромат вечера, бродили в обнимку парочки. Только она, Сара Мур, была одна-одинешенька!
Ей послышалось, что в номере Риты кто-то говорит. Значит, Рита там не одна?
Сара прислушалась. Рита, кажется, говорила по телефону: «Милый, я знаю, знаю… Вокруг меня эта удивительная природа, а я в постели совсем одна…» Тихий смех. «Ну конечно, я одна, негодяй. Я люблю только тебя, и ты отлично это знаешь. Ты, разумеется, узнал меня не так давно, зато хорошо. Очень даже хорошо…» Короткая пауза, и потом: «Никаких проблем. Сегодня утром. Я сделала то, о чем ты меня просил. Говорят, что все будет готово завтра… Ну, они должны поставить кое-что на ту самую штуку… Клапан… или как там это называется. Милый, не сердись. Я не хочу притворяться, что хорошо во всем этом разбираюсь. Это твоя проблема. Моя проблема? Послушай, я сказала ей, что нам надо укладываться на боковую так рано, потому что Гонолулу — опасное место для двух одиноких беззащитных девушек. Она верит всему, что я ей говорю. Да уж, я с лихвой отрабатываю свою расплату. Ладно, постараюсь. Значит, увидимся в пятницу, милый, так? М-м-м!»
Некоторое время Сара сидела совершенно неподвижно. Затем она бросилась с веранды в номер. Она напевала ту самую песню, которую услышала сегодня, но ее грезы не собирались увядать. Во всяком случае в самое ближайшее время. Она вынула свое новое золотисто-голубое платье, надела его и повернулась у зеркала посмотреть, как выглядит «спинка ангела». Ей понравилось, как покрой подчеркивал ее круглые высокие грудки. Она приподняла волосы и позволила им рассыпаться по спине. Нужен цветок, вон тот золотой, из большого букета. И еще серо-голубые тени под глаза! И немножко подкрасить губы! Румян не потребовалось. Щеки Сары и так пылали от ярости.
Она разорвала целлофановую упаковку, в которой был флакончик духов от авиакомпании и неистово побрызгалась ими. Теперь она была готова к приключениям.
ГЛАВА 8
Сара миновала бассейн, вошла в вестибюль, где порхали яркие птицы и бил фонтан, вошла в бар и села за маленький столик.
Теперь она вдруг занервничала. Впервые в жизни она отважилась на нечто подобное. Как себя вести? Сделать вид, что она кого-то ждет. Время от времени поглядывать на часики, хмуриться и пытаться разглядеть кого-то за густой зеленью? Или напротив, притвориться жуткой нахалкой и спокойно смотреть на мужчину, который облокотился на круглую стойку бара с бокалом в руке и поглядывал на нее?
Нет, у него был какой-то остекленевший взгляд. Она окинула взглядом несколько других лиц. Блондин, которого она видела утром, был в дальнем конце бара. Он беседовал с какими-то мужчинами. На какое-то мгновение их взгляды встретились, затем Сара опустила глаза и уставилась на стол, на котором стояла только пепельница.
Она пожалела, что не курит. Это позволило бы создать видимость деятельности. Можно было не торопясь зажигать спичку или подносить зажигалку к сигарете, раскуривать ее, затягиваться, смахивать с губы табачную крошку, а потом, выпустив струйку дыма, задумчиво наблюдать за ней. Можно было бы постучать сигаретой о пепельницу, рассеянно глядя на рдеющий кончик, помахать сигаретой. Курение помогало обрести необходимую самодостаточность, даже если, как утверждал главный хирург, оно сокращало вашу жизнь.
Тут Сара увидела, что загорелый блондин направляется в ее сторону. Она растерялась. Никто даже не подумал подойти к ней и принять заказ. Она стала энергично заводить свои часики, рискуя повредить пружину.
— Привет! Мы, кажется, встречались на вечеринке у Розы как там бишь ее… Можно я присяду?
— Привет. Милости прошу. — Пока все шло просто. Вот и дальше бы так!
— У меня жуткая память на имена. Я Джо Эган. А вы?
Сара назвалась. Их взгляды встретились. Губы растянулись в улыбке.
Сара поставила локти на стол, опустила подбородок на ладони. Она почувствовала себя, может, не сногсшибательной, но вполне миленькой, и сказала в самой непринужденной манере:
— А как Роза? Там было так много народу. На яхте трудно запомнить, как кого зовут. А что поделывает Роза?
— Вышла замуж.
— За Блека?
— Вы имеете в виду нейрохирурга? Нет, его мать — жуткая снобка. Я слышал, Роза вышла за кого-то постарше. Говорят, он член Верховного суда.
Сара не репетировала эти реплики, но фразы получались у нее сами собой, и она смотрела в его поблескивающие глаза чистым и трезвым взглядом.
— Но Роза сама давно не девушка. Ей ведь девяносто три. Когда последний раз ей сделали подтяжку, она не могла закрыть глаза.
Он громко расхохотался.
— Вы победили. Я рад, что вы меня подцепили.
