— Да мы что, мы ведь не спорим, — проворчала Козма. — Мы придем, конечно.

В зубной поликлинике Бори нервно шагала взад и вперед по знакомым коридорам, то и дело посматривала на часы и мысленно рассчитывала время. Вот сейчас, наверное, к дому подъехал фургон с мебелью; сейчас его разгружают; мать наверняка помогает расставлять мебель. Инженер освободился на сегодня и все время будет дома. Интересно, где он будет обедать? На улице Беньямина Эперьеша есть закусочная, такая же дыра, как и «Лира», только что название другое — «Башня». Наверное, там: она ближе всего.

Инженер обедал у них.

Бори лишилась дара речи, когда, войдя к себе в квартиру, увидела сидящего за столом Рудольфа. Он сидел на ее стуле и ел суп-гуляш. Боришке показалось, что она задохнется от горечи. Сильвия ведь советовала ей отныне показываться инженеру только в самом лучшем своем платье, а мать, как назло, сегодня утром повязала ей на косы красные банты.

— А у нас сегодня гость, — нараспев проговорила мать. — У нас по горло работы, так что я даже не пустила господина инженера в «Башню». Жалко время попусту терять. Господин Шош говорит, что ему нравится суп… Мой руки!

«Мой руки»! Как будто Боришка сама этого не знает! Никогда она еще не садилась за стол, не вымыв руки. И все же мать напоминает ей, точно дошкольнице какой…

— Сервус! — поздоровался Рудольф. — Иди обедать! Отличный гуляш!

«Не встал, не подал руки, — подумала Бори. — Спокойно продолжает есть. А чего ради, собственно, ему вставать? Кто я для него? Девчонка с косичками, которой мать должна всякий раз напоминать: не забудь, мол, вымыть руки…» Боришкой вдруг овладело горячее желание жить одной, вдали от родителей, в собственной квартире…

Она прошла в ванную комнату и с яростью принялась мыть руки. Неужели она должна будет вернуться в комнату в этом жалком фартуке? Прямо хоть плачь! Сильвия всегда принимает ванну перед тем, как идти на свидание, а у нее нет для этого теперь уже ни времени, ни возможности — ведь за стеной сидит и обедает Рудольф. Где зеленая краска для ресниц, которую ей подарила Сильвия? Ах да, она оставила ее в портфеле, в футляре для авторучки, чтобы в случае чего можно было сказать, что это специальный тушевальный карандаш для черчения.

— Остынет! — крикнула мать. — Ты что там пропала, Бори?

Боришка вышла из ванной комнаты и села рядом с Рудольфом. Она была вся пунцовой от возбуждения, и ей казалось, что она сейчас на редкость красива и привлекательна. Но инженер доедал свой гуляш и даже не поднял глаза от тарелки. Сначала мать тоже ничего не заметила и, лишь вернувшись из кухни, всплеснула руками.

— Ты что, с ума сошла?! — И мать рассмеялась. — Нет, вы только посмотрите на нее! — проговорила она, правда совсем не сердито. — Что за прическа! Только бы отец не вернулся домой раньше времени, а то попадет ей…

«Попадет»! Рудольф, чего доброго, еще подумает, что ее отшлепают… Боришка только делала вид, что ест, — кусок ей не шел в горло.

Рудольф взглянул на нее ласково, но безразлично, как смотрят на кошку.

— А ей идет эта прическа, — сказал он, и сердце девочки наполнилось благодарностью.

— Идет?! — снова рассмеялась мать. — Вы уж не говорите при ней такого, а то она и впрямь поверит. Такая прическа делает ее старше. Если бы ей еще вместо школьной формы какое-нибудь другое платье, то и вообще не подумаешь, что ей всего четырнадцать лет.

«Вот сейчас действительно мама права, — подумала Бори. — В своих детских нарядах я никогда не привлеку к себе внимания Рудольфа. Мне нужны туфли на «шпильках» и настоящее платье. Очень нужны!»

— Что же ты, в таком виде мыть пол собираешься? С этими локонами? — спросила мать.

Больше мать уже не занималась ею, а хлопотала по хозяйству и обсуждала с Рудольфом, что нужно еще сделать; она пообещала ему, что завтра сходит к столяру и попросит его сделать сундук для грязного белья.

«При нем я не стану мыть полы, — рассуждала про себя Бори. — Ни за что на свете! Ползать перед ним на четвереньках и, как собачка, смотреть на него снизу вверх. Нет, пока он не уйдет, не начну мыть полы. Пусть мать, если хочет, моет!»

Суп ей показался пересоленным и невкусным. Но инженер не мог нахвалиться. Мать все время отдавала команду, что делать Боришке, чем окончательно вывела ее из себя. Кипя от негодования, Бори убрала со стола и приготовила все для мытья посуды. Рудольф же снова сказал ей «сервус» и куда-то исчез вместе с матерью. Обида душила Боришку, пока она мыла посуду.

Когда мать вернулась, Бори закончила уборку в кухне и вновь заплетала косы — не могла же она на сбор звена идти с локонами! Мать на этот раз не сделала ей никакого замечания.

— Молоток искала… — проговорила она. — Куда девался молоток?

Но Боришке было совершенно безразлично, куда девался молоток. До этого ли было ей?!

— Я ухожу сейчас на сбор звена, — сухо сказала Бори. — Ютке взбрело в голову… К четырем, наверное, кончится.

— Хорошо.

Мать стала заново перекладывать по-своему то, что Бори уже убрала на кухне. Это ее старая привычка; она как бы хотела показать тем самым дочери: вот, мол, как нужно убирать…

«Ну и на здоровье, — обиженно подумала Боришка. — Только этим у нас сейчас и занята голова…»

— Неслыханно!.. Бедная тетушка Галамбош! Я ее прекрасно понимаю… Она сейчас просто вне себя…

Мать снова заговорила о Сильвии. Боришка собралась было уже уходить, но остановилась на пороге: ей хотелось знать, что сейчас так разозлило мать. «Я должна знать все, что касается моей подруги».

— Знаешь, Бори, я вполне серьезно тебе говорю: кончай ты с этой дружбой! Нечего тебе все время лазать к Ауэрам!

Девочка молча смотрела на носки своих туфель. «Знакомая пластинка! То отец, то мать заводят ее по нескольку раз в день. Конечно, сейчас Сильвию ругают только лишь за то, что она красива и обворожительна, а ее интересы простираются дальше мытья полов…»

— Я оставила открытыми окна и двери, а то очень пахнет известью и краской — пусть проветрится. В основном, мы уже закончили, осталось только картины повесить. Шош говорит, что он хочет повесить их до отъезда, чтобы хоть немного полюбоваться на них — ведь он на будущей неделе уже уезжает, раньше, чем думал…

«Боже мой, уже на будущей неделе! А мы еще ни словом не обмолвились друг с другом!»

— Мы уже и карниз приспособили, и шторы есть, а молоток куда-то запропастился. Я хорошо помню, что доставала его из кармана передника, когда нужно было поправить карниз… Инженер влез на лестницу, а я придерживала ее… А сейчас вот нигде не могу найти молотка, как сквозь землю провалился… Я ему говорю: мол, у нас внизу есть еще один, сейчас принесу… А он в ответ: «У меня, говорит, ноги помоложе, лучше я сбегаю» — и уже хотел спуститься к нам…

«И не спустился, — с грустью подумала Боришка. — А то мы бы оказались с ним вдвоем… Может, я что-нибудь и сказала бы ему… Впрочем, нет, даже лучше, что он не спустился, — ведь я в это время мыла пол».

— А тут как раз в открытых дверях появилась Сильвия. Стоит курит сигарету и внутрь заглядывает. Потом поздоровалась. «Что, молоток нужен? — спрашивает, а сама улыбается. — Молоток?» Инженер смотрит на нее: кто, мол, это такая, чего ей нужно? Я сказала Сильвии, что мы сейчас свой найдем, а она головой замотала: «Не беспокойтесь, тетушка Иллеш!» — и такой голосок у нее сразу стал ласковый. Обычно она и не смотрит в мою сторону. Инженер стоит в ожидании на лестнице, мне нужно было что-то ответить. «Это, говорю, ваша соседка». Не хотелось мне, правда, представлять ему эту особу. Ну, Шош спустился, конечно, с лестницы, пожали они друг другу руки, а потом Сильвия убежала к себе и тут же вернулась с большим молотком. «Надеюсь, говорит, мы будем хорошими соседями!» Инженер в ответ лишь головой кивнул, а сам все примеряет свои картины, как их разместить на стенах. «Может, помочь вам?» — спрашивает Ауэр и, не дожидаясь ответа, плюх на большой ящик. Сидит и ногами болтает. А платье такое короткое, что просто не знаю, как в школе разрешают носить такие! Что оставалось инженеру? Спасибо, мол, помогите. И теперь Сильвия сидит на ящике и командует, куда вешать картины…