«Не ходи в ту сторону — там стреляный зверь», — говорили мудрые жители лесных поселений, хорошо зная, что медведь обладает еще одним средством избежать опасность, исходящую со стороны человека.

Нет, он сначала не станет обходить опасные места, не побежит из родного леса — это может быть уже потом, а пока обиженный медведь поднимается на задние лапы и идет навстречу врагу, чтобы смять, растерзать непосредственный источник опасности… Месть. Открытая месть за нанесенные обиды.

Можно спокойно уйти в летнем лесу от медведицы с медвежатами — уходят от сердитой мамаши, готовой мужественно защищать своих малышей, даже не потеряв в лесу шапки. Но редко без тяжелых последствий оканчивается встреча с медведем, который узнал боль, причиненную ему человеком.

Такой медведь не уйдет с дороги, редко уступит тропу — он дождется тебя, поднимется на задние лапы и пойдет навстречу. Стреляный медведь может залечь в кустах, выждать и броситься сзади. Еще яростней, еще суровей бывает месть матери-медведицы, месть за обиженных медвежат. Такая медведица может и не ждать удобного случая — порой она сама отправляется искать обидчиков, чтобы свершить таежный суд…

Перед сном у палатки горел костер. Его не гасили, оставили на ночь. Костер должен был отпугивать хищных зверей, но не отпугнул. Медведица все-таки отыскала палатку, распорола парусину и убила людей, которые утром расстреляли в упор ее медвежат.

Кровь за кровь, смерть за смерть — закон мести. Этот закон жив в тайге как жестокая расплата за выбитых рябчиков, за обиженных лебедей, за убитую гагару-мать, за лосей, за расстрелянных медвежат. Этот закон существует как напоминание тем пацанам, которые только что за поселком разрядили ружья по стайке куликов-чибисов, доверчиво налетевших на людей. И эту месть, это право постоять за себя, может быть и в неравной борьбе, природа предоставила тому животному, которое, заняв в Мастерстве Осторожности самую высокую ступень, могло бы преспокойно удалиться в лес, спасая собственную шкуру…

Охотник увидел след серебристой лисицы… Шкура животного стоила дорого. Стрелять нужно было наверняка, но лиса близко не подпускала. Охотник оказался рассудительным человеком: он закинул за плечо ружье и, смирившись с долгой и трудной дорогой по зимнему лесу, отправился следом за животным. Он не торопился приблизиться к лисе, чтобы не пугать ее, но все время показывался осторожному животному — лиса должна была постепенно привыкнуть к человеку… Так продолжалось несколько дней. И наконец лиса поверила, что существо, идущее сзади, совсем не опасно, и позволила подойти к себе на расстояние верного выстрела…

Эта история произошла в канадском лесу. О рассудительном траппере и дорогой шкурке рассказал в одной из своих книг польский писатель Аркадий Фидлер. Лису удалось обмануть.

Да, канадский траппер оказался рассудительным человеком… День, день, еще день — и животное обязательно поверит тебе, останется рядом и перестанет быть слишком пугливым.

Так и завоевывал я доверие жителей леса, завоевал мирным, добрым путем. Без доверия, без этого, нового в тайге, качества нельзя было и думать о том многом, что интересовало меня, что искал я на лесных тропах. Теперь животные действительно жили рядом со мной, и я мог более подробно расспрашивать их, задавать им вопросы и искать нужные ответы.

Но вместе с доверием жителей леса пришли ко мне и тревоги, и такие вопросы, ответы на которые я должен был искать у себя самого…

Осенью в тайге появились белки. Их не было весной, летом, а в конце августа эти зверьки посетили наши места. Они искали корм, искали те места, где лес приготовил для них сосновые или еловые шишки.

В нашем лесу было очень мало сосны, да и ель в этом году почти не уродила шишку. Пищи не было, и белкам предстоял еще долгий тяжелый переход… Вот тут я и предложил нескольким зверькам, объявившимся около моей избушки, немного сухарей. Белки быстро научились посещать столовую, которую устроил человек, и, как я отметил, вроде бы не собирались пока следовать за своими собратьями. Другие белки продолжили путь, а мои подопечные целыми днями нетерпеливо цокали за стеной избушки, шныряли у порога и ждали угощений.

Утром я раскрывал дверь избушки, и первым на улицу вырывался мой пес. Этот пес происходил от хороших охотничьих собак и обязан был отлично работать по белке. Он должен был разыскивать этих зверьков, затаившихся в ветвях деревьев, долго облаивать их, приглашая меня завершить охоту. И сейчас собака видела белок, поднимала лай, требуя выстрела, но выстрела около нашей избушки никогда не звучало.

Вы вспоминаете рассказ о коллективных охотах животных?.. Тогда я поведал вам, сколько труда потребовалось человеку, чтобы завоевать право участвовать вместе с собакой в охотничьем дуэте. Позже я объяснял свои неудачи тем, что не мог, мол, как следует, объяснить собаке, что требовалось от нее. А для создания нашего охотничьего дуэта требовался прежде всего выстрел по дичи, которую отыскала собака. Собака находила каждый день белок, но я не стрелял. Так рождалось недоверие пса, которым приходилось расплачиваться за доверие животных.

Белки, собака, ружье — это был первый моральный бой, который дали мне животные и который я, кажется, не проиграл.

Белки, медведи, лоси, птицы жили рядом. Одни из них просто вернулись в свои дома, как гагары и утки, другие расширили или покинули свои личные владения и переселились поближе к человеку в надежде чем-нибудь поживиться. Так появился около моей избушки и медвежонок, который помог мне ответить на многие вопросы о территории, добродушии животных, об их осторожности и уважении друг к другу. Но были у меня и такие соседи и даже жильцы, для которых присутствие человека стало необходимостью.

В нашем домике жил зайчонок с неправильно сросшейся лапкой. Пока ему жилось безбедно. Но все ближе и ближе была пора моего возвращения к людям, эта пора для меня скорее надвигалась, чем приближалась, как надвигается ожидаемая неприятность…

Что делать с зайчонком, которого человек вернул к жизни, — без меня это животное погибнет от зубов хищника?.. Как поступить с белками, которые задержались около моей избушки до зимы? А не лучше было бы не прикармливать их — тогда зверьки давно бы могли уйти и отыскать себе пищу на всю зиму в другом, урожайном на шишку лесу… А сейчас зима, шишек поблизости нигде нет — и белки обрекались после моего ухода из леса на полуголодное существование.

Легче было с медведем — он ушел сначала к овсяным полям, а затем на берлогу — ушел сам. Но около избушки преступно долго задержались дрозды-рябинники. В других местах этих птиц уже не было — они давно откочевали к югу. Но я собрал много рябины и, не подумав о последствиях, подкармливал своих друзей, попутно получая от них кое-какие интересующие меня сведения.

Пожалуй, у этих птиц, так же как и у грачей, приспособившихся зимовать на свалках в обществе ворон и галок, сигналом к началу осеннего перелета служило не изменение погоды в худшую сторону, а оскудение запасов пищи. Но пища у избушки была, каждое утро я выносил дроздам много рябины, и птицы задержались, по-своему поверив, что рябина здесь никогда не переведется — ведь пока обеденный стол, который накрывал я, не подавал признаков надвигающегося голода.

Но скоро я должен был уйти из леса, и теперь на мне лежала тяжелая ответственность за стайку дроздов, которая в один прекрасный день вдруг останется без пищи и не найдет ее даже за многие сотни километров отсюда. Гибель! Гибель только потому, что в жизнь птиц вмешался человек, вмешался вроде бы и приветливо, но, увы, не на всю зиму.

Закон равновесия в природе, который понемногу открывается для человека, и которым мы, люди, пока не научились порядочно пользоваться, подвел птиц… Игру начал я. Я замкнул на себя живую систему, состоящую из дроздов, погоды и пищи, и добился ее равновесия в новом качестве. Система могла существовать и дальше, но только вместе со мной. Я избавил птиц от поиска пищи — и теперь я не имел права взять и уйти, как не имел права замыкать систему на себя, зная, что в начале зимы игра будет окончена…