Но к утру что-то изменилось. Языки метели не так хлестко теперь били по стеклам, будто стали помягче, будто метель начала утихать. Я снова поднялся с постели и вышел на улицу. Нет, метель не окончилась и даже не стихла — снег все так же мело, и мело сильным ветром, но теперь ветер вдруг поменял направление, свернул с севера на юг, с юга неожиданно пришло тепло, и снег стал мягким и липким и теперь просто не так жестко хлестал по окнам домов.
Когда утреннее солнце поднялось над деревней, оно уже не застало ночной бури. Вокруг лежал чистый и мягкий снег. Он немного подтаял, осел и почему-то казался мне даже теплым. И тут же на распадистых ветвях нашей седой ветлы увидел я первых грачей.
Грачи, наверное, только что прилетели. Они были очень черными среди белого-белого снега и казались большими и тяжелыми на голых ветвях дерева.
Через несколько дней появились и скворцы. Они так же молча посидели на березах и крышах домов, а потом отправились к скотному двору. Там скворцы и грачи теперь проводили все дни и только к вечеру собирались на деревьях. Прошлогодние гнезда и скворечники наших гостей пока не интересовали. Может быть, они очень устали с дороги и сейчас им было совсем не до гнезд? А может быть, эти птицы еще не верили теплу, может быть, как-то по-своему знали, что скоро зима вернется назад и им придется непременно отступить.
И зима действительно вернулась обратно. В ночь ударил крепкий мороз, а наутро я не отыскал нигде ни скворцов, ни грачей. Весна снова отступила, мороз простоял недели полторы, и я снова все это время слушал сводки погоды, снова отмечал на карте границу морозов и снова ждал грачей и скворцов.
Во второй раз грачи и скворцы появились одновременно, но, хорошо зная, как эти птицы умеют быстро отступать от вернувшихся холодов, я не очень поверил сейчас, что весна наконец пришла совсем, и стал с нетерпением ждать других вестников тепла и полой воды — чибисов.
Чибисы сразу заявили о себе громкими беспокойными криками. «Чьи-ви, чьи-ви», — раздавалось над еще заснеженными полями, там и тут мелькали над вытаявшими из снега кустами и над потемневшими зимними дорогами черные спинки и белые подкрылья беспокойных куликов, и теперь я мог спокойно записать в своем дневнике: «Весна пришла».
Но какой будет эта весна: дружной или затяжной?.. Скоро ли уйдет снег с полей, скоро ли откроются ручьи и реки?.. На этот вопрос мне не могли точно ответить даже чибисы. И я опять принялся ждать очередных гонцов весны…
Очень давно люди подметили, что гуси и лебеди могут подсказывать, какой будет весна. Если гуси и лебеди летят на север неторопливо, если их стаи редко показываются на небе, то не жди дружной весны.
Но если всюду, куда ни посмотришь, как ленты, колышутся вереницы гусиных отрядов и одна за другой идут высоко в небе белоснежные стаи лебедей, знайте: никакой зиме уже не остановить большое теплое дыхание юга.
Гуси и лебеди не могут ошибиться, они не имеют права, как грачи и скворцы, опережать весну, они могут отправиться к своим северным озерам лишь тогда, когда будут уверены, что там далеко, на их родине, озера уже начали открываться из-подо льда и что вольная весенняя вода уже ждет их.
Представьте себе, что лебеди ошиблись и двинулись в путь несколько раньше обычного… Нет, им не найти тогда в тундре или на таежном озере, еще укрытом льдом, ни пищи, ни отдыха — птиц ждет гибель… А если отступить, вернуться на тот водоем, где стая отдыхала последний раз?.. Но близко ли то озеро или та река, которая принимала этих птиц вчера вечером, а затем попрощалась с ними, пожелав им доброго пути?..
Если грачи и скворцы, устремившиеся на север весной, могут в любой момент прервать свой путь, могут в любое время остановиться, опуститься на деревья или расположиться возле скотного двора, то лебеди могут остановиться на отдых и на кормежку лишь возле воды. Но попадается ли в пути так много речных разливов, так много весенних разводий по озерам, когда твой путь идет над таежными лесами, где все еще прячется ледовитая зима? Вот почему каждый перелет лебяжьей стаи и бывает так велик и требует так много сил.
Представьте себе, что на этот раз лебеди почему-то ошиблись. Нерасчетливый перелет уже отнял силы, собранные для последнего броска к родному озеру, но родное озеро встретило неприветливо, отказало в пище и отдыхе — на озере еще лежал сплошной лед… И теперь голодная, уставшая стая должна повторить точно такую же трудную дорогу, но только обратно… А не лучше ли обойтись без подобных ошибок, не лучше ли вовремя начать весеннее путешествие, чтобы благополучно завершить перелет и не потерять по дороге друзей по стае?..
И лебеди почти никогда не ошибаются. Я вижу сейчас этих больших белых птиц, вереницу за вереницей, вижу чуть ниже этих белоснежных верениц колышущиеся ленты гусиных стай — и очень хорошо знаю, что впереди ждет и меня дружная, спорая весна.
Пришедшая весна принесла с собой новые дороги в лес, первый весенний дождик и первые песни недавно вернувшихся домой птиц. Такой первый весенний дождик совсем не страшный для путешествия — он веселый и ласковый, как свет майского солнца. Но скоро солнце станет поярче, пожарче, и тогда недавний озорной весенний дождик обернется тем густым дождем, что вдруг остановит в пути, задержит в дороге, вымочит одежду и погасит костер. Как предсказать, как заранее узнать о возможном дожде, о возможной неприятности?
Конечно, можно всегда носить с собой барометр, всегда слушать последние сводки погоды. Но вот беда — барометр тяжел, а сводки погоды не всегда точны. Правда, можно научиться предсказывать ненастье или ясный день по облакам и направлению ветра, но даже такой простой прогноз погоды бывает порой обманчив.
Каждое июньское утро начинается в сосновом бору с песни зяблика. Зяблик присаживается на ветку и тут же рассыпается звонкой, веселой трелью.
Вот птичка перепорхнула с ветки на ветку, замерла, и тут же на весь лес зазвенела ее песенка: «Фить-фить-фить-фить-фють-фють-фють-фють-фюю-фюю-фюю — иии-ить». Зяблик перевернулся на ветке, посмотрел по сторонам, прислушался, и новое «фить… фють… фюю-ииии-ить» раздалось в лесу.
Песенка замерла, потерялась в сосновых ветвях, остановилась, но вот снова ожила где-то там, в стороне, и будто эхо вернуло нашему певцу точно такую же трель. Потом справа донеслась еще одна, точно такая же песня… И только тогда наш певец снова повернулся на ветке, снова поднял головку и повторил свою звонкую трель.
Можно долго сидеть, откинувшись спиной к теплому сосновому стволу, поглаживать рукой теплые листья брусники и слушать, слушать переговоры птиц.
У зябликов давно уже устроены гнезда, маленькие уютные домики, сотканные из мха и сухих стеблей прошлогодней травы. Снаружи они облицованы седым мхом, который заботливые родители собрали с того самого дерева, на котором разместилось гнездо. Гнездо теперь слилось со стволом, и разглядеть его бывает не так-то просто.
Петь зяблику приходится очень часто. Совсем близко от гнезда разместились соседи, у них тоже птенцы, им тоже нужен корм, и соседей приходится все время предупреждать, чтобы они не заглядывали в чужие владения.
К полудню песни зябликов обычно стихают, все меньше и меньше звонких хрустальных шариков рассыпается по ветвям сосен, и тогда можно услышать негромкий, спокойный голос птицы, присевшей передохнуть около гнезда.
«Пинь-пинь, пинь-пинь», — приговаривает птичка, приговаривает так, на всякий случай, если кто-нибудь из соседей подлетит уж слишком близко к гнезду. Но вряд ли кому-нибудь захочется сейчас далеко отлетать от своего гнезда — птенцы уже накормлены, родители устали разыскивать пищу для малышей и распевать звонкие песни-предупреждения.
Мир и тишина приходят в сосновый бор. Усталое солнце медленно скатывается вниз по вершинам деревьев. Еще немного, и оно скроется совсем, и тогда зяблик усядется на самую высокую сосну и, будто прощаясь с ушедшим днем, заведет свою чуть грустную вечернюю песенку: «Рю-рю-ррюю».
