— Боже, нет! — прошептала Эллисон.

Солдаты просто остолбенели.

— Яд! — простонала Эллисон. — Сплошная отрава кругом…

Сирены прекратили свой вой и смолкли. В наступившей тишине солдаты застыли, словно внимая недоступным мне голосам — возможно, это и происходило: у них в наушниках могли звучать инструкции Сети или их командиров.

Потом один из них что-то сказал, обращаясь к Эллисон.

— Нам всем приказано спускаться вниз, — перевела она мне. — Для нас больше не делают исключения. Сейчас произойдет герметизация города.

Перед уходом я в последний раз взглянул на поле за стеной. На выжженной земле лежали обугленные трупы фермеров, еще более страшные при угрюмом зеленом свете дня. Среди них ползали немногочисленные выжившие, но даже с такой высоты было видно, что они контужены и движутся без всякой цели. Я спросил у Эллисон, нельзя ли занести хотя бы немногих внутрь, в качестве пленных.

— Нет! — отрезала она.

— Но раз воздух отравлен…

— Скажи спасибо, что спасли НАС!

— Там несколько сот человек. По-твоему, это нормально — бросить их умирать?

Она решительно кивнула.

— Кто здесь у вас командует? Эти люди готовы взять на себя ответственность за такое преступление? У них что, совсем нет совести?

Она с любопытством покосилась на меня.

— Вокс — лимбическая демократия. Совесть здесь одна-единственная. Она зовется «Корифей», и Корифею наплевать, сколько фермеров умрет.

— Познакомьтесь, это Сандра Коул, — начал Боуз. — Она врач Оррина в государственном приюте.

— Строго говоря, я уже не его врач… — поправила его Сандра, чувствуя, что угодила в западню. Эриел Матер полоснула ее, как ножом, острым взглядом, и она запнулась на полуслове. Голова Эриел, высокой и тощей, находилась на одном уровне с головой Сандры, хотя она сидела, а Сандра еще стояла. Рядом с Оррином его сестра тоже выглядела, наверное, смешной дылдой. У нее было такое же, как у брата, костлявое лицо и такие же искрящиеся карие глаза. Зато она была напрочь лишена его неуверенности, от ее взгляда ослепла бы даже кошка.

— Вы посадили моего брата под замок?

— Я бы так не сказала. Он проходит проверку на соответствие требованиям, предъявляемым к взрослым кандидатам на участие в программе опекунства штата Техас.

— С чем это едят? Он вправе удрать от вас?

Эту женщину устроит только прямой ответ. Сандра уселась и дала именно такой:

— Нет, такого права у него нет. По крайней мере, пока.

— Не беспокойтесь, Эриел, — вмешался Боуз, — Сандра на нашей стороне.

Какие еще «стороны»? Похоже, Сандру без ее ведома зачислили в чей-то лагерь…

Напуганный официант принес корзиночку с ролами и был таков.

— Я знаю одно, — заговорила Эриел. — Этот человек звонит мне и говорит, что Оррину на улице накостыляли по шее, а потом его же законопатили в каталажку. Выходит, в Техасе схлопотать промеж глаз — уже преступление!

— Его заключили под стражу для его же безопасности, — объяснил Боуз.

— Ну, под стражу, велика разница! Я хочу его забрать. Он мой младший братишка. Я пекусь о нем всю его жизнь и половину своей. Я приехала за ним. И что я узнаю? Что Оррин уже не в каталажке, а в каком-то приюте. Это вы там заправляете, доктор Коул?

Сандра помедлила, приводя в порядок мысли, и нарочито медленно намазала кусочек хлеба маслом под взглядом Эриел.

— Я — психиатр приемного отделения. Я работаю в приюте, это так. Когда полисмен Боуз доставил к нам Оррина, я первой с ним разговаривала. Вам известно, как в нашем штате функционирует попечительская система? Полагаю, не совсем так, как в Северной Каролине.

— Мистер Боуз говорит, что это типа тюряги для сдвинутых.

Сандра склонялась к тому, что мистер Боуз такого не говорил.

— Когда у нуждающихся, у лиц без определенного места жительства и без средств к существованию возникают сложности с полицией, их могут передавать в приют штата, даже если они не совершали правонарушений, особенно в случаях, когда их, по мнению полиции, нельзя оставлять на улице, так как это подвергло бы их опасности. Приют — не каталажка. И не дурдом. Проверка занимает неделю. Мы определяем, нуждается ли поступивший в постоянном уходе и в опеке. По истечении недельного срока кандидат либо отпускается, либо получает статус зависимого.

Она сознательно употребляла слова, которые могли быть для Эриел непонятными, хуже того, это были термины из трехстраничной брошюры приюта, предназначенной для родственников пациентов. С другой стороны, где было взять другие слова?

— Оррин не сумасшедший.

— Я сама проводила с ним собеседования и склонна с вами согласиться. В любом случае кандидата, не склонного к насилию, всегда можно отдать на попечение желающего этого родственника, располагающего средствами к существованию и легальным местом жительства.

Она с упреком посмотрела на Боуза — мог бы и сам объяснить все это заранее.

— Если вы можете подтвердить, что приходитесь Оррину сестрой, — годятся водительские права или карточка социального страхования, — если вы имеете работу и готовы подписать соответствующие документы, мы сможем отдать вам Оррина практически без промедления.

— Я уже говорил все это Эриел, — подал голос Боуз. — И даже звонил в приют, предлагал предоставить все полагающиеся документы. Но возникла проблема. Ваш начальник, доктор Конгрив, утверждает, что сегодня днем у Оррина случился приступ буйства. По словам Конгрива, он напал на санитара.

Сандра прищурилась.

— Серьезно? Я ни о каком приступе буйства не слыхала. Если Оррин на кого-то напал, для меня это новость.

— Чушь собачья, вот что это такое! — рявкнула Эриел. — Вы говорили с Оррином совсем немного и то знаете, что это чушь. Оррин в жизни ни на кого не поднимал руку. Он и букашки не раздавит, не попросив у нее прощения.

— Возможно, это обвинение не соответствует действительности, — сказал Боуз, — но вопрос с освобождением осложняется.

Сандра все еще обдумывала услышанное.

— Честно говоря, насколько я могу судить, это не похоже на Оррина. — Но так ли хорошо она его знает после двух бесед? — Погодите, вы допускаете, что Конгрив лжет? Но зачем ему лгать?

— Чтобы не отпускать Оррина, — сказала Эриел.

— Да — но зачем? Нам и так недостает средств, а приют перегружен. Возвращение пациента в семью — оптимальный выход для всех. Как мне кажется, и Конгрива к нам взяли именно потому, что совет директоров решил, что он сумеет разгрузить наше заведение. («Не считаясь с моральными требованиями», — добавила она про себя.)

— А может, вы просто не знаете всего о том месте, где работаете? — предположила Эриел.

Боуз кашлянул и сказал:

— Не забывайте, что Сандра здесь, чтобы помочь нам. Никто, кроме нее, не добьется, чтобы с Оррином поступили по справедливости.

— Я постараюсь побольше разузнать об этом инциденте. Не знаю, смогу ли помочь, но сделаю все от меня зависящее. Мисс Матер, вы не откажетесь ответить на кое-какие вопросы об Оррине? Чем больше я о нем буду знать, тем проще мне будет разобраться с его делом.

— Я все уже рассказала мистеру Боузу.

— Я бы попросила повторить то же самое мне, если не возражаете. Мой интерес к Оррину несколько отличается от интереса к нему полисмена Боуза. — (И даже очень сильно отличается! До Сандры только сейчас дошло, как сильно она недооценивала Джефферсона Эмрита Боуза.) — Оррин жил с вами?

— Да, пока не сел в автобус и не подался в Хьюстон.

— Вы его сестра. А что с вашими родителями?

— У нас с Оррином разные отцы, оба куда-то запропастились. Наша мать, Дэниела Матер, умерла, когда мне исполнилось шестнадцать лет. Она хорошо о нас заботилась, но и легко забывала о своих обязанностях… Под конец она пристрастилась к наркотикам, встречалась с кем попало, понимаете? В итоге Оррин остался у меня на руках.

— Вам нелегко с ним пришлось?

— И да и нет. Не сказать, чтобы он требовал много внимания. Оррин отлично мог себя занять: листал книжки с картинками и все такое. Даже малышом почти совсем не плакал. Но в школе дела у него пошли худо, — когда мама отводила его туда, он плакал навзрыд, поэтому часто оставался дома. Еще у него были проблемы с едой: перед ним дважды в день ставили еду, а он к ней не притрагивался и ходил голодный. Вот каким он был.