— Кто знает, может быть, тебя ждет успех, потому что ты ей очень нравишься. Но ты поедешь один. Там не только Ламориньер, а еще и Александр, сын Розы. Его всегда считали женихом Элизабет, и он не смирился с ее браком и не хочет более с ней встречаться. Теперь ты видишь, что наши отношения действительно стали сложными.
— Тогда расскажи мне об Элизабет, если ты хочешь, чтобы я все понял.
Стояла уже глубокая ночь, когда Гийом закончил свои излияния, которые Франсуа выслушал без особого удивления. Как и сам Тремэн, он с детства привык к трагическим событиям и опасностям. К тому же он знал, что его друг не нуждается в жалости. Поэтому Франсуа ограничился простым ответом:
— Если не считать оказанной чести, то эту историю удачей не назовешь, но у тебя достаточно широкие плечи, чтобы все это выдержать. И вокруг тебя хватает преданных людей. Кстати, как местные жители отнеслись к рождению ребенка, отца которого они никогда не видели?
— Куда лучше, чем я предполагал. Мне кажется, мы поступили так, как следовало.
В самом деле, после возвращения дочери Гийом поговорил с аббатом Годеном из Ла-Пернель и аббатом Бидо из Сен-Ва-ла-Уг. Он не стал оскорблять их требованием соблюдения тайны исповеди, а просто показал свидетельство о браке, выданное Элизабет аббатом Николя, кюре Вьервиля. Поэтому когда все увидели, что оба священника относятся к молодой женщине — истинному воплощению достоинства в черных или белых платьях — с уважением и дружбой, злые языки притихли. По смутным слухам, просочившимся за стены Шантелу, в округе поняли, что молодая мать несла на своих плечах груз судьбы августейшей, но трагической. И когда госпожа де ла Э-Гишмон — Гийом вспомнил, что это имя бальи де Сен-Совер дал своему протеже после бегства из Тампля — присутствовала на церковной службе, во взглядах, которыми ее провожали, было больше слез, чем иронии. Врожденная деликатность и сдержанность жителей Котантена проявились в полной мере. Их любовь к легендам и интересным историям была удовлетворена. А их сострадание и верность в горе были приняты с благодарностью. Люди из Сен-Ва оказались достойными собратьями жителей Сен-Пьера, которые во время Террора отправились целой делегацией выручать из тюрьмы Кутанса своего маркиза де Сен-Пьера, чтобы отвезти его домой. Потому что они его очень любили...
Любили в этих местах и «ребятишек» из «Тринадцати ветров». И если несколько ядовитых кумушек пытались, к примеру, в базарный день, почесать языками, всегда находился тот, кто затыкал им рот. Дурные слухи ни в коем случае не должны были дойти до капрала Пелуза — этого безбожника! — и пробудить его служебное рвение. Он и так все еще не переварил то, как его заставили освободить Гийома Тремэна.
Поэтому Элизабет прожила два летних месяца в покое и счастье от того, что она снова вернулась домой и могла возиться со своим маленьким Луи, который рос как на дрожжах. Ее немного тревожило отсутствие вестей от супруга, но ей хватало мудрости понять, что между ними море и может пройти очень много времени, прежде чем они снова смогут соединиться. Хотя бы в письмах! Иногда Элизабет говорила об этом, но ее отец, хотя сердце его разрывалось от сочувствия, продолжал хранить тайну.
Франсуа Ньель одобрил его. На месте Гийома он поступил бы так же. За такими разговорами время бежало быстро, и было уже очень поздно, когда мужчины все- таки решили немного поспать. Утром им предстояло заниматься делами, а потом их ждала дорога в дом «Тринадцать ветров».
* * *
День рождения Гийома был праздником семейным, разумеется, но на этот раз он приобрел чуть более торжественный характер. И прежде всего потому, что вся семья оказалась, наконец, в сборе, избавившись от враждебного присутствия Лорны, и даже увеличилась на одного человека, которого все обожали. Младенец хорошо себя вел и все время улыбался. Его называли Лулу, и с высоты своей колыбели он управлял всеми домочадцами, которые просто зацеловали бы его, если бы Элизабет и Гийом не наложили на это строгий запрет. Элизабет, ее братья, Потантен и Клеманс решили, что этот день рождения следует отпраздновать с двойной пышностью, так как годом раньше в отсутствие Элизабет ни у кого не лежала душа к праздникам. Впрочем, программа была довольно простой. Все начнется с торжественной мессы в честь Гийома в церкви Ла-Пернель, потом герой дня в компании лучших друзей отдаст должное блюдам, которые госпожа Белек готовила в течение трех дней на своей кухне, выгнав оттуда всех любопытных. Госпожа де Варанвиль, увы, приехать отказалась, сославшись на то, что ждет Александра. Ее сын должен был вернуться домой из Бретани, где недолгое время гостил у родственников. А вот госпожа де Шантелу пообещала быть: никакая сила в мире не помешала бы ей воспользоваться случаем и навестить «маленького принца», как она упорно продолжала называть младенца, несмотря на мольбы Гийома. И потом графиня решила слегка смягчить разочарование Гийома, которого не убедил предлог, придуманный Розой, хотя он, безусловно, был истинным. Все в «Тринадцати ветрах» отлично знали, что замужество Элизабет настолько глубоко ранило Александра, что юноша не желал находиться в ее обществе.
За праздничным столом должны были собраться мадемуазель Леусуа, доктор Анбрюн, Ронделеры, нотариус Лебарон и его жена, Кантены, Каласы и, разумеется, аббат Годен. А неожиданный приезд Франсуа Ньеля привел в восторг всю семью. Во-первых, потому, что его все любили и были рады снова его увидеть. А во-вторых, потому, что он привез два больших сундука с подарками. И не только для Гийома! Пусть виновнику торжества и досталась львиная доля в виде роскошной шубы из куницы, остальные меха предназначались для семьи. Были среди подарков и войлок, и кожа, расшитые яркими цветами индейскими женщинами, и фигурки из стеатита, выточенные эскимосами. Адаму достался потрясающий гербарий, в который вошли почти все растения Канады, и этот подарок заставил Гийома прослезиться, так как напомнил ему о детских вылазках в лес в компании индейца Коноки. Не забыл Ньель и о трех бутылках кленового сиропа, чтобы госпожа Белек смогла испечь блины и пирог, которыми он наслаждался в прошлый приезд. И снова, пробуя тягучую коричневую жидкость с ложки, хозяин «Тринадцати ветров» чуть не расплакался.
Когда солнце встало после сильной ночной грозы, прогнавшей жару, отмывшей пейзаж от пыли и наполнившей легкие свежим воздухом, каждый приготовился достойно отпраздновать пятьдесят четвертый день рождения Гийома Тремэна. И не только гости, но и все окрестные бедняки, которые отлично знали, что получат свою долю. Обычай, принятый среди дворянских семей Нормандии, требовал раздать бедным ровно столько, сколько было потрачено на прием гостей. После своей женитьбы Гийом всегда ему следовал. Причиной тому была не только его природная щедрость, но и память о его супруге, Аньес де Нервиль, благодаря союзу с которой его дети принадлежали к старинному дворянскому роду и несли в своей крови капельку крови Вильгельма Завоевателя. Поэтому к «Тринадцати ветрам» обязательно начнут стекаться бедняки этого уголка Котантена, заранее зная, что не уйдут с пустыми руками. Но придут они ближе к вечеру, чтобы не докучать хозяевам и не слишком бросаться в глаза. Причиной тому были природные стыдливость и деликатность тех, кому хорошо знакомо бремя действительно тяжелого существования.
День рождения удался на славу. Солнце приятно согревало, и в его ласковых лучах все прошло — ко всеобщему удовольствию — словно в прекрасном сне. На какое-то мгновение Гийому даже показалось, что он получит самый сладкий подарок. Когда большинство гостей уже уехали, а Потантен возле кухни руководил раздачей милостыни, провизии и сладостей, Тремэн задержался в саду вместе с мадемуазель Анн-Мари, Франсуа Ньелем и Пьером Анбрюном. Ему вдруг показалось, что он видит, как карета госпожи де Варанвиль въезжает в ворота... Но это не было иллюзией.
Охваченный радостью и убежденный в том, что Роза решила все-таки его поздравить, Гийом бросился навстречу, но он даже не успел открыть дверцу. Она распахнулась сама, и из кареты выскочил Александр, едва не наступив на ноги Гийому. Тому с трудом удалось скрыть свое разочарование.
