— Пока она не уедет, я не поверю! — время от времени бормотал Потантен.

Но ничего непредвиденного не происходило. У крыльца Лорна, которая не осмелилась обнять Артура, взяла его за руку и внимательно посмотрела в его мрачные глаза.

— Ты меня больше не любишь, не так ли?

— Станьте опять такой, какой вы были, и я полюблю вас снова! С вашей стороны было ошибкой приезжать сюда, где для вас нет места. Но я искренне желаю вам счастья, потому что вы, наконец, это поняли.

— Посмотрим, что принесет нам будущее!

Гийом и Адам церемонно поклонились ей, и молодая женщина села в глубине кареты рядом с Китти, а Джереми Брент устроился впереди.

— Все сели? — крикнул кучер. — Тогда вперед!

Он отпустил тормоз, щелкнул кнутом. И карета, вздрогнув, тронулась с места под скрежет рессор и перезвон упряжи. Потантен, услышавший эти звуки, поспешил выйти из дома.

— Наконец-то! Она уезжает! Хвала Господу!

В ту секунду налетел сильный порыв ветра, от которого затрещали сухие ветки. Он как будто прогонял карету, словно сама природа стремилась изгнать из поместья ту, которая пришлась не ко двору. У ворот конюшни, скрестив руки на груди, стоял Дагэ в окружении своих работников. Они тоже наблюдали за отъездом. Никто из них не сделал ни шагу, чтобы помочь грузить багаж. Для этих простых и грубых людей заявление Лорны в жандармерию было самым страшным преступлением, которое может совершить человек. Они бы поняли выстрел в лицо или даже атаку с ножом в руке, но донос наводил на них ужас.

Когда почтовая карета скрылась за поворотом, Гийом и его сыновья вернулись в дом. Отец положил руку на плечо каждому из сыновей, счастливый от того, что они рядом, что их объединяют очень крепкие узы, чего он не чувствовал последние месяцы. Атмосфера в доме мгновенно изменилась к лучшему.

— Отец! — вдруг обратился к нему Артур. — Как вы думаете, сможет ли Элизабет теперь вернуться сюда жить?

— Препятствий больше нет, но решать будет она. Завтра мы ее навестим и сообщим хорошую новость.

Тем временем Клеманс в кухне убрала четки в карман своего фартука и собралась приготовить горячий сидр.

— После такой ночи и такого дня нам всем это необходимо. Потантен, ступайте же и скажите господину Гийому и мальчикам, что они доставят нам удовольствие, если зайдут чокнуться с нами!

Когда кухарка подходила к огню, от которого отошел старый мажордом, длинный язык пламени, такой белый, что он казался ярче остальных, поднялся от поленьев и торжествующе устремился вверх, словно флаг. Пламя горело не меньше минуты, ясное, радостное, а потом тихо опустилось, издав подобие вздоха.

Госпожа Белек перекрестилась, посмотрела на Потантена, который тоже заметил это явление. Они обменялись улыбками.

— Полагаю, — прошептал старик, — что теперь наши ночи станут намного спокойнее. Душа, живущая под этой крышей, только что сказала нам, что довольна.

Пока Клеманс расставляла маленькие фаянсовые чашки в цветочек на длинном прочном дубовом столе, Лизетта поторопилась принести свое вязание из бельевой, где она обычно прятала его на дне одной из корзин. Она уселась на низенький стульчик, на котором любила сидеть, когда шила или вышивала.

— Наконец-то! — с радостным вздохом облегчения произнесла она. — Теперь незачем прятаться, чтобы приготовить приданое для нашего маленького принца! Последнее время стало совсем невыносимо. Эта бедняжка Китти, конечно, милая женщина, но я не представляю, что бы она подумала, если бы застала нас за шитьем распашонки или за вязанием крохотных чулочек, как те, что я начала. С ее хозяйкой было бы еще хуже. Она все время что-то высматривала. Два дня я совсем не могла работать.

Ей никто не ответил. В кухню как раз вошли Тремэн и его сыновья, вокруг стола поднялся веселый шум. Госпожа Белек разливала горячий сидр, пахнущий яблоками и корицей. Лизетта, которая его не пила и разговаривала скорее сама с собой, не ждала ни от кого ответа. Она развернула белую ткань, достала оттуда тонюсенькие спицы и белые шелковые нитки, из которых она вязала крохотный чулочек, достойный младенца Иисуса...

Она собиралась продолжить начатую работу, но решила сравнить чулок с уже готовым. Лизетта поискала его, потрясла ткань и ничего не нашла.

— Куда я могла его деть? — бормотала она. — Может быть, он упал на дно корзины? Надо пойти посмотреть.

Но напрасно Лизетта переворачивала корзины, шкафы и ящики, она так и не обнаружила недостающий чулок Могла ли она предположить, что накануне Лорна, пытаясь найти одну из своих любимых сорочек в отсутствие Китти, пришла сама искать ее в бельевой и по несчастливой случайности нашла именно то, что от нее так ревностно пытались спрятать?

Именно из-за этой странной находки молодая женщина решилась выдать Тремэна властям и не стала слишком сопротивляться, когда ей сообщили, что она должна уехать. Она предвкушала новую тайну, но внутренний голос подсказывал ей, что будет лучше уехать, если она хочет разгадать ее. Уехать хотя бы на время... Поверив, что они избавились от Лорны, обитатели «Тринадцати ветров» потеряют свою осторожность...

В любом случае если они считали, что Лорна вышла из игры, то они жестоко ошиблись.

Путешественник появился в самый разгар зимы, в ночь очистительного огня.

В эту ночь по всей Нормандии люди проходили по подворьям, большим и маленьким, вооружившись факелами. Они обегали вокруг яблонь и других плодовых деревьев, подносили пламя к стволам, распевая нечто вроде крестьянского гимна, содержание которого зависело от местности. Такова была давняя традиция, чтобы с помощью этого магического заклинания изгнать из сада всех вредителей. После чего все соломенные факелы складывали в один общий веселый костер.

В «Тринадцати ветрах» никому и в голову бы не пришло пренебречь церемонией, которая всегда доставляла столько радости. Потрясая своими факелами, Тремэны пробегали по своему немалому поместью вместе со слугами-мужчинами и распевали:

Горит, огонек, разгорается!

Вы, кроты и мыши, уходите,

Саду моему не вредите,

А не то по спинам огонь прогуляется!

Все это исполнялось с потрясающим местным акцентом, и никто не нарушал традиции, которая требовала обязательно попытаться в шутку погасить факел о спину соседа... После чего все вместе выпивали за будущий урожай, спасенный таким образом от вредителей.

В этот год они участвовали в празднике с еще большим энтузиазмом, чем обычно, несмотря на воспоминания о пожаре, который ровно год назад уничтожил конюшни и повредил дом. Но все в «Тринадцати ветрах» испытывали удивительное чувство облегчения, потому что избавили дом от самого опасного вредителя, который разъедает душу... Потантен по-своему выразил общее ощущение, пробормотав:

— Если бы я был уверен, что это помешает ей вернуться сюда, я бы прошелся этим факелом по стенам дома...

— Ей незачем сюда возвращаться, — ответил Гийом, услышавший его слова.

Потантен промолчал, предпочитая оставлять свои мысли при себе. Прошло уже добрых шесть недель после того, как англичанка оставила дом. Но вот мистер Брент не вернулся, и от него не было никаких известий. И это ничего хорошего не сулило...

После общего костра Гийом привел всех своих в кухню, где Клеманс уже накрыла стол для доблестных охотников на вредителей. Все весело уселись вокруг стола, заставленного блинами и другими лакомствами. Но как только каждый получил чашку или стакан с напитком по своему вкусу, кухарка отвела своего хозяина в сторонку.

— Прошло ровно полчаса после вашего ухода, как приехал какой-то дворянин и сказал, что хочет вас видеть. Он ждет вас в библиотеке, куда я подала ему легкую закуску.

Тремэн нахмурил брови:

— Вы знаете, что я привязан к нашим традициям гостеприимства, Клеманс, но почему вы не остались с гостем? Мне не нравится, когда в мой кабинет пускают невесть кого.