Джон слушал ее, почти не осознавая того, что она говорит.

Он рисовал в воображении Изабель, одетую в платье лимонного цвета и пахнущую цветами лимона. Иссиня-черные волосы завиты и собраны в высокую копну на голове. Если бы он был в «Бутоне» в тот вечер, он заплатил бы Ферн любые деньги за Изабель.

— …В тот вечер, когда я начинала, Ферн придумала всем девушкам разные прозвища. Сказала, что сегодня костюмированный бал в честь моего… ну… — Ее щеки стали пунцовыми от стыда. — …моего первого дня. Она назвала меня «мисс Лимонный Бутончик». Это было так унизительно!

Джон вошел в транс, наблюдая за движением ее губ.

— Я должна была сидеть в гостиной и болтать. Потом этот твой приятель, Ньют, отводит Ферн в сторону, они разговаривают, и вот я уже поднимаюсь в свою комнату, а он — следом за мной. Как только мы вошли, он сразу начал меня хватать за все места. Я сказала ему, что у меня есть миленький халатик в шкафу, и попросила его принести. Он подошел к шкафу, открыл дверь, тут я его толкнула внутрь и заперла дверцу.

Несмотря на то что лицо ее под нахмуренными бровями сохраняло серьезность, Джон не мог не улыбнуться. Ньют, должно быть, глотку надорвал, ругаясь там, в шкафу.

— Уж не знаю, чего это он сочинил, будто мы с ним… ну, ты знаешь. Это дешевый блеф. Надо было пристрелить его из «дерринджера».

— А что, по-твоему, он должен говорить? Что он поднялся к… — Джон откашлялся, — проститутке и отлично провел время в платяном шкафу? Тут задето мужское самолюбие. Ему ничего не остается, как рассказывать направо и налево, что ты в… — Он замолчал.

Изабель посмотрела ему в лицо.

— Наверное, много всяких непристойностей про меня наговорил.

Джон соврал:

— Да нет, не много. — И медленно добавил: — Не больше, чем десятник и прораб из «Фаворитов солнца».

Гневный взгляд превратил ее глаза в два сверкающих аметиста.

— Они не могут похвастаться более радушным приемом, чем Ньют. Десятника я наручниками к кровати приковала, а прораба на балкон выгнала. Никто из них не ушел раньше оплаченного времени. — Пожав плечами, она заметила: — Я думала, они поднимут скандал из-за того, что деньги ушли впустую, но Ферн мне и слова не сказала, и я поняла, что им просто стыдно требовать возврата денег.

Ее объяснение звучало убедительно с женской точки зрения. Но для Джона дело выглядело по-другому. Ни один мужчина не признается, что та самая женщина, с которой он собирался пошалить, оставила его с носом. А Изабель умеет оставить мужчину с носом. Это он успел уже почувствовать.

— Потом пришел Дастер, — продолжала она, стряхивая песок с блузки, которая теперь еще пропиталась светло-коричневой грязью. — Он от меня ничего не хотел, только поговорить. Мы до самого рассвета сидели за столом и пили кофе. На следующее утро я сообщила Ферн, что ухожу, и ушла. — Веселая улыбка озарила ее лицо. — Первый раз в жизни меня не уволили. Нет, подожди… Беру свои слова назад. Из отеля «Района» я тоже ушла сама. Получается, это первый раз, когда меня не уволили в Лимонеро.

Она излагала все это спокойно, без всяких жалоб или обид. Сочувствие сменило в душе Джона привычную черствость, оправданную в его излюбленном высказывании «Живи сам и дай жить другим». Ему захотелось утешить Изабель.

Он протянул руку и заправил ей выбившуюся прядь за ухо. Жест был совершенно естественным и уместным, и восхищенный Джон мог беспрепятственно насладиться мягкостью блестящих волос. Когда она не оттолкнула его руки, он позволил всей накопившейся в нем нежности излиться в этом простом знаке внимания.

В продолжение нескольких взволнованных ударов сердца оба они испытывали сильное физическое влечение друг к другу. Они смотрели один другому в глаза, и Джон хотел прильнуть губами к ее губам, но боялся пошевелиться и спугнуть волшебное мгновение.

Наконец Изабель улыбнулась и села.

— Не знаю, зачем я тебе все это рассказываю.

Словно ветер Санта-Ана подул на него своим горячим дыханием, и мысль о поцелуе испарилась, как роса. Джон сел рывком и стряхнул со штанин налипшие веточки и песок.

Ему не удалось заставить свой голос звучать ровно, когда он заговорил:

— Ну, рано или поздно ты бы все равно кому-нибудь рассказала.

— Но я рассказала тебе.

— Да.

Она порывисто вздохнула.

— Мне всегда не хватало средств на мои проекты. Я думала, работа в «Бутоне» даст мне все, что нужно.

— То есть деньги?

— Да… деньги.

— У меня тоже никогда ничего не остается.

— Вот поэтому мы обязаны выиграть конкурс.

На какую-то пару секунд Джон позволил себе думать, что ей нравится их партнерство. Но он все же сомневался. Черт побери, вероятно, было бы куда лучше, не вступай они в такие отношения, потому что теперь у него в голове все смешалось. Он думал о ней больше как о желанной женщине, нежели как о равноправном партнере.

— Ну, если мы будем так сидеть, нам не выиграть.

Джон поднялся на ноги и протянул руку Изабель. Она ухватилась с готовностью, и он с досадой отметил невольную радость, которую доставило ему это прикосновение.

— Надо узнать, уехал ли Ньют. Тогда можно спуститься и собрать еще ягод.

Она кивнула.

Чуть позже они уже сидели на лошадях. Изабель ехала впереди. Джону ничего не оставалось, как смотреть на ее плавно покачивающиеся плечи, щуриться от солнечных бликов в ее волосах и любоваться изящной линией ее бедер.

Зрелище стоило тех двух месяцев, которые ему придется отрабатывать в конюшнях за пегую кобылу.

Джон подошел к бару салуна «Республика Калифорния» и высыпал на полированную стойку двадцать пять ягод остролиста.

— Текилы, Сол.

Бармен отошел за бутылкой, и Джон отвернулся, чтобы не видеть себя в зеркале напротив. И вовсе не потому, что боялся посмотреть себе в глаза. Он имеет полное право распоряжаться этими ягодами по собственному усмотрению. Только что совершив ночную вылазку, он не взял ничего, кроме этих двадцати пяти ягод, которые необходимы ему на выпивку. У него нет причин чувствовать себя виноватым. Какой смысл делить на двоих двадцать пять ягод? Ведь все, что он собирает для конкурса, он честно отдает Изабель. Его намерения не изменились.

Но чтобы успокоить нервы, ему сейчас никак не обойтись без текилы.

Никогда еще он не вел себя так… героически… с женщиной: сначала достал ей лошадь в обмен на обещание чистить стойло, затем натаскал на рассвете воды для ее деревьев, вместо того чтобы поспать в свое удовольствие. Да что за бес в него вселился?

Просто он давно не пил, вот в чем все дело. Кровь в голове застоялась. Сейчас он выпьет и станет самим собой. Джон нетерпеливо облизнул губы.

Сол вернулся к стойке, поставил стакан и пододвинул к Джону.

— Можешь не беспокоиться, Сол, — заверил его Джон. — Здесь сколько нужно. Двадцать пять ягод. Пересчитай, если не доверяешь.

Бармен не выпускал из рук стакана.

— Я доверяю тебе, Джон. Но текила вздорожала до пятидесяти ягод. Ягодная инфляция…

В груди у Джона стало тяжело.

— Ты это о чем?

Кивнув в сторону плаката над кассой, Сол процитировал:

— «Платите за выпивку ягодами по ценам, устанавливаемым владельцами бара».

— Проклятие! — взорвался Джон, сняв шляпу и тут же нахлобучив ее обратно. — Тогда хоть пива налей, черт тебя побери!

С невозмутимым спокойствием Сол объявил:

— За пиво — тридцать ягод.

— Но у меня только двадцать пять! — Почти не отдавая себе отчета, Джон снова проделал бессмысленный ритуал, продавив канавку в тулье шляпы и надвинув ее себе на лоб. — Ну, полкружки давай!

— Извини, Джон. Полкружки не наливаю.

Бормоча себе под нос какое-то длинное и красочное ругательство, Джон поднялся.

На свою беду, Ньют Слокум появился в этот момент в дверях «Республики» и подошел с довольной ухмылкой на лице.

— Привет, Джон. Совсем ты пропал, приятель.

Не говоря ни слова, Джон с разворота ударил его в челюсть, так сильно, что бедняга, покатившись кубарем, растянулся на полу.