Она зарделась, несмотря на мороз.

- У нас…

- Дайте хот-дог.

- Пятьдесят рублей, - ее красный рот от дешевой помады выговаривал слова. – Есть без сдачи?

- Есть, -  он протянул деньги. – Скажи, тетя, как насчет секса?

- Да ты чо, козел?

- Ти-ише-е, - он сдвинул кепку на затылок. -  У тебя бывают такие предложения?

- Слушай, иди-ка ты, - она неуверенно закрыла крышку.

- А хочешь? – вроде приличный с виду, он волновал ее, как женщину.

- Ладушки, - он надвинул кепку на глаза. – Я пошел, как козел.

Кусая дешевое тесто, он пошел в сторону метро. В середине попадались мелкие кусочки фарша. Зеленого, как это ни странно. А она?

Ушла в подсобку…

ДАЛЬНОБОЙЩИКИ

- Батя, выезжаем когда? – Рыжий налил в граненый стакан уксуса. Потом наполовину разбавил его водкой. Открыл холодильник. Поковырявшись на заставленных продуктами полках, достал нарезанный лимон, прикорнувший на блюдце. Вернувшись к столу, с недоумением посмотрел на пустой стакан. – Бать, ты что? Ты выпил это?

Отец, сосредоточенно моющий посуду, обернулся к нему, скривившись.

- Водку стали, етить ее, паленую делать.

- Да, это ж я себе налил, чтобы спину натереть, - Рыжий не знал, смеяться или плакать. – Там же уксус.

- Нечего продукт переводить, - пробурчал Батя, намыливая тарелку. – Уксус, уксус. А я и не почувствовал.

- Ты как, нормально? – Рыжий из-за спины пытался заглянуть тому в лицо.

- Чего со мной станет, сынок, - Батя поставил последнюю тарелку в шкафчик и вытер руки кухонным полотенцем. – Стаж! Лучше налей-ка отцу еще грамм сто, запить эту гадость. Только чистой. И лучше сто пятьдесят.

- Бать, ты смотри, не накидайся. Когда в рейс-то? – Рыжий сполоснул стакан и наполнил его водкой на две трети.

Отец выпил, крякнув, наскоро закусил лимоном.

- Послезавтра выезжаем из Мурманска в Семипалатинск. Везем говяжьи полутуши.

- Это что у вас здесь за ресторан? – мать поставила на пол тяжелые пакеты с продуктами. – Ты хоть закусывай нормально, старый. Подожди, борщ разогрею. Вон, пока, колбаски возьми с огурчиком.

- Ты ж, мое золотце, - Батя обнял ее, похлопав пониже спины. Порылся в принесенных пакетах, выудив оттуда палку колбасы и банку маринованных огурцов. – Слышь, мать, а давай я сбегаю за пузырем, и отметим это дело.

- Какое дело-то? – подбоченилась она. – Что за праздник?

- А ты и не помнишь? – хитро улыбнулся Батя, отрезая ломоть колбасы и выуживая из банки огурчик. – Сегодня ровно сорок лет, со-орок, с того дня, как мы познакомились.

- Неужто, сорок лет прошло? -  она присела на край табуретки, подперев подбородок ладонью. – А ты-то, как вспомнил?

- Так послезавтра ж Рождество польское.

- Не польское, а католическое, - поправила она.

- А, я привык по-старому, - жуя колбасу, он вышел в коридор. – Ну, я сбегаю?

- Да, уж беги, беги, - мать, вздохнув, принялась накрывать на стол. – Леша! Лё-ош!

- Что, мам, - крикнул в ответ Рыжий из гостиной.

- Через минут двадцать будем обедать.

- Мамуль, я к Ленке пойду, - он, не входя в кухню, прислонился к косяку.

- А покушать, сынок? – она посмотрела на него. – Да, и праздник у нас сегодня.

- Ага, мне Батя говорил, - Рыжий ловко подхватил со стола кусок колбасы с огурцом. – Я вас поздравляю. Мам, я побегу, а?

- Да, беги уж, - мать ловко резала овощи на салат. – Дело молодое.

- А вот и я, - отец водрузил на стол замерзшую бутылку. – Ты куда это?

- К Ленке сбегаю, - Рыжий присел на пуфик в коридоре. – Скоро ведь в рейс.

- А на дорожку? – прищурился Батя.

- Не, я не буду, - Рыжий нахлобучил лисью шапку и открыл дверь. – Мам, пока.

- Пока, пока, - донеслось из кухни. – Вадик, иди кушать. Все на столе.

- Ленке привет, - Батя подмигнул и закрыл дверь. – Ну, мать, давай вспомним былое.

- Леха, вставай, - Батя тормошил свернувшегося калачиком на «спальнике» сына. – Вставай, приехали.

- Куда приехали? – заспанный, с помятым лицом, Рыжий таращился в полумрак кабины. – Уже?

- Ага, - отец натягивал теплый бушлат. – Похоже, движок стуканул.

- Да, ты что? – Рыжий больно ударился головой о крышу кабины. – Опять? Сколько можно?

- Одевайся, - Батя копался в сумке. – Перчатки мои не видел? Там градусов под пятьдесят снаружи.

В черной темноте казахской степи, при полном отсутствии каких-либо признаков жизни, встречных или попутных автомобилей, при пронизывающем до костей зимнем ветре, они подняли кабину своего старенького «КамАЗа» и, сбивая онемевшие пальцы, кроя благим матом все вокруг, смогли снять чугунный коллектор с двигателя. Опустив кабину на место, они залезли внутрь прицепа, захлопнув за собой тяжелые двери.

- Давай, Леха, поджигай, - Батя поставил на пол ведро, наполненное до половины соляркой. – О, пошло тепло. Теперь коллектор ложи туда, в ведро.

- А зачем, Бать?

- Чугун, Леха, - отец снял перчатки, растирая над огнем руки. – Он, когда разогреется, тепло долго держит.

- А делать что будем?

- Будет попутка – поедешь с ней. Тут до ближайшего города километров пятьдесят. Купишь там запчасти, и сюда.

- Бать, - Рыжий, приоткрыв дверь, вглядывался в темноту. – Ты только смотри, не засни. А то, сядешь и замерзнешь совсем.

- Не бойся, сынок.

Прошло около двенадцати часов, пока Рыжий мотался туда-назад. Когда он открыл двери фуры, то увидел скрюченного от холода отца, стоящего в нелепой позе, над остывающим ведром.

- Мам, - Рыжий заглянул на кухню. – А Батя где?

- Ванну принимает, - мать махнула ножом себе за спину.

- Какую ванну? Горячей воды ведь уже неделю нет.

- Да не знаю я.

Рыжий толкнул дверь в ванную. Батя лежал голый, в полностью наполненной холодной водой ванне, и курил, стряхивая пепел в пепельницу, стоящую на табуретке.

MADE WITH LOVE

Почему Боня? Этот вопрос возникал сразу же, как только его очередь наступала представляться. Надо заметить, что в компании малознакомых людей он никогда не называл себя так. Только, когда собирались близкие ему люди – пацаны, с которыми в студенческие годы была выпита ни одна цистерна дешевого вина, и ни один батальон похожих одна на другую смазливых студенток с соседних факультетов прошел через его скрипящую пружинами койку в институтской общаге. В таких случаях, когда очередь доходила до него, он, через паузу, нарочито манерно, представлялся: «Боня». Со стороны женской части населения земного шара это всегда вызывало улыбку и встречный вопрос: «Почему, Боня?» Что, в свою очередь, влекло за собой долгий рассказ о том, как он, будучи озабоченным фанатом группы «Бони М», в период их очередных гастролей по Европе, чудесным образом проник за кулисы. И, совсем случайно, на ломаном английском, полупьяный, он пообещал уставшему после концерта Бобби Фареллу, в память о незабываемой встрече, сделать татуировку на своем плече. Как ему – студенту советского ВУЗа, удалось попасть в Европу и, к тому же, попасть на концерт популярной группы, не имея ломаного гроша в кармане – это покрыто тайной прошедших лет. Но, с тех пор, его предплечье украшало синее изображение солиста группы с надписью «Made with Love».

Сейчас не об этом. Как пишут в титрах американских фильмов: «Прошло пятнадцать лет». Тогдашний Боня остепенился, стал успешным ученым. Настолько успешным, что его пригласили в Цюрих. Дали грант. Обеспечили комфортным жильем и т.д. Живи, не хочу. Все шло «зеер гут», как говорят у нас, если бы не одно «но». Боня был тогда, и остался до сих пор ОДИНОКИМ. Это одиночество наплывало на него мягкими волнами, окутывало его пушистыми хлопьями, теребило его самосознание, пытаясь вырвать его из обыденности и окунуть в бездну хандры, бессилия и бессмысленных попыток суицида. Женщины, проходящие мимо него, ничем не цепляли, оставляя после короткого секса кислый вкус во рту и ощущение бессмысленно потраченного времени. Пока…