- А как там у вас? – осторожно поинтересовался Фролов. – Как за границей?

«Лучше, - ответило радио. – Намного лучше. По вашим земным меркам жизнь на нашей планете может сравниться с вашими понятиями о рае».

Люся резко вскочила с табуретки, прихватив по ходу швабру, стоящую в углу, и резким ударом сшибла с холодильника старенькую радиоточку. Ударившись о стену, приемник что-то прохрипел и затих. Яркий свет растворился в воздухе, оставив после себя запах озона.

- Люсь, ты что? – прошептал Фролов.

- А что? – с вызовом ответила Люся. – Может это и не инопланетяне никакие.

- А кто? – ошарашено вытаращился на нее Фролов.

- А может, это дядя Петя так шутит, - с вызовом, нарочито громко, отозвалась Люся.

Дверной звонок зазвенел, как гром среди ясного неба.

- Пойду, открою, - зашептал Фролов горячо.

- Сидеть, - Люся бросила швабру на пол и затопала в коридор.

Вернувшись через пару минут, она бросила на стол толстый пакет с красной сургучной печатью.

- Заказное, - пояснила она оторопевшему Фролову. – Тебе.

Фролов трясущимися руками вскрыл конверт. Оттуда выпали красивые бумаги с непонятными закорючками на них.

- Вызов, - прошептал Фролов. – Люсенька, вот же он!

Люся деловито достала из стенного шкафчика начатую бутылку водки, быстро разлила по стопкам. Подняла свою.

- Давай, Фролов. За Рождество!

УТРО

Утро начиналось, как обычно – чашка крепкого кофе, компьютер с новостями за ночь и проверка почты. И тут, бах! Письмо от одноклассника: «Павел, привет! Умер Андрей Голованов. Похороны послезавтра». Мысли поскакали галопом: «Как? Сорок лет. Молодой. Как это случилось? Надо лететь. А надо ли? Кому? Ему уже не надо. А мне? Я, ведь, дрался всего два раза в жизни: первый – с Андрюхой еще в пятом классе, второй – не хочу вспоминать. Мы же с Андрюхой вот с таких… Он меня не раз выручал. А сколько раз я его? Вот, гад, ушел раньше меня из этого проклятого мира с его проблемами. А, ведь, я мог быть первым. Вот, взять, хотя бы вчерашний вечер. После хорошего виски, было пиво, а потом? Не помню… А надо? Главное, что помню, как тянуло на веревку. А что? Пусть надо мной посмеются сильные и успешные, но в свои сорок я устал. Устал от всего – проблем и поиска их решений и т.д., и т.п.. Лузеры – занимайте очередь! Кто последний? Я! На днях услышал тут от одного умника, мол, те, кто говорят о суициде – никогда не сделают этого. Молодец! Психотерапэвт! А, как же я? Кому интересно все это, кроме меня? Жене? С ударением на последний слог. Жалко ее. Столько прошли вместе. Мы в такие шагали дали. Будет страдать. Психологи говорят, что горе от утраты близких слабеет, спустя три месяца. Ох уж, эти психологи! Ладно, гнать от себя… Надеяться только на себя? Да, надо. А кто еще поможет? Друг, с которым съели? Сегодня, когда у друзей все в порядке, им это надо? Все действуют по принципу – лучше не заморачиваться. На словах, да. Помочь бесплатным советом – это да. А лишнее шевеление - напрямую связано с возникновением проблем. Когда-то давно, в бытность мою инженером, был у меня мой учитель – старый еврей. Он как-то раз сказал, что каждый человек оценивает себя достаточно высоко. Ты же не думаешь про себя, что ты дурак. И каждый думает, что придет дядя и скажет: «Пашка, ты классный пацан! Пойдем со мной – и у тебя будет всё! Так вот, - продолжал он, - мне уже шестьдесят лет, а этот дядя еще не приходил». О чем это я? А-а, какой вкусный кофе»…

ЛЮБОВЬ И КОФЕ

- Привет.

- Сам ты привет.

Она сладко потянулась, выгнув хищную спину. В окно заглядывал острый месяц, скупо освещая комнату… Одеяло, сброшенное на пол, за ненадобностью. Пустые бутылки из-под шампанского, валяющиеся редко. Оплывшие свечи. Сломанную розу…

- Ты как?

- В смысле?

- Как себя чувствуешь?

- А что, должно быть плохо?

- Судя по количеству выпитого вчера, должно.

- Не помню. А как все закончилось?

- Точно не помнишь?

- Точно. А что? – он запнулся на середине фразы.

- А то, что ты мне вчера обещал.

- Что? – он присел на кровати. Спустил ноги на пол. – Ой!

- Что там?

- Наступил на что-то острое, - щелкнув зажигалкой, он осветил свою ногу. – Роза. Шипы.

В мерцающем свете маленького огонька она выглядела еще лучше. Лучше, чем он мог себе нарисовать. В фантазиях. Эта ее кожа… Она сводила его с ума. А запах? Просто какое-то помешательство. А звуки? Эти шлепанья ее босых ступней по паркету. Или то, как она, больно прикусывая его соски, сквозь зубы, ругается, как последняя...

- Алоэ, - она так мягко растягивала это слово. – Ты где?

- Да здесь я, - он раздраженно поднял с пола свою белую рубашку, встряхнув ее. – Что я тебе обещал?

- Что бросишь свою старую, - она выругалась. И в ее чувственных губах эти слова не означали ничего иного, как призыва к сексу.

- Да брошу я, брошу, - он встал с кровати, пытаясь натянуть на липкое тело рубашку. – Вот привязалась.

- Я? – она медленно сползла с кровати. – Хочешь кофе?

Дверь в номер просто выпала, слетев с петель. Какой-то громадный мужик с длинным пистолетом в руке медленно зашел, посмотрел…

Две коротких вспышки…

- Ты просто красавец, - в белом, она была просто хороша.

- А ты, - он попытался заглянуть в конец очереди. – Не могла по-хорошему уйти от своего мужа?

- Да пошел ты, - она вырвала рукав из его ладони. – Кто здесь последний, в конце концов?

- А здесь последних не бывает, - красивый мужчина с седой бородкой обернулся к ней.

- А ты-то сам кто? – она задорно вздернула острый подбородок.

- Я? – он огляделся по сторонам. – Петр. Апостол. Слышала что-нибудь про меня?

БОЛЬ И НАДЕЖДА

Он курил, затягиваясь глубоко, насколько позволяло дыхание. Выдыхал дым в приоткрытое окно. Курить было нельзя. Вообще. Не потому, что вредно. А вообще. Уже не было вредно. Для него. Доктор все успокаивал, мол, еще не все потеряно и т.д.. Но он-то знал наверняка. Метастазы представлялись ему ползущими по мокрому от морской воды черепахами. Почему черепахами? Этого он не знал. Но, ясно видел, как они ползут друг за другом прямо в море, ведя за собой своих детей, и детей их детей… В глубине души он понимал, что сделать ничего уже не может, но очень хотелось. Тошнило от химиотерапии. Было очень больно. Больно настолько, что хотелось выть, лезть на белую больничную стену или застрелиться. Если бы был пистолет или танк. Из танка, конечно, лучше – не промахнешься.

- Ты со мной? – она смешно ткнулась холодным от мороза носом в его невыбритую щеку.

- Пока, да, - он попытался достать руку из-под одеяла, чтобы погладить ее.

- Пойдем, - она потянула одеяло за край, улыбаясь, как могут улыбаться только большие собаки.

Он вытянул ноги, обув их в больничные тапки. Они долго плутали по полутемным больничным коридорам.

- Куда ты меня тянешь?

- Иди за мной, - она манила его своей уверенностью, помахивая пушистым хвостом.

В старом доме на окраине города горели две свечи – белая и черная. Смешно фыркнув носом, собака затушила черную. Повернулась к нему, села и преданно заглянула в глаза.

Утром, на обходе, доктор вяло посмотрел очередные снимки. Подняв на рано полысевший лоб очки, хмыкнул. Улыбнулся. Обернулся к сопровождавшим его.

- Петрова – на выписку. И уберет кто-нибудь отсюда эту собаку? Развели здесь…

ВЕЧЕР ВСТРЕЧИ ВЫПУСКНИКОВ

-Знаешь, тогда я очень любила своего мужа, - она устроилась поудобней на стуле, подоткнув одеяло под стройные ноги.

- Когда, тогда? – спросил он, разливая по непрозрачным рюмкам коньяк.