Он все еще держал кроссовку в руках, когда к дальнему концу парка подъехала патрульная машина, ее фары чуть не захватили его своим лучом. Господи Иисусе. Он замер и стоял, пока патрульная машина не проехала. Через пятнадцать секундой уже сидел в машине и жал на газ. Он выехал на шоссе 1-95 и разогнался до 130 километров в час, но заставил себя сбавить скорость. Он не знал точно, куда едет, но направлялся в сторону Буффало. На переднем сиденье лежали ролики Алекса.

Вот тогда-то он и вспомнил самую страшную улику: жесткий диск компьютера. Когда он уронил телевизор и разбил колено, этот чертов компьютер совсем вылетел у него из головы. Тихо выругавшись, он вгляделся в дорожные знаки, высматривая ближайший разворот.

Мы вырвались со двора на «вольво», Джейн за рулем, у моих ног пачка объявлений, фонарик и рулон прозрачного скотча. На улицах никого не было, чернильно-черная тьма нависала над домами и дорожками, как будто больше никогда ничто не пошевелится. Но я не буду останавливать мою Джейн. Она резко завернула за угол Гарнер и Сомерс-стрит и, подъехав к следующему перекрестку, притормозила.

— Подожди, — сказала она. — Я даже не знаю, куда мы едем.

В этом и смысл.

— Может, начнем с телефонных столбов? — предложил я. — Потом проедем по магазинам.

— Точно. Может, сюда?

Она остановилась на углу, и я вышел из машины, чтобы наклеить наше первое объявление. Мы напечатали пятьдесят штук, душераздирающее занятие, и, приклеивая объявление на столб, я чуть не расплакался. Я старался не смотреть на лицо Алекса, но поймал его взгляд, когда приклеивал листок в полутора метрах над землей — выше, чем он был в жизни. Он улыбался кривовато, и уши оттопыривались. Я пробормотал что-то, похожее на молитву, если б я верил в Бога, и вернулся в машину. Джейн дала полный газ, мы проехали еще пять кварталов и снова остановились. Мы останавливались еще несколько раз, пока не выехали на Крест-Хилл, он же Дорога Дохлой Собаки. Я напомнил ей, что мы еще должны осматривать улицы.

— Я знаю, но зачем? Искать серые штаны?

Я вздохнул. Если бы только у нас была еще хоть одна зацепка. Я применил обычную технику интроекции[17], но ничего нового не придумал. Я просто постарался поставить себя на чужое место, а не так-то просто поставить себя на место педофила. И не вообще какого-то педофила, а этого ублюдка, если б он только попался мне…

— Что ты сказал? — Джейн повернула на Сикамор-стрит.

— Да так, бормочу под нос.

Я посмотрел в окно, мои глаза уже привыкли к неясным очертаниям фэрчестерских коттеджей. Итак, если бы я был немодно одетым компьютерщиком, скорее всего, у меня были бы проблемы с общением. Вряд ли я стал бы жить в отдельном доме. Дома для семейных. Возможно, я снимал бы квартиру, но где у нас в пригороде сдают квартиры? Мне смутно припомнился какой-то застроенный участок между Бромли и Джефферсоном, какая-то улица на букву У.

Пора клеить новое объявление, на углу Сикамор и Монтроз-стрит. Когда я вернулся в машину, пора было звонить домой. Джерри моментально снял трубку, но мне показалось, что он был разочарован, услышав мой голос.

— Никто не звонил?

Из трубки доносились звуки телевизора.

— Нет. Извини. Слушай, я там съел у вас холодные макароны…

— Насчет этого не волнуйся.

Господи, какая ерунда волнует некоторых людей. Я перебил Джерри, который пустился в оправдания, что сварит еще макарон. Раз уж у меня в руке «Нокия» Джейн, может быть, не поздно еще позвонить Ферраре? Он дал мне номер, по которому можно звонить круглые сутки. Я позвонил, но попал не на Феррару, а на какую-то женщину и спросил у нее, нет ли новостей. Нет, никаких. Поскольку она не велела нам выжидать, я попросил передать ему, что мы поехали на поиски, и оставил мобильный номер Джейн.

Я глубоко и судорожно вздохнул.

— От них никакого толка. Они сами меня спросили, не узнали ли мы чего нового.

— А что сделал Феррара?

— Я говорил не с ним. С какой-то женщиной из отделения семейных кризисов. Знаешь, такая, какая будет держать тебя за руку в трудную минуту.

— А что Феррара?

— Он скоро будет. Она сказала, что мы можем ехать домой.

— Поедем?

— Нет.

Мы были рядом с деловой частью города, и я заметил универмаг «Фуд эмпориум». Джейн наклеила объявление в секции «Толбот», а я в «Би Долтон» — снаружи, во всяком случае. Мы постоянно звонили домой: никто ничего не передавал. Потом какое-то время мы обклеивали телефонные столбы в соседних районах: Пайнвуде, Довкоте, Хаймедоу. Только один раз на нас прикрикнула какая-то женщина, болеющая за порядок на улицах, но и она попятилась назад, когда прочитала объявление.

— Ох. — Женщина смотрела, как я сажусь в машину. На ней были черные обтягивающие брюки и белая блузка, очки в крупной оправе, как с чужого носа. Она сняла их и быстро заморгала. — Простите. Я хочу сказать, я очень, очень вам сочувствую. Я и подумать не могла.

— Ага.

Она приложила руку к груди и зашла со стороны Джейн.

— Я вам сочувствую. Просто когда я вас увидела, я не поняла, что вы делаете. Наверно, для вас это так… так…

Я поднял стекло.

— Поехали отсюда.

Джейн вдавила педаль газа, и «вольво» рванулся вперед, чуть не наехав женщине на ногу. Я посмотрел в зеркало заднего вида, когда мы проехали полквартала, а она все еще стояла там со скорбным видом.

Но Джейн уже теряла самообладание. Она проехала еще пару кварталов, слишком сильно забирая влево, потом ткнула носом «вольво» в обочину и остановилась. Она опустила голову на руль и начала всхлипывать.

— Я просто… не способна думать. У меня все время перед глазами стоит лицо Алекса.

У нее был изможденный вид, как будто вдруг провисла какая-то поддерживавшая лицо эластичная сетка.

Я не мог ей ничего ответить, но должен был что-то сказать. Джейн обхватила руками руль, ее спина согнулась, как будто она молилась. Она захлебнулась всхлипами и закашлялась. В конце концов я так ничего и не сказал, а только обнял ее. Я прижался грудью к ее спине, и она постепенно перестала дрожать. Прошла минута или две. Мы сидели в припаркованной машине, и мне представилось, как мы стареем в фэрчестерском переулке, бездетные, одинокие, пока наши тела не вытащат из проржавевшего «ВОЛЬВО».

— Я люблю тебя, — в конце концов сказал я ей, как будто это могло что-то исправить. Но я так чувствовал.

Она повернулась и поцеловала меня в плечо.

— Я… я тоже тебя люблю. И моего сына.

Она снова задрожала, ее тело сотрясалось от рыданий.

Я держался. Скоро цепкая чернота отступит в свою пещеру, где бы она ни была, и на восточной стороне неба начнет просачиваться желтушный цвет. Когда похитили Алекса, время должно было остановиться, но оно продолжало идти вперед, забыв обо всем. Почему я не могу повернуть вспять хотя бы крохотный отрезок времени — хотя бы тот день накатке? Дайте мне шанс нажать кнопку «повтор», и я обещаю все сделать по-другому.

«Прекрати хныкать», — приказал голос. Кто это — Сногз? Мартин? Голос, который я не узнал. «Пора действовать. Сейчас же». Я кивнул.

— Я сяду за руль, — сказал я.

— Что? — Голос Джейн был похож на хрип.

— Моя очередь вести машину. Ладно?

Джейн вышла из машины, чтобы обойти ее.

— Куда ты поедешь?

— Точно не знаю. По наитию.

Как только она села в машину, я отправился к туманной области в моей голове, спроецированной на этот туманный пригород. Когда фары пронзили густую тьму, я опять подумал о том застроенном участке. Я снова представил себе человека в серых брюках. Готов спорить, что он живет недалеко от парка. Мы ехали к Пайнвуд, когда я вдруг почувствовал, что мы едем в другую сторону от него. Я тут же остановил машину.

— Что случилось? — Джейн наклонилась вперед, натягивая ремень. — Что ты увидел?

— Пока ничего. — Мы опять были на другой стороне Плимут-авеню. — Просто какое-то чувство. Мне кажется, он живет недалеко отсюда.