– Ну не без этого, – согласился Максим, – пока государству служил, связями разными оброс. В определенных кругах вообще говорят, что он в Старогорске «все про всех знает». Кстати, Каравчук не бедствовал: все это время деньги у него водились, и вкладывал он их в недвижимость, в том числе и у нас. Только почему-то квартиры не официально, через риелторов сдавал, а селились там, в основном, его приятели-знакомые…

Дверь скрипнула, и в кабинет робко заглянул парень лет двадцати пяти, потом он вошел полностью, и оказалось, что это прокурорский следователь Абрамов… или Антонов… Максим никак не мог запомнить его фамилию. В общем, этот был тот самый следак, который и вел обсуждаемое дело Каравчука.

– Юрий Николаевич, извините за опоздание – пробки, – развел он руками и, покрутившись, сел где-то в углу, положив кожаный портфельчик себе на колени.

Ваганов вздохнул, скользнув по нему взглядом, и спросил у Максима:

– Еще что?

В углу щелкнули застежками портфельчика и громко зашуршали бумагой.

– Собственно, все… Да, еще Каравчуку же принадлежала пивная… «У Витюхи» называется, знаете?

– Знаю-знаю, – оживился прокурор и даже отвлекся от часов.

– Вот там Каравчука каждый завсегдатай знает. Многое мне про нашего убитого порассказали, но к делу мало что относится. Врагов он не имел, никому не мешал, никто ему не угрожал. Почему вдруг сорвался уезжать за границу – тоже никто не знает…

– Юрий Николаевич, – обеспокоено перебил Максима следователь Антонов, – можно выйти? Я кажется, где-то плечо известкой испачкал…

Ваганов позволительно махнул рукой.

– Но вот что интересно, – провожая следователя взглядом, продолжил Максим, – за последнюю неделю Каравчука трижды видели с неизвестным типом – высокий, темноволосый, «качок» в темных очках и в кожаной куртке с вышитым на спине орлом. Причем видели этого «качка» только два человека: некий Агеев – приезжий, с Каравчуком он лично не знаком, но часто бывает в его пивной. Один раз Агеев видел этого «качка» когда тот пришел в пивную уже перед самым закрытием, а второй раз заметил их сидящими в автомобиле. «Тойота-Камри» серого цвета. Машина, предположительно, принадлежит «качку».

– Ну а второй, кто его видел – Шорохова?

– Ага. Она утверждает, что этот «качок» дожидался Каравчука во дворе, рядом с тем же автомобилем «Тойота-Камри», пока Каравчук разговаривал с ней в квартире. Говорит, что из окна его видела.

– А больше про этого «качка» никто ничего не слышал… – задумчиво произнес Ваганов. – Так же, как и о серой «Тойоте».

Пока прокурор снова считал про себя песчинки, Максим заговорил о главном, ради чего и пришел:

– Юрий Николаич, надо бы постановление написать. Чтобы посты ДПС досматривали все серые «Тойоты-Камри».

– Если он не совсем дурной, то тачку где-нибудь припрячет. Можно, конечно, сообщить постам ДПС, но… вряд ли это что-то даст. Я вот что думаю: может, среди квартиросъемщиков нашего Каравчука есть какой-нибудь брюнет-«качок». Ты же с ними со всеми разговаривал?

– Разговаривал. Но не со всеми – некоторые, как узнали, что Каравчук мертв, бросили квартиру и вообще свалили. А под эти приметы никто из окружения Каравчука не подходит – иначе бы Агеев его знал.

Вдруг Ваганова словно осенило, он не только отвлекся от часов, но даже резко встал со стула и начал расхаживать по кабинету, а в глазах у него появился лихорадочный блеск, какой бывает у творца, нашедшего гениальный ход:

– А сам Агеев! Федин, я ведь его допрашивал – сам видел! Он брюнет, высокий – одного роста со мной, куртки, правда, с орлом не носит…

– Агеев, хоть и высокий, но тощий, никаких мышц… И если Агеев сам его грохнул, зачем ему вообще упоминать «качка» в кожаной куртке?

– Зато он упомянул куртку с орлом. Агеева рядом с Каравчуком видели, может быть, тысячу раз, а куртку с орлом Агеев мог надеть единственный раз в жизни – на куртку внимания обратят, а на рожу – нет! И ты как вопрос свидетелям ставил? Наверняка ведь: видели ли вы с Каравчуком «качка» в кожаной куртке? Так? А рост у него мог быть какой угодно и комплекция какая угодно – с высоты разве рассмотришь? Значит, и Агеев вполне подходит. А Шорохова, как по писаному толкует, что тот в куртке был высокого роста.

– Думаешь, Шорохова с Агеевым в сговоре? – нерешительно пробормотал Федин. – Да нет, чушь какая-то! Шорохова эта – библиотекарша… в городе, правда, недавно. Москвичка. Родом из Заречного…

– А чего ради она сюда приехала? Что у нас здесь – курорт?

– Да мало ли, зачем она могла приехать! – фыркнул Федин.

Снова скрипнула дверь, и показался следователь Антонов. Прокурор сразу отвлекся на него:

– Э-э-э…Андрей Арнольдович…

– Я Антон Альбертович, – поправил тот.

– Ага… ты будь другом, сгоняй в ларек – принеси минералки, а?

Максим снова проводил следователя взглядом. Он чувствовал одновременно рассеянность и злился. Рассеянность, потому что не знал ответа на вопрос – зачем Шорохова приехала в Старогорск. Он был уверен, что хорошо поработал, а на этот простой вопрос ответа не знал. Более того, даже не задавался этим ранее.

А злость была на Ваганова – почему прокурор вместо того, чтобы заниматься серьезным делом – идея с планом «Перехват» казалась Максиму перспективной – задает какие-то идиотские вопросы?

Но прокурор перемены настроения не заметил, он все еще сидел на подоконнике, рассеянно смотрел в окно и беседовал, казалось, сам с собой:

– Вот! – многозначительно закончил он. – И Агеев тоже в Старогорске недавно. И оба они случайно, – последнее слово Ваганов выделил голосом, – познакомились с Каравчуком, оба случайно застали его с «качком» в куртке. Не многовато ли случайностей?

Зная свою горячность, Максим давно уже всеми силами сдерживался, чтобы не начать спорить. Но сейчас не удержался и съязвил:

– Случайностей много, поэтому хватаем обоих и – к стенке. А потом разбираться будем.

– Ну зачем же сразу к стенке? – со всей серьезностью и чуть не зевая рассуждал прокурор. – А вот «столкнуть» этих голубков между собой не мешает. Посмотрим, как они себя будут вести.

Кабинет Ваганова Максим покинул, все еще злясь на прокурора: работу фединовскую тот не оценил, к идеям его отнесся скептически, да и вообще, похоже, дело Каравчука его интересовало гораздо меньше, чем та минералка, за которой побежал следак Антонов. Но пока Максим дошел по ходам-переходам до отсека уголовного розыска, остыл. По крайней мере, Ваганов не искал в каждом его слове шутку – это уже было хорошо.

Больше всего на свете Максим Федин боялся, что его до конца жизни будут считать кем-то вроде местного клоуна. Эдаким веселым дурачком. Он еще мирился с таким положением вещей в школе, потом в армии, потом в школе МВД. Но считал, что как только он начнет заниматься настоящим делом – уж тогда отношение к нему изменится. Увы – год работы участковым инспектором, два с половиной в патрульно-постовой службе – от него опять не ждали ничего, кроме хохм. Вот только шутки со временем становились все мрачнее, да и смеялись над ними в основном сослуживцы.

Впрочем, Федин этого не осознавал.

Три месяца назад он перевелся в уголовный розыск Старогорского РУВД и с первого дня поставил себе цель раскрыть «настоящее» дело. Тогда-то окружающие поймут, что Федин – он ого-го! Крут, умен а, главное, убийственно серьезен.

Москва

Немногие знают, что скрывать эмоции, всегда оставаться невозмутимым не менее трудно, чем «играть» – показывать радость или слезы, когда тебе абсолютно все равно. Природа одарила Сергея Салтыкова очень уж скупой мимикой: глядя на его лицо никогда нельзя было понять, о чем он думает, потому и складывалось впечатление, что он «весь в себе», а до окружающих ему дела нет. Узнай Салтыков об этом самом впечатлении, он бы сдержанно, как всегда, усмехнулся одними губами. Он отчего-то думал, что если бы он был весь в себе, начал бы анализировать каждый свой поступок, копаясь во внутреннем своем состоянии – рехнулся бы уже через неделю. Однако и специально он не культивировал ореол эдакой мрачной загадочности вокруг себя. Как-то само собой получалось. Ну и служба, конечно, приучила: меньше эмоций – крепче сон.