Пошли только Валентин с Филиппом. Халил, который безуспешно пытался связаться с Элей, заявил, что отправится за нею в ВИС.
— Увлеклась, все на свете позабыла… — сказал он. — И чем она увлеклась?
Ноэми, увидев входивших Валентина с Филиппом, огорченно воскликнула:
— А Халил что же? А Эля где?
Веселости у нее сразу поубавилось. Обращалась она преимущественно к Валентину, ответы выслушивала не всегда внимательно. Филипп вначале понуро отмалчивался; а потом и вовсе ушел, сославшись на неотложное дело. Ноэми виновато поглядела вслед ему.
— Он что же? Обиделся?
— Думаю, что нет… Все куда серьезней и сложнее… Он заслуживает большего, чем просто доброе отношение, наш Филипп…
— Он очень строгий… — с неожиданной робостью сказала Ноэми.
— К другим или к себе?
— Может быть, и к себе, Валентин… Но когда он рядом, я чувствую себя очень легкомысленной… Мне хочется сделать что-то такое, чтобы он убедился: я тоже кое-чего стою…
Валентин спросил:
— Можно узнать… ну, вот молодые люди… за что сейчас прежде всего любят? Какие достоинства обязательны?
— Достоинства? — Ноэми смутилась. — Не знаю… Наверное, красота. Еще ум, смелость, конечно… Нет, все не так, вернее, не просто так… Разве можно разложить человека, все его достоинства по полочкам, если он — вот он весь тут, он целое… Вот хоть Филипп. Разве узнаешь, какой он, если каждую черточку отдельно. Он ведь — целое, и нравится или не нравится весь… А я тебе кажусь, наверное, взбалмошной?
— Почему ты заговорила об этом? Ты красивая и добрая… А еще веселая.
— А Эля?
— Не надо о ней.
— Я всегда чуточку завидовала Эле, с самого детства. Она талантливая. Куда мне до нее. Вот почему ее любит Халил. А я не хочу, чтобы он любил ее.
— Ты считаешь, что он не достоин?
— Я этого не говорила… Его характер и мой характер, правда же, в чем-то схожи? Халил не будет счастлив с Элей, и она с ним тоже не будет. Эля, кажется, начинает это чувствовать.
— Ты любишь Халила?
Ноэми не ответила, но по тому, как вспыхнуло ее лицо, стало ясно: любит!
— Ты не настаивай, ладно?.. И лучше я расскажу об Эле. Вернее, ты сам увидишь все, что я помню о ней. Нет, нет, ты не отказывайся!.. Извини, ты не слишком внимателен к Эле.
Валентин не ответил. Да и что он мог сказать? Что это неправда? Что причина их отчужденности не в нем?
— Ну, ладно, — не без досады сказала Ноэми. — Я буду вспоминать не просто Элю, а наше детство. И еще как нас воспитывали… О, это очень любопытно.
Ноэми улыбнулась знакомой Валентину задорной и чуточку интригующей улыбкой. Но в глазах все еще таилась грусть.
Путешествие в прошлое
Ноэми привела Валентина в одну из комнат, опустилась в кресло, жестом пригласила сесть напротив. Между ними был столик, на котором лежали похожие на шлемы головные уборы красный и синий.
— Пожалуйста, надень этот, — подвинула Ноэми красный шлем, а сама потянулась к синему. — Это еще новинка для всех — портативный дешифратор памяти. Мне дали один из опытных образцов на проверку. Ты удивлен? А я, между прочим, месяц назад получила звание и права рамэна… Так-то, брат Валентин! Небось, считал, что я умею только весело смеяться? — и строго сказала: — Приготовились! Даю затемнение.
Действительно, в комнате медленно наступили сумерки, а потом стало и вовсе темно.
— Ты видишь что-нибудь? Нет? — донесся из мрака негромкий голос Ноэми. — А теперь? Должно возникнуть голубое сияние… Есть?
— Ну, допустим…
— Допустим или есть?
— Ну, есть… — не очень уверенно сказал Валентин, думая о том, что, вероятно, так же или в чем-то схоже недавно расшифровывали его память.
Вдруг рядом, нет, даже не рядом, а в нем, в его мозге раздался голос Эли, и возникла она сама — нынешняя, — взрослая. А потом было странное чувство сострадания и заинтересованности, которую вызвали у него слова Эли:
«Ему нелегко. Я вижу, что нелегко… Но как помочь, я не знаю… Жить, когда лишился всего, даже привычных вещей, даже времени, к которому принадлежал, — очень трудно так жить. Он лишился всего этого, а к новому не привык…»
— Извини, — сказала Ноэми, отключив дешифратор, — Я, кажется, не то, что надо, вспомнила. Непривычно командовать своей памятью. Но я постараюсь исправиться, начну с детства… Мы с Элей воспитывались в одном интернате, с пяти лет, но я хорошо помню ее, пожалуй, года на три позднее… Сейчас увидишь.
Секунда-другая — и вот вновь, словно в нем самом, возникла картина просторного двора, обсаженного елями, снежный холм посредине и две перебрасывающиеся снежками группы ребят. Это было так похоже на спортивные баталии, в которых не раз участвовал в детстве сам Валентин. Восторг, азарт, страх, радость, завладевшие им сейчас, тоже были словно перенесены из его собственного детства, когда он так же вот старался доказать себе и другим, что не уступает в ловкости и смелости никому из сверстников…
Среди нападающих и маленькая Эля. Она карабкается по оледенелому склону, увертываясь от снежков, потом падает и катится вниз, но снова устремляется вперед. Сверху, с холма, трое мальчишек в малиновых остроконечных шапчонках — дружно «обстреливают» Элю. Один из снежков до крови разбивает ей нос, и она громко плачет, однако все равно карабкается вверх. Рядом с нею ползет по склону парнишка в голубом берете. Заметив кровь и слезы на лице Эли, он грозит кулаком тем, на холме, и с криком бросается вперед. А через минуту уже на вершине начинается свалка. Всех защитников сталкивают вниз, и Эля визжит от радости и победного восторга…
«Что ж, игра как игра, — думает Валентин. — Времена другие, а дети остаются детьми и придумывают похожие игры».
Становится словно бы теплее на душе.
…А ребятишки выстроились в две шеренги лицом к лицу, как выстраивались когда-то команды футболистов после матча, и кто-то из взрослых вручил капитану «синих беретов» большой пакет со сладостями. Еще через минуту или две, посоветовавшись со своими товарищами, парнишка вышел на середину и сказал: «Мы благодарим за награду. Мы счастливы, что можем передать половину подарка побежденным. Пусть сделает это от нашего имени самая отважная и самая маленькая из нас — Эля…»
Девчушка смущенно выступила из строя, но голосок ее прозвенел звонко и смело: «Желаю каждому из вас заслужить такую честь: передать половину подарка побежденным. — Потом, отдав сладости капитану „малиновых шапочек“, добавила: — Только вам все равно нас не одолеть… Вот.»
И шмыгнула, носом, сразу утратив задор. Что это было? Заранее отрепетированная интермедия, все эти построения и слова? Не беда, если и так. Все равно игра воспитывала смелость и великодушие…
— Ты все отлично видел? — Это уже не чужое воспоминание. Это реальный голос Ноэми.
— Еще как видел! И такое впечатление, что я шел совсем рядом с Элей.
— Все так и было. Я действительно шла рядом. Дешифратор памяти передает тебе мои прежние впечатления. Говорила тебе, что увидишь много любопытного… Продолжим?
…Перед Валентином возникла просторная площадка, уже летняя, сплошь в цветах с узкими дорожками, посыпанными ракушечником. В дальнем конце, среди берез — разноцветные двухэтажные дома. Высоко в небе алый флаг. А потом — комната с десятью койками, девчонки, укладывающиеся отдыхать. Как же, был сигнал о начале тихого часа! Внимание: шорох в углу. Ах да, там же Эля! Голос, очень похожий на голос Ноэми, но чуть позвонче, девчоночий: «Ты разве забыла о приказании воспитателя, Эля? Тебе учиться плавать!..»
Эля отворачивается к стене, натягивает одеяло на голову.
«Но как же быть, Эля… Ведь надо», — умоляет голос Ноэми-девчонки, и Валентин заражается не своей, а чужой и давней Ноэминой тревогой и жалостью. Что за власть у дешифратора памяти: передает другому чужие чувства. И как же так: Эля боится. Смелая и упрямая Эля пугается воды! Впрочем, подобное Валентин наблюдал иногда. В чем причина, попробуй разберись, но иные люди панически боятся мышей или, например, дождевых червей. А Эля пугается воды. Тонула когда-то? Врожденная боязнь?
