— Вы очень несправедливы к себе, — немедленно возразил Дэвид. — Они наверняка интересовались вами не только поэтому.

— Но их интерес оказался недостаточным для того, чтобы соблазнить меня, — просто и искренне пояснила она.

Так значит, она невинна, другого вывода сделать нельзя! От такого чудесного открытия у него захватило дух. А еще его пронзила отчаянная радость и желание защитить. Может, эти чувства были глупыми и недостойными, и уж точно не благородными, но он ничего не мог с этим поделать. Она невинна и останется такой навсегда, если у него будет право голоса. Если он не может быть с ней, то пусть она не достанется другому мужчине!

— Вы явно человек опытный, — заметила она, бросив на него взгляд из-под ресниц. — Я о танцах. Полагаю, вы вовсе не столь неумелы, чтобы бояться вести танец.

— Вы серьезно? — Он совершенно забыл о роли новичка, которую играл перед ней: все его мысли занимала новость о ее невинности. Он, конечно, мог бы притвориться, что запутался в подоле ее платья, но сомневался, что она не раскроет его уловку.

— Теперь, когда я об этом подумала, мне все кажется логичным. Ведь иначе вы вряд ли смогли бы произвести хоть мало-мальски приятное впечатление на двор французского короля.

— Если, конечно, я стремился произвести такое впечатление. — Он покружил ее на месте в конце зала и повел в обратную сторону.

— А почему бы и нет? — делано удивилась она, и в голосе ее прозвучало легкое презрение. — Если учесть, какое количество французских дам были готовы доставить вам удовольствие.

Он чуть не рассмеялся, но тут же сдержал накрывшую его волной радость, поняв, что она не могла иметь в виду то, что он подумал. Такого недостатка, как ревность, у нее никогда не было. Однако он все равно покрепче сжал ее руку, а его взгляд устремился на красиво изогнутые полные губы. Он почувствовал, как его рот наполнился слюной, — так сильна оказалась потребность вкусить ее сладость, потянуться к ее источнику.

В том месте, где его рука касалась ее спины, Маргариту пробирала дрожь, и он уловил ее, ощутил с такой силой, словно в него вонзили кол. Он опустил взгляд и погрузился в нежные карие глубины ее глаз. В них кружилась такая восхитительная смесь неуверенности и понимания, искренности и бессознательного призыва, что он наклонил голову к ней. Замер. Наклонил еще ниже.

Она нервно сглотнула, и кончик ее языка, розовый и мокрый, слегка коснулся нижней губы, оставив на ней влажный блестящий след. Внезапный жар и нестерпимая боль в чреслах были такими порочными, что у него защипало в глазах. Она невинна, но прекрасно понимает животные потребности мужчин, решил он. Она знала, что его стоит остерегаться, когда играют желваки на его скулах, когда кровь приливает к его лицу. Господи, что это он собрался ей демонстрировать?

Он слишком привык реагировать на женские чары, привык встречать теплый прием, способный утолить его неистовые желания. Но это не тот случай, и лучше ему не забывать об этом. Реакции тела следует сдерживать железной волей.

Резко остановившись и вынудив ее сделать то же, он выпрямился, убрал руку с ее талии и встал прямо перед ней. Когда он заговорил, то постарался, чтобы сказанное прозвучало как можно небрежнее.

— Возможно, я просто быстро учусь. Вы думали об этом, леди Маргарита?

— Возможно, вы просто ловкий обманщик или же наблюдали за танцующими с необычайным вниманием с тех самых пор, как мы прибыли сюда. — Она смотрела на него снизу вверх, изучая его лицо, его глаза, словно не совсем поверив в отсутствие его вины в том, что только что произошло между ними.

— О да, вы угадали, — немедленно согласился он. — Я, видите ли, и правда наблюдал за вами, и с чрезвычайным вниманием.

Румянец, окрасивший ее щеки, явно был вызван не одними только танцевальными движениями.

— Именно по этой причине вы и попросили Генриха дозволить мне учить вас?

— А кого еще я должен был выбрать? — Он улыбнулся, глядя ей прямо в глаза, и сердце его пронзила боль оттого, что ответ был слишком правдив. — Вы — дама, которую я знаю лучше всех, хозяйка моего сердца с юности и настоящий друг. Никому другому я бы не смог так доверять.

— Вы негодяй, — с притворной серьезностью заявила она, — но также мой настоящий друг. Теперь мы можем снова танцевать?

Радость и теплота от сознания, что она доверяет ему, переполнили его грудь, и ему захотелось громко рассмеяться, прижать ее к себе и кружиться, пока у нее не затуманится голова или они оба не упадут. Он уже когда-то так делал, пару раз, много лет тому назад, в безмятежные дни в Бресфорде. Он мог удивительно ясно вспомнить тяжесть ее тела в своих руках, давление крепкой молодой груди на его грудь и то, как идеально она подходила ему, — невольно казалось, что она была рождена для его объятий.

Невозможно.

Невозможно тогда, невозможно сейчас, и он просто глупец, что позволил таким мыслям хоть на мгновение мелькнуть в голове.

Дэвид ее друг. Да, разумеется.

Именно это он имел в виду, когда сказал, что она ему небезразлична. Как она не догадалась сразу?

Вообще-то догадалась, призналась себе Маргарита ближе к вечеру, когда стояла у окошка замка и смотрела, как король и его гости — среди которых не было ни одной женщины — в сумерках выезжают поохотиться. Он оттолкнул ее и не собирался что-либо менять. Его уважение к ней всегда бросалось в глаза, даже когда он поддразнивал ее, как мог бы дразнить сестру, и когда она ввела его в Бресфорде в круг семьи ее сестры Изабеллы, в который она и ее муж Рэнд приняли Маргариту. Только на одно краткое мгновение, несколько дней назад, ей показалось, что, возможно, его чувства изменились.

Надо было подумать об этом раньше. Потому что теперь она все равно оказалась один на один с этой ситуацией, вот только у нее почему-то возникло ощущение, что обретенное понимание лишило ее чего-то важного.

Ну почему он всегда так настаивал на том, чтобы их отношения оставались платоническими? Может, она сама в этом виновата — ведь ее передернуло, когда он обнял ее за талию. Но ведь она не специально так сделала; это получилось невольно, когда она заметила, как он на нее смотрит — хищным взглядом голодного волка, разглядывающего будущий обед. Может, именно поэтому он поспешил заверить ее, что она в безопасности и что он по-прежнему считает ее своей госпожой?

Но ведь это означает, что, по его мнению, ее пугают его мужские реакции! Он ошибается. Тогда ее охватило возбуждение, именно оно потрясло ее — раскаленное до белизны, непреодолимое, властное.

Раньше они с Дэвидом прекрасно понимали друг друга, ведь оба они сироты: его подкинули в женский монастырь, у нее же рано умер отец, а мать повторно вступила в брак, но тоже умерла, оставив своих дочерей на милость отчима. Однако она быстро позабыла о страданиях того периода, как только познакомилась с Дэвидом, — хотя прошлое продолжало сказываться на ее жизни. У нее были сестры, но все равно ей не хватало ощущения своей семьи. Тот факт, что Дэвид еще более одинок, и пробудил у нее любовь к нему.

Подумав об этом, она нахмурилась. В прошлом она испытывала к Дэвиду разные чувства, но никогда не ощущала ничего похожего на болезненное осознание его мощи, когда они танцевали, а также его запах, состоящий из ароматов высохшего на солнце полотна, кожи и сильного зрелого мужчины. Он был ей слугой, охранником и кем-то вроде молочного брата, когда они были юными, а Рэнд, барон Бресфорд, подробно инструктировал его об обязанностях защитника, когда она выезжала из замка. Выполнять такую задачу было ниже его достоинства, поскольку он считал себя оруженосцем, однако же он никогда не жаловался и всегда действовал так, словно приказ совпадал с его собственным желанием. Они стали неотделимыми.

Впрочем, эти товарищеские отношения были странными, учитывая глубокую пропасть между ними по положению в обществе: она — обладательница богатого приданого в виде нескольких замков и деревень; он — безымянный ублюдок. Единственное, на что он мог рассчитывать, пробиваясь наверх, — на свой ум и свои мускулы. Он так умело держался в тени, что она редко думала о нем как о почти взрослом мужчине, никогда не рассматривала его как будущего мужа. Ее воспитали так, что она считала вполне естественным, что опекун мужского пола, коим позднее стал король, сделает за нее выбор супруга — выдаст ее замуж за лорда, облеченного властью и занимающего высокое положение в обществе; вероятно, супруг будет намного старше ее. Обдумывать любые другие варианты было просто бессмысленно.