И сумасшедших, на самолетах врезающихся в здания. Может, мисс Спенсер жила в выдуманном мире, воображая, что все было надежным?

Если на то будет Божья воля, у нее еще хватит времени поразмыслить над этим. А между тем ей нужно добраться туда, где они держат Гарри, и посмотреть, жив ли он еще. Если нет, то она сможет с чистой совестью бежать.

И это самое лучшее, на что Женевьева могла надеяться.

Пробираясь в джунглях, Женевьева старалась двигаться бесшумно, как крадущаяся кошка, но опасалась, что больше похожа на слона в посудной лавке. Перво–наперво, ошибкой было облачаться в белую футболку, следовало выбрать что–то более темное, менее заметное, чтобы слиться с окружающим миром. Женевьеве просто не доводилось прибегать к каким–то уловкам вне зала суда. Ни в каком кошмарном сне она не могла бы представить, что ей придется спасать свою жизнь, убегая с заряженным оружием за поясом, которое Женевьева готова была пустить в ход. Что если и впрямь придется стрелять в кого–нибудь?

Что если придется стрелять в Питера?

Она бы выстрелила, это даже не обсуждается. Не колеблясь и без раздумий. Пока не поздно.

Но такое вряд ли произойдет, мрачно решила Женевьева. Жизнь часто ставила ее перед трудным выбором, но убийство Питeра Йенсена слишком жестоко даже по меркам откровенно садистского мироздания.

Ни к чему напрасно тратить время на эти «а что если». Времени совсем не осталось.

Женевьева выставила пистолет, подкрадываясь к задней стенке сарая, где содержали Гарри, если верить тому плану острова. Не было слышно ни звука – никакого храпа погруженного в наркотический сон человека. Неужели поздно?

Прижавшись к стене, она осторожно выглянула из–за угла. Сбоку здания имелось оконце, но оно было затемнено изнутри, и Женевьева ничего не могла рассмотреть. Она подождала, затаив дыхание, несколько долгих секунд, и против воли память вернула ее к тому, как пришлось прятаться на яхте в подсобке, только чтобы после изнурительного выжидания оказаться лицом к лицу с заклятым врагом.

Если он в самом деле заклятый враг. Он был ее любовником – то, что происходило между ними физически, эмоционально, делало этот факт неопровержимым. Нет, все не так. У Питера нет эмоций, это только Женевьеву чувства подмяли под себя.

Но его сердце грохотало, его сильное тело тряслось, когда он держал ее в руках. Это не имело смысла, на Питера такое вообще не похоже, но сейчас у нее не было времени со всем этим разбираться. Если она выживет, то сможет сколь угодно долго препарировать безумие, что нашло на нее в последние тридцать шесть часов.

Она не могла ждать вечно. Кругом все так же стояла тишь да гладь. Женевьева набрала в легкие воздуха, вынырнула из–за угла... И в результате наткнулась на открытую дверь, а поблизости никого: ни Ван Дорна, ни его похитителей.

В грязи остались две глубокие борозды, – кто–то утащил обмякшее тело Гарри к главному дому. Либо Ван Дорна накачали наркотой так, что он не мог идти сам, либо…

Но в сарае не было крови, на земле тоже. Впрочем, это ничего не доказывало – есть много способов бескровного умерщвления людей, и Питер наверняка знал их все.

Женевьева оглянулась через плечо. В голове у нее ясно всплыл путь к дальнему концу острова, к скрытому бункеру.

Но Гарри тащили обратно к вилле. И Женевьеве придется туда шагать, нравится ей или нет.

Сначала она услышала шум – хрюкающие, стонущие звуки, которые издавал человек, боровшийся с чересчур тяжелой ношей.

Точнее, два человека. Когда донеслись их голоса, Женевьева с облегчением вздохнула: ни один из них не принадлежал Питеру.

Они слишком увлеклись спором, чтобы заметить чье–то приближение.

– Ты говорил, что моя работа закончится, когда я установлю заряды. – Должно быть, это Ханс. – Я уже достаточно наломал всякого дерьма на этом задании.

– Именно ты всадил ему лишнюю дозу наркоты, – ругался Рено. – Ты же не ждешь, что его светлость побеспокоится о старине Гарри? Йенсен же у нас мозговой центр, и нам же лучше исполнять беспрекословно, что он говорит.

– Да меня бесит, что он провел последний день в любовном гнездышке миллиардера с приличной бабой в свое удовольствие, когда мы торчали в джунглях. Меня зажрали просто эти кровососущие.

Компания добралась до задворок виллы, и если там был какой ток, то его отключили: груз через ворота был благополучно протащен.

– Вот почему ему платят большие бабки, – кислым тоном говорил Рено. – Посиживает сейчас на палубе яхты, попивая джин с тоником, и ждет, когда мы вернемся, до того как он свалит отсюда. Считай, тебе благодеяние. Мы оба расходный материал, и ты это знаешь – никому дела нет, если он просто оставит нас здесь сгинуть вместе с половиной острова. Правда, у Йенсена репутация, что он не бросает своих людей, даже раненых. По крайней мере, хоть этим можем утешиться.

– Ему же хуже, если он нас тут оставит, – пыхтел Ханс, затаскивая Гарри на бетонное патио и сваливая лицом вниз. Тот не пошевелился. – Заряды устанавливал я, и только я знаю, как их взорвать так, чтобы похоже было на утечку газа. Йенсен слишком озабочен, чтобы не нарушить планы, даже если бы ему хотелось.

Рено схватил одно из массивных плетеных кресел и подтащил вперед.

– Двигай вперед, задница. Нужно тут заканчивать и убираться отсюда. Меня дрожь пробирает от этого места.

Вдвоем они затащили Гарри на кресло. Тот сидел, свесив голову, но явно живой. Он издал невнятный звук, и Ханс засмеялся.

– Вот тебе пример, что деньгами не все купишь, лягушатник, – сказал Ханс, быстро и четко привязывая бесчувственное тело Гарри к креслу.

Рено отступил назад, наблюдая с расстояния, спиной к Женевьеве, прятавшейся в кустах.

– Купить можно многое.

Прозвучало беспристрастно, почти философски.

– Как ты думаешь, что он сделал с девушкой? – спросил Ханс, глядя в сторону дома. – Думаешь, что–то от нее осталось, чтобы малость позабавиться?

– Не то, что ты захотел бы. Он убил ее прошлой ночью – слишком она тявкала, как сказал он, и не было причин оттягивать.

– Ладно, я могу придумать одну отличную причину, но, возможно, Йенсен так дела не проворачивает. Ему следовало покончить с ней на яхте и выбросить за борт, – заметил неодобрительно Ханс. – Он ведь считается тут самым лучшим. А если он так, твою мать, хорош, так почему просто не избавился от нее и покончил с этим, вместо того чтобы тащить на остров?

– Ее присутствие требовалось, чтобы объяснить, почему Гарри без предупреждения отправился сюда и отослал прочь слуг. Она притащилась в любовное гнездо и встретила тут печальный конец.

– Любовное гнездо, – заметил Ханс, – рифмуется с «дьявольское зло», а не с «божье ремесло».

– Да по хрену, – произнес Рено веселым тоном.

Ханс повернулся к компаньону, и Женевьева разглядела ошарашенное выражение на его лице.

– Что, черт возьми, ты творишь, лягушатник? – возмутился он.

– Деньги не могут купить все, мой дружок, но могут купить многое. В том числе и меня.

Женевьева услышала хлопок, и в то же мгновение в середине лба Ханса появилось круглое отверстие. На секунду, казалось, время замедлило свой бег, а потом большое тело обрушилось на землю.

– Бедняга фриц, хоть и дурак, – бормотал Рено, развязывая Гарри. – Никогда не называй француза лягушатником.

Женевьева не двигалась, ноги как приросли к тучной сырой земле. К горлу подкатилась тошнота: ведь только что убили человека, прихлопнули легко как муху, и в знак протеста желудок взбунтовался.

Женевьева с усилием вздохнула, пытаясь собрать воедино разлетающийся на частички разум. Ханс мертв, Гарри жив, Рено подкуплен. Его подкупил Гарри. Раз Ханс мертв, остров не взорвут; Рено займется спасением жизни Гарри, и Женевьева с чистой совестью могла бы наконец сбежать.

Питер уже на яхте, готовится отплыть. Если он вернется и найдет тело Ханса, плюнет ли на задание или установит заново заряды и взорвет это место? Или стащит вниз Гарри и прикончит сам? И прикончит ее?