Тюремщик сделал шаг назад, освободив путь, но оставаясь достаточно близко, чтобы в случае чего схватить пленницу снова. Крайне неприятное ощущение, когда тебя поймал в ловушку человек, который может предугадать каждый твой шаг. Женевьева гордо прошествовала мимо Йенсена, что трудновато было изобразить, ступая босыми ногами, и захлопнула дверь ванной комнаты.

Он был прав: ничего хоть в малейшей степени смертоносного там не водилось. Женевьева плеснула на лицо холодной воды, потом показала своему отражению язык. Спутанные волосы разметались по спине. Она заплела их в косу, перевязав конец зубной нитью, прежде чем вынуть контактные линзы. Женевьева понятия не имела, где ее сумочка, а только почувствовала, что болит голова и трясутся руки.

Открыв дверь ванной, она высунула голову. Йенсен сидел на прежнем месте, где Женевьева первый раз увидела его, и продолжал читать как ни в чем не бывало, словно ничего не было важнее, чем прочесть эту книгу. Наверно, так и есть, – он ведь единственный был хозяином положения.

– Эй, – позвала она. – Где моя сумка? Мне требуются очки и таблетки.

– Никаких таблеток, – возразил он. – Но я узнаю, сможет ли Ханс найти ваши очки. Там на столе кипа одежды – пока посмотрите, не подойдет ли вам что–нибудь. Для заложника в море Армани вряд ли годится.

А ведь он действительно определил, что это Армани, сукин он сын. Она сгребла одежду и вернулась в ванную, попробовав закрыть замок. Тот, разумеется, не работал. Она воздержалась от ворчания, пока снимала пострадавший костюм. Ей даже думать не хотелось, во сколько он обошелся. Сейчас приходилось волноваться о куда более важных вещах, чем потеря гардероба.

Женевьева вытянула из вороха мешковатые брюки–хаки и широкую белую футболку. Брюки висели на бедрах и даже с ее длинными ногами волочились по полу, поэтому она подвернула их несколько раз. Проверить свое отражение в зеркале Женевьева не соизволила – ее зрение без контактных линз или очков было проблематичным, да и, кроме того, в свете текущих событий совершенно не важно, каков ее внешний вид. Она открыла дверь и чуть не наступила на штанину, поскольку та развернулась.

Йенсен поднял взгляд, но Женевьева не смогла прочесть выражение на его лице. Вряд ли это удалось бы, даже будь у нее очки, – он ведь дока по части сокрытия своих реакций.

– Слишком длинные брюки, – прокомментировал он.

– Срочное сообщение – я не такая рослая, как Гарри, – парировала она. Потом уселась на диван, куда изначально Йенсен ее притащил. От идеи попытаться вырубить его и сбежать Женевьева не отказалась, но проделать это все равно не смогла бы, пока не в состоянии видеть.

– Вот. Обрежьте их, – сказал он, что–то бросив ей.

По чистой случайности она поймала предмет, с изумлением поняв, что Йенсен кинул ей тот самый швейцарский армейский нож. Она уставилась на своего стража, и не потребовалось идеального зрения, чтобы разглядеть его холодную улыбку.

– Если вы ухитрились достать меня этой маленькой вещицей, что ж, поделом мне, – заметил Йенсен.

– Вот и вправду поделом, – пробормотала она, наклоняясь, и принялась пилить тяжелую ткань штанин на уровне лодыжки.

– На вашем месте я бы отрезал повыше. Так больше шансов провести удачный удар ногой с приземлением, если у вас босые ноги. К тому же быстрее убегать.

Разумное замечание, хотя почему ей следует принять его помощь – непостижимая тайна. Так же как и почему он предложил эту помощь.

Женевьева прорезала коротким лезвием брюки–хаки на уровне бедра, пропилила и оторвала ткань, затем приступила к другой штанине. Штанины получились неровными, и она отхватила от первой еще пару дюймов.  Взглянув вверх, увидела, что Питер с интересом наблюдает за ней. Она ждала, что он выдаст какую–нибудь очередную оскорбительную шуточку, но он только кивнул и вернулся к книге.

Женевьева сложила нож и сунула в карман, решив посмотреть, вспомнит ли Йенсен, что дал ей оружие и потребует ли  назад.

– Я хочу свои транквилизаторы, – упрямо повторила она.

– Боюсь, ничем не могу помочь. Ханс еще не встречал  наркотиков, которые ему не пришлись бы по вкусу, и он уже их употребил.

– Как? Все? Это же его прикончит!

– Только не Ханса. Все равно эти ваши таблеточки совершенно жалкое изобретение. Маленькое подспорье какой–нибудь мамочке, разработанное для нервных дамочек, чтобы они пережили очередной день.

– Не такая уж я и нервная, – ощетинилась она. – И даже вы должны признать, что похищение – большой стресс.

– Выживите, – окинув ее взглядом, заявил Йенсен.

– Я? Выживу, вот как? А я–то думала, что уже труп.

Он поколебался, помрачнев.

– Не люблю я сопутствующие потери. Их не миновать, если не очень хорошо делаешь работу, а я стремлюсь выполнять свою работу по высшему разряду.

– Так если вы такой отличный профи, как заявляете, значит, мне не придется умереть? – весело спросила она.

Он не ответил, что как–то не обнадеживало. Молчание вылилось в затянувшуюся неловкую паузу, потом он снова поднял взгляд.

– Лучше не давать знать другим, что у вас есть нож, – спокойно произнес Йенсен, рассеяв надежды Женевьевы, что он не заметил ее уловку. – Не думаю, что вам удастся причинить много вреда этим ножичком, но никогда не стоит недооценивать элемент неожиданности. Не демонстрируй вы так ясно, что попытаетесь напасть, у вас было бы больше шансов выстоять против меня.

– То есть я могла бы сбежать? – требовательно уточнила Женевьева.

– Нет. Я имею в виду, что мне не было бы так до обидного легко остановить вас. В следующий раз не нападайте на явную цель. Еще лучше: смотрите туда, до чего вы даже не собираетесь дотронуться. Если намереваетесь ударить мужчине в глаз, смотрите на его яйца. А если собираетесь перерезать горло, действуйте так, словно намереваетесь пнуть. Между прочим, для вас это одна из лучших целей. И достать просто, и можно повредить гортань, и любой мужчина захлебнется в своей крови.

– Какая гадость, – машинально произнесла она.

Его улыбка была совершенно лишена юмора:

– Смерть вообще гадость, мисс Спенсер. Это вам не чистый, по–голливудски неспешный уход со сцены. А грязный и дурно пахнущий бизнес.

– Разве? Бизнес, я имею в виду?

– Временами.

– И для вас?

– Временами.

Он не стал ее обнадеживать. Не то чтобы она ждала это от него.

– Так что еще?

– Простите?

– Какая вежливость, – пробормотала она. – Так каким еще способом я могу защитить себя? Помимо перерезания горла? Может быть, я хочу просто вывести кого–то из строя, не заставляя захлебываться собственной кровью. Некоторые из нас чуточку брезгливее других.

– Можете даже не пытаться свалить противника ногой. Слишком распространенный прием, а вы недостаточно быстры или мало практиковались, чтобы это сошло вам с рук. Если у вас есть острый предмет, карманный нож, ручка и даже связка ключей, вонзите их в глаз противнику. И не смейте опять говорить «какая гадость». Если вас не смогут увидеть, то труднее будет вас достать.

Женевьева не стала утруждаться и указывать на то, что вряд ли у нее окажутся под рукой ключи, если дела будут продолжаться в таком духе, как сейчас.

– Ладно, – сказала она. – Все же я поищу, чем их остановить, не нанося смертельных увечий.

Йенсен отложил книгу и долго и задумчиво смотрел на нее.

– Встаньте, – приказал он. И сам встал, возвышаясь над ней: – Давайте.

Женевьеву обуяли противоречивые чувства. Ей не нравилось, что он маячил над ней, но она не слишком–то рвалась подняться на ноги и тем самым стать к нему ближе. И вообще ей не следовало поднимать эту тему.

Впрочем, если она не встанет, он сам ее поднимет. Женевьева уже слишком хорошо это усвоила, потому подчинилась. А Йенсен подошел близко – ближе некуда.

– Повернитесь, – скомандовал он.

Вот уж последнее, что ей хотелось бы сделать.

– Не собираюсь я поворачиваться спиной к любому из вас, если мне выпадет такая  возможность.