Винтер закатила себе пощечину, да такую, что от боли слезы из глаз брызнули. Она быстро вдохнула и задержала дыхание. Медленно выдыхая, она открыла дверь и ступила в комнату. Она не смотрела по сторонам, пока аккуратно не закрыла дверь. Как только щелкнула щеколда, она внезапно снова овладела собой. Щеки остыли, язык вновь обрел способность к речи, желудок успокоился. Она подняла глаза на группку парней перед ней и скользнула по ним холодным взглядом.

Их было пятеро. Двое на втором году обучения, трое — на третьем и еще один на четвертом году обучения, как и она сама. Никому из них не было дозволено носить зеленое, даже четверогодник носил простые черные шнурки, и никого гильдия не удостоила выплаты жалованья. В основном это были обычные, грубоватые, хитроглазые парни. Они повернулись, чтобы поглазеть на нее, — все, как один, сначала с удивлением, затем с издевательским смехом. Старшие мальчишки смотрели на нее с неприкрытым вожделением.

— Кто это к нам пришел? — шутовски воскликнул худой растрепанный мальчишка, разглядывая ее бедра и облизываясь. — Ты что, над нами подшутить решила?

— Кто тебе велел так одеться? — спросил маленький первогодок, чье недовольное личико даже заострилось от возмущения.

Винтер сглотнула. Она знала, что их мастер здесь, прячется где-нибудь в углу, делая вид, что не заметил ее прихода. Он, наверное, слушает, как она будет обращаться с его мальчишками, чтобы посмотреть, чего она стоит. Именно сейчас решается судьба отношений Винтер с его подмастерьями, и она должна все сделать правильно, ведь второго шанса у нее не будет.

— Может, ее прислали нам в подарок, — загоготал растрепанный мальчишка, ощупывая взглядом ее грудь. Его товарищи заулюлюкали и принялись пихать друг друга локтями под бока в дикарском восторге, хотя самому младшему из них было не больше семи-восьми лет.

Она оставила без внимания этот первый выпад и смерила каждого мальчика взглядом с ног до головы медленно, с холодной решительностью. Она уже подметила все, что ей надо было о них знать, но теперь воспользовалась старым отцовским трюком — останавливать взгляд на каждом мальчике, потом лишать его своего внимания, словно сочтя неважным. Она скользнула взглядом по первогодкам так, как будто они были недостойны даже ее презрения, и обратила внимание на подмастерьев третьего года.

Винтер намеренно начала с того самого, кто с ней заговорил: дерзкий, растрепанный мальчишка. Она нагло глянула прямо ему в лицо, опустила взгляд на знак гильдии на его рубахе, а затем на черные шнурки его ботинок. Добравшись до шнурков, она позволила себе слегка приподнять брови, как будто говоря: «Как, и это все?»

Затем она проделала то же самое с его товарищем, тощим веснушчатым пареньком с ярко-голубыми глазами и кривыми передними зубами. Он нахмурился от такого осмотра и покосился на подмастерье четвертого года, будто ища поддержку, и Винтер уже поняла, что именно со старшим мальчиком ей придется справиться, но сначала нарочито взглянула на шнурки третьегодника и отвернулась, насмешливо поцокав языком. Лишь тогда она обратила свое внимание на солидного мальчугана, обучавшегося четыре года.

Это был сутуловатый паренек среднего роста, лет семнадцати, с добродушным круглым лицом и густыми, шелковистыми каштановыми волосами, подстриженными, как и подобало ему при его статусе, под самым затылком. Пока его товарищи перекидывались шутками, усмехались и толкали друг друга в бок, он внимательно следил, не выступая вперед, а теперь разглядывал ее с осторожным интересом. Она рассмотрела его лицо, знак гильдии, ботинки. Она позволила себе одобрительно поднять брови, когда увидела желтый цвет его шнурков, и кивнуть. Хороший знак отличия, лишь на один уровень ниже зеленого. Она намеренно встретилась с ним глазами и перехватила его взгляд, направленный на ее кулон, знак одобрения гильдии. Его губы дрогнули, и он встретился с ней взглядом, сохраняя сдержанное выражение лица.

— Я не сомневаюсь, что ваш мастер оставил вам четкие указания и сейчас вы усердно трудитесь, выполняя его задание, — проговорила Винтер, обращаясь к нему, и только к нему. — Прошу прощения, что прервала вас. Прошу вас, вернитесь к работе, которую вам поручили. Мой мастер искренне желает, чтобы мы продвигались вперед.

Так она возложила на мальчиков тяжелый груз ответственности. Если их мастер не оставил им никаких инструкций, то это значило, что он ленив и неумел и его несвоевременный уход с рабочего места — серьезное нарушение его обязанностей. Винтер знала, что все подмастерья как один непослушны и недисциплинированны, но к своему мастеру относятся с невероятным уважением. Продолжить свои проказы значило бы бросить тень на человека, который давал им приют и стол, от которого зависело их будущее. Кроме того, они бы опозорили его перед подмастерьем другого мастера.

Старший подмастерье минуту кусал губы и изучал ее лицо, хмуря брови.

— Почему твой мастер не пришел сам? — спросил он.

Растрепанный парень вмешался в разговор — сейчас тон его был серьезным и вопросительным.

— Я слышал, что лорд Мурхок не поддерживает всю эту штуку с mortuus in vita! Я слышал, что он даже не пошел на пир, да и вообще никуда не ходил с тех пор, как этого безбожного арабского ублюдка посадили на трон! Он ведь поэтому и сейчас не пришел, правда?

Винтер открыла было рот, чтобы ответить, но ее перебил подмастерье третьего года обучения. У него был удивительно правильный выговор, и он внимательно разглядывал ее, пока произносил: «Моя мать говорила, что лорд Рази обворожил короля заклинанием. Что он колдовством проложил себе путь к трону…»

— Его-то мамаша уж точно обворожила Джонатона, раз уж оказалась у него в постели, когда король был еще совсем мальчишкой, — пропищал один из первогодков.

— Ну он от нее быстро избавился, — усмехнулся растрепанный парень. — Черномазая сука! Королю недолго понадобилось, чтобы одуматься и завести себе приличную христианку, пока еще было не слишком поздно.

— Но эта черномазая сука успела-таки наградить его ублюдком! А теперь она, должно быть, еще одно заклятие на него наложила — разве он не выкинул прочь своего золотого сына ради этого черного дьяволенка?

— Язычник паршивый!

Голова у Винтер закружилась. Голоса сливались в единый гул ненависти — она почувствовала, как контроль над ситуацией покидает ее. Она словно слышала разговор северян! «Приличная христианка… Нехристь, арабский ублюдок…» Когда вопросы религии и расы были проблемой в этом королевстве? Когда она начали разговаривать о заклинаниях и чарах как о чем-то, с чем нужно считаться?

Подмастерье четвертого года заговорил с ней, и она заставила себя сосредоточиться на его серьезном, озабоченном голосе: «Нам придется заменить его королевское высочество принца Альберона на арабского выродка, так что ли? Вычеркнуть настоящего наследника и вместо него выточить имя узурпатора?»

Винтер заморгала, сердце часто билось в ее груди. Глаза ее были сухи и горячи. Во рту так пересохло, что пришлось пошевелить языком, прежде чем заговорить. Когда ей наконец удалось что-то выговорить, она сама была удивлена, как ровно звучал ее голос, как разумны были слова.

— Моего мастера задержало государственное дело, — сказала она. — Вот почему он не может сегодня следить за нашей работой. — Она вытащила записку из кармана, позаботившись о том, чтобы все столпившиеся мальчишки разглядели герб Лоркана на восковой печати. — У меня от него записка для вашего мастера. — Подмастерье четвертого года перевел взгляд с записки на нее с бесстрастным лицом. — Если вы рассмотрите резьбу на этих стенах, — продолжала она, — вы увидите, что нет нужды заменять принца его братом. Лорд Рази уже есть на всех этих изображениях. Он даже чаще встречается, чем наследный принц Альберон, потому что лорд Рази родился первым и живет дольше.

Мальчишки нахмурились и оглянулись по сторонам. Винтер вдруг поняла, что ни один из них не знал, как выглядит Альберон или Рази. Для этих юнцов два ее друга были лишь именами — одно представляло черномазого ублюдка, другое — золотого мальчика. Вот и все, просто имена, просто картинки. И поняв это, она осознала истинную глубину того, чего Джонатон собирался здесь добиться.